Волчий хутор (СИ)

— Но, дак, это ты его ухлопал — спокойно не думая, отозвался Прыщ.

Хлыст подскочил к Прыщу — Придурок! Только скажи это оберу, я тебя самого грохну! Понял! Он теперь за грудки держал Прыща — Свою Любку больше не увидишь, дерьмо!

— Понял! Понял! — напугано с дрожью в голосе произнес Прыщ — Так бы сразу и сказал!

— А как говорил! — снова сказал, отпустив Прыща, произнес в бешенстве Хлыст — Мне вам болванам все разъяснять только время зря тратить! Как сказал, так и говорим! Полицаи покачали одобрительно головой и разошлись по деревне. Их никто этой ночью не видел. Вся деревня спала. Спали все немцы и каждый селянина в Снежницах дом. Не спала только в амбаре на краю деревни Варвара Семина. Вместе с Пелагеей Зиминой. Они сидели на старом, почти истлевшем амбарном сене. И им было в эту ночь не до сна. Они тяжело вздыхали всю ночь и смотрели в узкое зарешеченное металлическими толстыми прутьями амбарное окно на черное в звездах небо. Там сидела парочки белых голубей и нежно прижавшись друг к другу, что-то на своем голубином ворковала. Прибежала с деревни Симка. От своей матери и родственницы. Она принесла им немного еды на ночь, чтобы как-то хоть помочь им с детьми в этом амбаре не умереть с голоду до утра. Она долго крутилась у амбара, упрашивая охранявших амбар двух немцев. И они, все-таки разрешили девчонке передать двум пленным женщинам с детьми небольшой мешок вареной картошки. Это все, что было в руках у Симки.

Немного молока и черствого уже хлеба. Немцы посмотрели на нешикарные деревенские военные харчи. И поморщившись, толкнули Симку к дверям амбара и впустили внутрь.

— Я тут вам принесла поесть, тетя Варя — Симка произнесла и сунула ей мешок с картошкой и молоко в деревенской небольшой узкогорлой крынке.

— Что там немцы делают на деревне? — спросила Варвара у Симки.

— Ничего, тетя Варвара. Спят гниды, и сны, видимо херманские видят — ответила Симка.

— Что с вами завтра сделают, тетя Пелагея — спросила Симка. Она посмотрела на маленьких их детей и расплакалась.

— Их то, за, что?! В чем они виноваты?! — произнесла Симка.

— Ни за что, Симочка. Ни за что — ответила ей Варвара — За то, что их мамки с партизанами якшаются. Она прижала к себе малолетнюю деревенскую девчонку.

— Симочка иди домой — она ей произнесла — Не стой тут. Что будет завтра, то и будет. Ничего уже не поделать. Симка попрощавшись со слезами, выскочила за дверь амбара под свист немцев охранников. Побежала бегом в деревню. Было темно и надо было быть уже дома. А Варвара подошла к захлопнувшимся, вновь руками немцев охранников перед ней воротам амбара. Она посмотрела в щель дверей. В спину убегающей от амбара, в ночной темноте Симки Пелагиной. Сейчас стало как-то необычайно тихо. Как раз по ночному. Только трещали в ночи сверчки. Пока они сидели под замком в этом колхозном амбаре Варвара слышала как немцы вытаскивали сбитый Мессершмитт Шенкера из бурьяна.

И грузили на платформу зацепленную на танк Т-III. И увозили из деревни. Она также слышала, как немцы, вели окапывание своих танков, готовясь к предстоящей атаке на Снежницы. Было вообще, очень много беготни по всей деревне и шуму. А сейчас стало тихо. Даже стало, куда более, страшнее, чем было. Еще этой дикий страшный волчий вой с района болот. Он перепугал всех их детей рядом с ними. Они прижались к обеим матерям. Сейчас Варвара Семина, как и Пелагея Зимина, думали о своих детях. Что будет завтра?! Завтра их показательно, наверное, при всех селянах расстреляют или повесят. Всех, наверное, даже их детей! Две сельские давнишние с детства подруги, прижав к себе своих детей, лежали в сене амбара. И думали о том, что их ждет завтра.

Хлыст, расставшись наскоро со своими подельниками по их совместно полицейской службе, пошел быстро в комендатуру. Он там и жил все это последнее время. В отличие от остальных, он предпочитал жить здесь под дулами охраняющих комендатуру автоматчиков. Если тот же Прыщ жил с сельской местной бабой этой Любавой Дрониной, Дрыка, тот, где придется. Иногда по сеновалам разных домов. Ныне пропавший Жаба в доме своей почившей матери, то Хлыст предпочитал все же старую сельскую оккупированную немцами школу. Он добазарился об житие в ней с оберполковником Гюнтером Когелем.

И тот, вроде как, ему разрешил обитать по ночам в этой комендатуре.

С условием конечно и на доверии. Что Хлыст будет нести внутреннюю ночную охрану комендатуры. Теперь он ухлопал старосту деревни. И наверняка, его жена завтра прибежит сюда выяснять, где ее благоверный муж Серафим Кожуба.

Начнет, может, на Хлыста жалобы катать. Они с ним давно не дружили.

Часто до рукоприкладства даже ссорились. Да, и она его недолюбливала больше, чем других полицаев, как и многие в этой деревне. Они все за глаза говорили про него, что он откровенное дерьмо не лучше Жабы. И это было так. Только он кроме прочего, еще был командиром жандармского полицейского их отряда на этой деревне. И вообще надо было быть рядом с Когелем, так на всякий случай проинструктировать его о случившемся, ранее других, как они все договорились. И если, что свалить на кого-нибудь, из своих, чтобы спасти в первую очередь свою задницу от немецкого взыскания. Хлыст, подойдя в темноте к унтерофицеру который нес сегодня ночью охрану в школе, поздоровался с ним. И, получив разрешение, и обменявшись с немцем папироской, вошел в комендатуру. Немец, поморщившись, посмотрел ему в след и что-то сказав на немецком, своим двум охранникам с автоматами коллегам по службе отвернулся от Хлыста.

Хлыст закрыл за собой входную дверь.

Они стояли у трех сосенок возле лесной землянки в темноте ночи.

Командир партизанского отряда Ражнов Виктор и политрук Васюков Федор и еще один односельчанин Всеволода Артюхова, брат предателя старосты Серафима Кожубы Тимофей Кожуба. Тимофей так и не знал о предательстве своего собственного родного старшего брата. Он бы, наверное, и не поверил в это, но факт вещь упрямая. И то, что Серафима ухлопали сами полицаи, наверное, все же лучший был выход в разрешении вылившейся проблемы и будущих между ними будущей вражды и семейных взглядов на вероятность политических разногласий. Они все трое, окидывая взглядом в темноте у костров весь своей партизанский отряд, слушали внимательно селянина Снежницы Артюхова Всеволода.

— Надо выручать бабенок — сказал Артюхов Всеволод политруку Федору Васюкову и командиру партизанского отряда Ражнову Виктору. Он обратился с этой просьбой к односельчанину Тимофею Кожубе, как к самому близкому на селе и доверенному человеку — Их завтра, наверняка расстреляют вместе с детьми или повесят. Надо их выручать.

— Что ты предлагаешь, Всеволод? — обратился к нему Ражнов Виктор.

— Я думаю — сказал, обращаясь к ним Всеволод — Надо несколько человек для похода сейчас ночью в нашу деревню. Я знаю, где немцы их спрятали. Там есть на краю села амбар большой для скотины. Вот там их с детьми и держат.

— Рано утром начнется наступление — тихо сказал Всеволоду Ражнов Виктор — Я думаю, не успеют. Мы их и отобьем. Как раз наши пойдут со стороны дороги с того края Снежницы. Амбар тот окажется первым на нашем пути, и мы их освободим. Попутно освободим, Всеволод. Не переживай за своих односельчанок. Мы их в обиду не дадим. А сейчас расходимся. И идем спать, пока горят костры и пока еще возле них тепло. Рано будет подъем и наступление. Надо выспаться перед боем.

Иди к сыну, Всеволод. Он, наверное, заждался своего отца. И волнуется перед боем. Все решится завтра, Всеволод. Завтра.

— Завтра, Павел мы будем снова в своей Снежнице, но только без немцев. Завтра Павел. Завтра — добавил Васюков Федор.

— Нет, я не согласен — вступился за Всеволода Тимофей Кожуба — А, что, если они успеют раньше нас и порешат их прямо там в амбаре. А там еще и дети. Дети Пелагеи и Варвары. Я себе ни когда не прощу, если их убьют.

— Варвара с нами держала связь — сказал Всеволод — И тоже как, никак, помогала нам. Когда пришли фрицы в деревню, она, всегда рискуя собой и детьми, давала нам там в своем доме ночлег и еду — Всеволод настаивал — Да и сведения не хуже моего доставала о немцах.