Тайные знаки

На этом месте что-то упало, Катька оглянулась и увидела, что Эдик опрокинул свой стакан и наклонился, чтобы поднять его с полу. Басист очень медленно поднимал стакан. Слишком медленно. Он мог бы поднять быстрее, если бы не хотел спрятать от Катьки лицо.

— Извини! — сказал он, справившись с посудой и своим волнением. — Задумался, махнул рукой… Извини, пожалуйста.

Все штаны басиста были залиты вином.

— Черт! Хреново я пою, — сказала мрачно Катька, выдернула шнур из розетки и затараторила, хмурясь и махая руками. — Никогда мне не стать настоящей артисткой! Так всю жизнь в подпевалках и буду! Настоящая певица должна околдовывать, завораживать, захватывать! Так, чтобы все, кто слышит, все бросали и бежали слушать ее сладкий волнующий голос!

— Все так и было, — совсем охрипшим голосом сказал басист. — Я от волнения уронил!

— Ладно! Не трынди! — распорядилась Стрельцова, не поверив ни одному слову Эда. — Иди в ванну сними штаны! И постирай стразу, а то так и останется пятно! Помочь тебе?

— Нет! — Эдик поднялся с кресла. — Я умею стирать, ты не волнуйся. Я был в армии. И даже пуговицы умею пришивать! Я — не беспомощный. Так ты думаешь о мужчинах?

— Надо же! — усмехнулась Катька и упала в кресло. — И это ты знаешь!

Она закрыла глаза и вздохнула. Очарование ночи не прошло, но в него добавилась заметная нота горечи. Катька опять подумала, что ни на что она не годится, даже чужую хорошую песню (в том, что это песня хорошая, Катька не сомневалась), даже такую песню она не может спеть так. Так, чтобы…

На глазах Стрельцовой закипели слезы, и она тихонько заскулила.

Эдик все плескался в бэдруме.

По улице кто-то прошел. И шаги по асфальту звучали нечаянной музыкой. И Катька слышала эту музыку, но никак не могла решиться ее замисать. И она понимала это и ненавидела себя за эту трусость.

Эдик появился в комнате обмотанный ниже пояса полотенцем, со своими мокрыми джинсами в руках, напоминая фигурой африканского аборигена.

— Извини! Я как-то не подумал! — сказал он. — Взял без спросу, но я сейчас схожу к себе одену другие штаны!

— Ой! Какой прям! — усмехнулась Стрельцова и, вскочив, выхватила у Эда штаны. — Сиди так! Или боишься, что я к тебе приставать начну? Не начну! Ты мне настроение испортил, и у меня теперь точно пропало желание. Садись! И не смей спорить!

Она подтолкнула басиста к креслу, а сама вошла в ванную и повесила штаны Эда в сушилку. Включила воду. Умылась, высморкалась. Вытерлась и тяжко вздохнула.

Вернулась в комнату.

— Жаль, что я уронил стакан, и ты так расстроилась, — сказал он. — Мне очень важно послушать эту песню до конца. Может, передумаешь?

Катька помолчала, потом потянулась за бутылкой, налила себе полный стакан и выхлестала его в одну харю.

— Извини! — шмыгнула Катька носом и, продолжая вертеть пустой стакан, начала говорить. — Ты — очень странный человек, я таких никогда не видела. И конечно мне показалось, что я влюбилась. Но, наверное, это не так. Наверное, я влюбилась в то, как ты живешь и какой видишь жизнь. Наверное, мне хочется через тебя войти в эту жизнь. Знаешь, как бывает? Что-то случается, и тебе приходится делать что-то такое, чего ты никода прежде не делал. У тебя нет даже подходящих для этого мышц, слов, понятий! А тебе надо это сделать! И ты мучаешься, проклинаешь все, а когда наконец у тебя это получится, ты такой счастливый! И вот я поняла, что мне ужасно повезло. Я поняла, благодаря тебе! Только не смейся. Так вот! Я поняла, что я опять должна учиться ходить. Что все мои песни — не стоят дерьма. А чтобы написать такую песню, ради которой случится событие не только в моей жизни, но и в чьей-то другой, я должна родиться заново. Умереть и родиться. Второй раз. Я еще не человек, хотя у меня уже есть сын. Но дети есть и у кошек. А как человек, я должна еще произойти. Я все это поняла вчера. Ты ходил по каким-то своим шпионским делам, а я… Молчи! — Катька остановила Эдика, который хотел что-то возразить на слово «шпионским», — Так вот! Как только я это поняла, случилась волшебная вещь! Я нашла слова этой песни на стене какого-то дурацкого дома! Я не помню, где это было, помню только, что там была рядом железная дорога. Кто-то написал эти слова на стене! Понимаешь? Для меня! Потому что я ходила весь день и всю ночь и думала, выпрашивала у… не знаю у кого… у кого-то, кто сильнее нас… выпрашивала эту песню! Но она — не вся! У того, кто писал, ее кончилась краска. Черт! Ветер какой поднялся!

Катька вскочила и потянулась за одеялом, собираясь в него закутаться.

— Не надо, — сказал Эдик. — Закрой окно. Теперь ветер будет до утра.

Он сам протянул руку и, толкнув раму, повернул латунную задвижку.

— Откуда ты знаешь? Откуда? — спросила Катька, внимательно всматриваясь в лицо Эда.

— Я — синоптик, — улыбулся Эд.

— Иногда я верю, что ты управляешь ветром, — взволнованно сказала Катька. — Но это ведь не могут люди! Но ты… Ты — не человек? Ты — кто-то другой? Кто ты? Ты дух? Скажи мне, ты точно управляешь ветром?

— Да ладно. Человек я, самый обычный. Человек, как человек. А что какается ветра… Может быть, я просто с ним в ладу? — пожал плечами Эд. — Кому, как не тебе понимать, что значит быть в ладу. Кто управляет музыкой? Ты? Бамбук? Оборотень? Плесень или Митяй?

— Магнитофон, — скривилась Катька, но мысль Эдика поняла. И эта мысль поразила ее простотой и могуществом.

— Музыкой управляет сама музыка! Не так ли?

— Да я поняла! — сказала Стрельцова. — Но как? Как ты это делаешь?

— Ты тоже это можешь! — с воодушевлением сказал Эд, наклоняясь к Катьке. — Знаешь, мы ведь настолько связаны с этим миром, что в любой момент можем быть и ветром, и светом, и огнем! И можем быть в любой точке мира. Наше сознание только временно сосредоточено в этом теле, в котором мы живем. Но не привязано к нему. На самом деле мы одновременно — везде.

— Я, знаешь, чувствую, что-то похожее иногда! — воскликнула Катька. — Но знаешь? Как-то… трудно решиться признать это!

Катька хлопнула еще стакан, и почувствовала, что трещит по швам. Ей хотелось прыгать, бегать, орать. Ей казалось она может поелтеть, если как следует захочет.

— «Ветер — в открытые окна…» — пробормотал Эдик, потер лицо рукой, отошел к окну и стал спиной к Катьке, лицом к окну.

— Не хочешь прогуляться? — спросил Эдик. — Покажи мне, где эти стихи. Я хочу посмотреть на них.

Басист повернулся к Катьке лицом, и она увидела в его потемневших глазах нечеловеческую решимость и печаль. И знание о будущем. Некое скрытое от других, таких же простых людей, знание.

— Пойдем! — сказала Катька и вскочила. — Я помню это место. Думаю, что да.

— Только я зайду переоденусь! — улыбнулся Эд, уже вполне обычный, спокойный и воодушевленный. — Если ты не против, конечно! 

Варианты

Марго, подпрыгивая на ходу, торопилась за Андрэ по коридору. По длинному белому коридору «Голема» мерцающему еле заметными фиолетовыми вспышками. И от этих вспышек у нее немного начал пошаливать вестибулярный аппарат.

— А сколько мне дадут денег, Андрэ? — осторожно спросила Марго. — Мне нужно бы снять квартиру! Я уехала от Аурелии и пока у Поля, но чувствую так долго не протянется. Он не готов к отношениям, которые я могу ему предложить…

— Да?! — ухмыльнулся Андрэ и плотоядно оглянулся. — Если не секрет, что ты ему предложила?

— Я предложила ему чисто человеческие отношения и денег, но потом. Сейчас я поиздержалась… Но я рассчитываю, что Жак… Возможно, что-то купят. Сегодня, кстати, в пять часов открытие. Ты пойдешь? Ты хотел познакомиться и все такое…

И Марго подумала, облегчая совесть, что с Жаком еще, наверное, ничего не случилось. И, наверное, не случится. Возможно, Андрэ никакой не агент, а тоже продает продает эти… «аненэрбе». Может быть, хочет попробовать Жакову дурь. Кто разберет их?

— Да пойду. Я хочу познакомиться с Жаком.

— Ну вот, короче. На Жака я расчитываю и… здесь, может быть, мне какой-нибудь аванс…