Жизнь мальчишки (др. перевод)

Глава 4

Гнев Пяти Раскатов Грома

В понедельник я обнаружил, что Демон ко мне охладела; ее грязные пальцы наконец оставили в покое мою шею. Теперь взгляд ее сумасшедших глаз не отпускал Ладда Дивайна. И все это сделала одна-единственная поздравительная открытка, легкомысленно приписанная себе Ладдом. В колледже из Ладда вышла настоящая звезда футбола; наверное, потому, что с некоторых пор в школе ему только и приходилось, что без устали практиковаться в умении быстро бегать и уворачиваться.

История с днем рождения Бренды Демона имела и еще одно последствие. Во время большой перемены я, будто невзначай, поинтересовался у Демона, как прошел праздник. Она коротко взглянула на меня, словно в ее новом мире я лишь на ноту отстоял от состояния полной невидимости.

— О, было очень весело, — ответила она, и ее взгляд вернулся к будущему футбольному чемпиону. — Собрались все мои родственники. Был пирог и мороженое.

— А подарки? Подарки были?

— Угу. — Демон принялась грызть свой грязный ноготь, при этом сальные волосы упали ей на глаза. — Мамочка и папуля подарили мне аптечку первой помощи, тетя Грета — перчатки, которые сама связала, а моя кузина Чили — засушенный венок из лесных цветов, который нужно повесить над кроватью на счастье. — Здорово, — проговорил я. — Это настоящее… Я едва это не пропустил. Теперь нужно было быстро отмотать пленку обратно.

— Кузина Чили? — переспросил я. — А как ее фамилия?

— Парселл. Вернее, раньше она была Парселл. До тех пор, пока не вышла замуж за фермерского парня и аист не принес им ребеночка.

Демон вздохнула.

— Правда, Ладд самый красивый в школе? Иногда мне кажется, что Бог просто обожает над нами насмехаться.

Прошел сентябрь; наступившее утро было уже октябрьским. За одну ночь холмы оказались расписаны золотом и пурпуром, будто над ними поработал какой-то трудолюбивый художник. Днем по-прежнему было тепло и даже жарко, но утром хотелось надеть свитер. Стояло бабье лето, когда в витринах зеленной лавки выставляют корзины, полные спелых плодов и овощей, а на тротуаре под ногами нет-нет да и попадется шуршащий палый лист.

У нас в классе прошел урок «Покажи и расскажи», на который каждый должен был принести что-нибудь важное и интересное, а потом рассказать остальным, что это такое и почему оно представляет ценность. Я принес несколько выпусков «Знаменитых чудовищ», зная наперед, что при виде такого сокровища Луженая Глотка взорвется, как шутиха, отчего я надолго укреплю свою репутацию героя Сопротивления. Дэви Рэй принес сорокапятку «Я тусуюсь» и фотографию электрогитары, на которой он мечтал научиться играть, как только его родители смогут оплачивать уроки. Джонни принес свои наконечники для стрел, аккуратно завернутые в вату и рассортированные по отдельным ящичкам металлической коробки для рыболовной наживки.

Без всякого сомнения, коллекция Джонни казалась нам настоящим чудом, над которым нужно было трястись. Наконечники были маленькие и большие, светлые и потемнее: глядя на них, хотелось думать о временах, когда леса еще были нетронутыми, единственным источником света в них были индейские костры, а Зефир существовал лишь в воспаленном мозгу какого-нибудь бесноватого шамана, бившегося в конвульсиях. Джонни собирал эти наконечники, сколько я его знал, то есть со второго класса. В то время когда мы, остальные, только бегали, прыгали и предавались легкомысленным играм, совершенно не обращая внимания на пыльные осколки прошлых эпох, попадавшиеся нам под ноги, Джонни не терял времени зря: он обшаривал лесные тропинки и русла ручьев в поисках изящных остроконечных предметов для пополнения своей чудесной коллекции. К описываемому моменту у него собралось около сотни экземпляров. Он часто и любовно чистил и полировал свои наконечники — никакого щелока или мыла, это было равносильно оскорблению, — перебирал их, любовался ими и снова тщательно прятал в коробку для рыболовной наживки и снастей. Иногда я представлял себе, как Джонни в своей комнате в одиночестве перебирает свое богатство, наверняка раздумывая при этом, какой была жизнь в Адамс-Вэлли двести лет назад. Может, Джонни представляет четырех приятелей-индейцев, у которых есть четыре собаки и четыре быстрых коня. Индейцы жили в вигвамах, в одной деревне, и любили посидеть кружком и поболтать о жизни, о школе и прочих вещах. Я никогда не спрашивал Джонни, о чем он думает, глядя на свои наконечники, но ведь могло быть так, что он думал об этом, верно?

В день, когда должен был состояться урок «Покажи и расскажи» — которого я вот уже неделю дожидался с тайным содроганием, пытаясь угадать, что же принесет нам похвастаться Демон, — я встретился со своими друзьями перед началом занятий на обычном месте, у школьного забора. Мы оставили наши велосипеды вместе с десятками других, приковав их за рамы персональными цепочками с замками. Некоторое время мы стояли на солнышке, которое в это прохладное утро только-только начинало пригревать.

— Давай покажи, — попросил Джонни Бен. — Не томи, покажи скорее, очень хочется посмотреть.

Как ни странно, трясшийся над своими сокровищами, словно над редкостными драгоценностями, Джонни всегда с удовольствием демонстрировал их желающим. Вот и на этот раз его не пришлось дважды просить.

— Вот, нашел в прошлую субботу, — сказал он, разворачивая комочек ваты и демонстрируя на свету его содержимое. — Если присмотреться, можно увидеть, что этот наконечник делали в спешке. Видите, какие неровные и грубые сколы? У человека не было времени, чтобы думать о красоте и симметрии. Ему просто был нужен наконечник для новой стрелы, чтобы пойти и добыть себе еду.

— Судя по его размеру, этот парень вряд ли сумел раздобыть что-то больше суслика, — заметил Дэви Рэй.

— Наверное, это был неудачный наконечник, — предположил Бен. — И охотник выпустил эту стрелу просто так, наудачу, даже не проследив, куда она улетела.

— Может, и так, — согласился Джонни. — А может быть, этот наконечник сделал мальчик, который только учился делать стрелы.

— Если бы каждый раз, чтобы добыть еду, мне нужно было делать наконечники и стрелы, — заявил я, — то я бы очень скоро ноги протянул от голода.

— Сколько у тебя здесь наконечников, Джонни? — У Бена явно чесались руки покопаться в коробке Джонни, и его удерживало только уважение перед древностью. — А какой у тебя из них самый любимый?

— Сейчас покажу. — Достав из заветного отсека комок ваты, Джонни принялся осторожно разворачивать его. Когда с ватой было покончено, Джонни показал нам свой лучший наконечник, свою гордость.

Черный, гладкий, почти идеально правильной формы.

Я помнил, откуда он взялся.

Этот наконечник Дэви Рэй нашел в лесной чаще во время нашего печально знаменитого похода с ночевкой.

— Здорово красивый, — восхищенно протянул Бен. — Блестит, будто его маслом смазали, да?

— Я только помыл его под струей воды, не полировал, ничего такого. Он сам так блестит.

Легко потерев наконечник смуглыми пальцами, Джонни положил его на ладонь Бена.

— Пощупай, — сказал Джонни. — На нем не чувствуется ни одного скола, такой он гладкий.

Подержав наконечник в руке, Бен передал его Дэви Рэю, а тот мне. На идеально гладкой поверхности наконечника имелся всего один скол, казалось, что лежавший на ладони овальный предмет тает, сливаясь с кожей. Стоило слегка сжать руку — трудно было сказать, где кончается наконечник, а где начинается плоть.

— Интересно, какой охотник его сделал? — проговорил я.

— Да, хотелось бы мне знать. Тот, кто его делал, никуда не торопился. Тот, кто его делал, хотел, чтобы его наконечник вышел лучше всех, что только бывают, чтобы снаряженная им стрела летела точно в цель, пусть ему и не удастся найти ее. Потому что для индейцев наконечники были больше чем просто наконечники; часто они заменяли деньги, а кроме того, служили показателем того, сколько усердия и терпения ты готов вложить в свою работу. По наконечникам можно было судить о том, что ты за охотник, насколько ты хорош, какой у тебя стиль: много дешевых наконечников или всего полудюжина, но самого высшего сорта, на которые можно положиться. Хотелось бы мне узнать, кто сделал этот наконечник.