Флора и фауна

— Что ж сам не звонит?

— Дотянуться сюда не может, чтобы твой телефон с блокировки снять, — глянул на меня с насмешкой. Фу, ты, точно! Я же когда спать ложусь, всегда телефон блокирую, правда, раньше двух ночи я обычно в горизонт не ухожу, а тут сморил воздух Селезневки и вырубил наглухо в десять вечера.

— А ты через Москву сюда, с приветом от моего шефа, да?

— Из Москвы.

— Подожди, ты, из нашей конторки что ли?

— Какая разница? — уставился на меня. — Из-за тебя, козы, меня с поезда в Адлер сняли и вместо отпуска под жарким солнцем, в служебную командировку отправили. Теперь моя семья загорает, а я по местному телевидению дожди смотрю, — кивнул в сторону окна, за которым грандиозной заставкой ползли грозовые тучи. — Давай, быстро разрулим и смоемся. Идет?

— Яволь! — согласилась с готовностью, ясно стало, что Олегыч звякнул Яковлевичу и наорал на него за его оторву, а тот поорал возмущенно за его дятлов. После выхлопа основной массы негатива начальники пришли к консенсусу и, чтоб не ломать психику селезневских мальчишечек, мне на подмогу был выслан еще один человек Макрухина. Вполне в духе шефа: своего добился и нипричем остался. Сработал мой звоночек. Даже неинтересно как-то.

Одно не вкладывалось — Адлер. И омлет с трудом втискивался в картинку. Это ж сколько любви к своей коллеге иметь надо, чтоб после гостеприимного полета полотенца в лицо ей завтрак сготовить, и сколько любви к семье, чтоб не испытывать и доли расстройства по поводу разлуки? То, что он мне про жажду соединиться с оной солгал, однозначно. Не тем тоном о сокровенном говорят, и насмешка во взгляде абсолютно неуместна.

Мозговые файлы выдавали служебную информацию на сотрудников сыскного агентства Макрухина и Ивана Лейтенант в списках не находили. Впрочем, он мог работать в другом подразделении. По выправке и выдержке этот хищник свою дежурную челюсть и на ночь не снимает, и если я права, то к лодыжке его ноги пристегнута малышка системы Пиппера или охотничий нож.

— Давно женат? — облизнула губы, томно облокотившись на столешницу, чтоб ему лучше естественные достоинства видно было, и осторожно провела носком стопы по его ноге. Он уставился с пониманием и легкой насмешкой и не отодвинулся, дал прощупать свой схрон. Пиппер не Пиппер, но тесак будь здоров.

Та-аак, это что же получается?

Получается очень занимательно: либо у меня, либо у шефа большие проблемы появились, о которых я не подозревала, либо Макрухин решил вести свою игру в обход своих бывших товарищей. Глупо, если нет необходимости, а на глупости питон не способен. Он лучше обзовется вегетарианцем и на деревце повисит, чем в заварушку за кусок мяса полезет.

Значит необходимость, значит все же проблемы.

Я прищурилась и Иван в ответ. Взгляд пошарил по кухне и вновь уперся в мои глаза. Я мило улыбнулась: в курсе, милок: ушки, глазки на дежурстве. Бдят мальчики даже за своими, что о полулегалах говорить?

— Свари еще кофе на бис? — пропела, понимая, что на вопрос о личной жизни ответа не дождусь.

Мужчина подумал, пожевал зубочистку и улыбнулся, соглашаясь.

А я и не сомневалась — мы друг друга поняли, а следом и приняли одни правила игры. В нашем деле главное — взаимопонимание, оно порой дороже баксов и брюликов. Только те `люди гибнут за металл', которые этого не знают.

— Замуж бы тебе, — встал лениво, двинулся к плите.

Началась инструкция?

Я вся во внимании, — уселась удобнее, тапком качать принялась:

— Я девушка осторожная, спешу только в парикмахерскую и стоматологию.

— Кандидатуры подходящей не встречала.

— У меня все впереди.

— Не сомневаюсь.

Понятно, мне предлагают прибрать Сергеева к своим рукам. Но как же компромат, вложения в промышленность Селезневки? Или Макрухину нужнее? А проблем больше, чем сейчас, не будет? Конечно, денег много не бывает, а замуж сходить не проблема, как и вернуться обратно… Это же сколько финансов у лорда, если и питона повело? Впрочем, на деньги его всегда вело, как мышь на сыр. А я, получается, между купюрами и молотом спец служб застряла? Веселенькая командировочка.

Женить на себе Сергеева дело плевое, капитал его к рукам прибрать и к праотцам новобрачного отправить еще проще, месяц на все про все от силы, а дальше? Как ни крути, я крайняя для спецуры останусь, а она на меня без того зубы точит, лет пять уже, организованно и плодотворно. Только пока я с питоном, они аппетиты свои придерживают. Так питон — не святой. Макрухин как только свое получит, может сдать меня преспокойно, чтобы головной боли не иметь, и элита — не элита, своя — чужая, частности. Мужчина он разумный, дивиденды подсчитывает за секунду и лишних движений, чреватых для организма, ни за мать родную, ни тем более за меня не сделает.

Что делать?

Остаться за бугром? Не проблема, да только в чем разница, умру я на своей яхте или в чужой акватории? Подавлюсь оливой на вилле, получу инсульт естественного происхождения стандартного калибра или сверну себе шею на лестничной площадке замызганного подъезда какого-нибудь Верхнесарайска?

Уж не подставляешь ли ты меня, Яковлевич? Ай, молодца! Не удивил.

Если отмести патетику для олухов из серии моральных, патриотических и этических норм, то вполне может быть, даже скорее всего. Веры в наше время и себе нет, а уж другим тем более. Обстоятельства, жесткие и циничные, как сама жизнь, подлость в норму легко превращают, и от человека здесь мало что зависит. Волчьи законы никто не отменял, а джунгли человеческого ареала, сколько б веков и эпох ни прошло, остаются джунглями, в которых выживает только самый хитрый, быстрый, умный и сильный. Остальные лишь существуют по его милости. Не попал ему на глаза или под лапу — радуйся, успел увернуться от клыков и когтей — радуйся вдвойне, успел у него кусок из горла выдрать и благополучно смыться — будь счастлив и не рискуй повторить кульбит вновь — второй раз может не повезти. И уж тем более не глупи, встревая в схватку двух тигров, если ты койот. Посиди, подожди, когда драка закончится — тогда сможешь перекусить побежденным. В этом и есть высшая справедливость — получить минутное удовлетворение за свое терпение.

Яковлевич в этом отношении виртуоз, законы джунглей выучил и систему курятника тоже.

Мог ли он влезть под колеса управленческой машины, встать поперек госорганов?

Мог. Клиентура у него большая, по всему шарику раскиданная, и такие изюбры попадаются, что их ни одно лассо не сдержит. И работку такую подкидывают, что волей — неволей, а поперек системы и встаешь, и влезаешь, и на рельсы ложишься. Конечно, Макрухин на рельсы ни за какие дензнаки не ляжет, да и вышел из щенячьего возраста, когда сахарную косточку нужно лично отвоевывать, рискуя своими ушами — для этого у него холуи имеются. К тому же для вышестоящих он свой, хоть и работает больше на себя, но к взаимовыгоде, которая то в одну сторону, то в другую весы спокойствия и терпения тянет. С одной стороны, он информацию своим сливает, бескорыстно помогает в грязных делах, с другой, и сам владеет тем, что знать гражданину подполковнику в отставке не стоит, и уж тем более не нужно знать его людям. Да, систему в системе терпеть не станут.

Может это как раз тот случай, когда влетел Макрухин на какого-нибудь клиента, что интересен не только ему, и, взявшись за его дело, не смог, как обычно, угрем проскользнуть меж молотом и наковальней или переждать на ветке? А теперь спешно реабилитируется и готовит запасной аэродром? Понятно, для себя, хоть строить буду я.

— Я бы вышла замуж, было бы это выгодно.

— А любовь? — поставил передо мной кофе Лейтенант.

"Ну, насмешил вопросом!" — фыркнула я презрительно.

Любовь к деньгам?

К себе?

К свободе?

Ясна и понятна.

Но любовь к другим, когда тебя не тягают в клетку, а ты добровольно прешь в нее с зашоренными этой самой бараньей любовью глазами, другое. И не для меня. Даже в пылкой и любознательной юности меня подобная проза взаимоотношений не прельщала. Чтоб перед подружками и одноклассницами похвастаться дивным экземпляром какого-нибудь павлина или бабуина или получить желаемое, например, независимость от родичей, собственную квартиру, баксы, а не копейки на личные расходы. Это одно и много ума не требует. Когда сердце в процессе окручивания не участвует, партнер становится доступен и беззащитен, как куколка бабочки — хоть дави, хоть на крючок насаживай, хоть препарируй. Другое, когда ты вяжешь не его, а позволяешь вязать себя, включая не ум, а душу и сердце. А кому и зачем их открывать? Их беречь надо, потому что твое и только тебе нужно и важно, остальным плевать, что у тебя что-то кроме красивых глазок и дивной фигурки есть. Это я давно поняла и на грабли доверчивости, как мои ровесницы, не наступала, училась играть, а не любить, исследовала, а не давала исследовать себя. И быстро стала мастером в этой игре с огромной практикой, такой, что за десять последних лет ни одного нового типа мужчин и женщин не встретила, зато окончательно убедилась — люди — звери и живут на инстинктах, которые, как нитки марионеток, легко дергать и за это получать желаемое. Наверное, этим я и привлекла Макрухина. Надо сказать, поначалу даже он от меня поплыл, а потом, когда понял, что не он, а я, сопливая малолетка, играю им, обалдалел. Еще бы, ему было тридцать семь, мне шестнадцать, а у меня уже хватило ума прижать его к стенке и раздеть догола так, что он не сразу сообразил.