Сын Розмари

Розмари опять согласно кивнула.

А толпа опять приняла их диалог как знак трогательной взаимной привязанности своих героев — и рефлекторно отреагировала на этот знак, взорвавшись аплодисментами и приветственными криками.

Лошадки, так же медленно, провезли их вдоль южного края Центрального парка. Тут было попросторнее — и толпа собралась почище прежней. В глазах рябило от значков «Я люблю Энди» и «Я люблю маму Энди».

Розмари уже устала улыбаться, кивать и махать рукой, а толпам все не было конца и края. Однако на душе было хорошо как никогда.

И вот впереди сверкнули гладкие бока небоскреба, в котором находилась штаб-квартира «БД». Вещи Розмари уже давно находились в номере отеля, занимавшего нижние этажи здания.

Розмари слегка очумело тряхнула головой и повернулась к сыну.

— Боже мой! — воскликнула она. — Как будто я сплю и вижу прекрасный, невероятный сон!

Вслед за этим Розмари обняла и поцеловала сына с таким искренним чувством, что толпа едва не повалила барьеры, а стекла в окрестных зданиях меланхолично задребезжали от рева доброй сотни тысяч голосов.

Указав на продолговатый микрофон, Розмари промолвила:

— Пожалуйста, вы.

— Спасибо. Вы не подскажете, какую фамилию все-таки использовать, обращаясь к вам — Рейли, Вудхауз или Кастивет?

Розмари на секунду задумалась, а затем ответила:

— Похоже, нынче в ходу только имена. Уж не знаю, результат это влияния Энди или тенденция, которая существовала и до него. (Зал отозвался легким смешком, необъяснимым для нее.) Словом, я полагаю, одного имени Розмари будет вполне достаточно. Официально, в документах, я Розмари Айлин Рейли. Но мне, говоря по совести, больше по вкусу то имя, которое я сегодня видела на многочисленных значках — «мама Энди».

Смех, аплодисменты.

Диана Калем, стоящая в толпе журналистов, которым не досталось сидячего места, аплодировала едва ли не громче всех. Она довольно улыбалась и одобрительно кивала.

Первоначально небоскреб, теперь занятый фондом «Божьи Дети», принадлежал могучей кинокомпании, так что на девятом этаже имелся просторный зал с высоченными потолками, где архитектор, нанятый «БД», разместил конференц-зал с амфитеатром кресел — Энди был сторонником именно такой планировки.

Пять уступов амфитеатра вмещали более шестидесяти человек. Еще двадцать — тридцать журналистов теснились в проходах вокруг трех передвижных телекамер, которые бодро вертели вытянутыми носами в разные стороны.

Энди и Розмари сидели на подиуме за столом с небесно-голубым покрывалом, на котором выделялось лучистое солнце — эмблема «Божьих Детей».

Мухаммед и Кевин сидели возле подиума и орудовали чем-то вроде удочек — эти микрофоны на длинных палках на тележаргоне называют «журавлями». Одновременно краем глаза оба охранника следили за порядком в зале.

Когда аплодисменты стихли, Розмари с улыбкой указала рукой влево:

— Пожалуйста, вы. Нет-нет, не вы, ваш сосед.

— Розмари, каково вам ощущать, что вы поневоле упустили едва ли не весь период взросления Энди?

— Ощущение ужасное, — кивнула Розмари. — Что греха таить, именно это и является самым грустным в моем приключении. И тем не менее я рада! — Тут она с улыбкой повернулась к Энди и сжала его руку, лежащую на столе. — Да-да, я рада, что он так отлично справился и без меня!

Энди отрицательно мотнул головой, подался вперед, к лесу микрофонов на голубом сукне, и сказал:

— Не согласен с тем, что я справился сам. Равно как и с тем, что мама упустила «едва ли не весь период» моего взросления. Вчера поздно вечером, а точнее, сегодня рано утром я так и сказал ей: ты была со мной в самые важные годы моей жизни — от нуля до шести лет, когда закладывается основа характера. Так что это она указала мне путь, по которому я сегодня иду. Это она помогла сделать мне первый шаг!

Он ласково поцеловал Розмари в щеку.

Снова аплодисменты. Снова оживление в зале. Снова телекамеры лихорадочно заводили носами, вынюхивая эффектные кадры.

Лес поднятых рук и микрофонов.

— Розмари! Розмари! И опять она выбирает:

— Пожалуйста, вы.

— Розмари, до сих пор никому не удалось найти настоящего отца Энди иди хотя бы раздобыть какие-то сведения о его жизни после лета 1966 года. Как вы это объясните?

— Увы, мне известно о нем не больше вашего. Ги уехал в Калифорнию, мы развелись — на том и закончились наши отношения. Больше я о нем ничего не слышала.

— Быть может, вы расскажете нам подробнее, что за человек он был?

Розмари ответила не сразу. Сперва она откашлялась, обвела зал быстрым рассеянным взглядом и только после этого сказала:

— Я уже упомянула во вчерашнем телеинтервью, что мой бывший супруг был актером. И актером неплохим. Он участвовал в трех бродвейских постановках, а именно: в спектаклях «Лютер», «Никто не любит альбатроса» и «Под прицелом». Как вы догадываетесь, у нас с ним были серьезные нелады… Однако я могу сказать, что в общем и целом он был достаточно милым человеком, заботливым и неэгоистичным мужем…

Энди решительно перебил ее, смягчая свою грубость тем, что ласково взял руку матери в свою.

— Извините, друзья, — сказал он, обращаясь к журналистам, — но есть области, в которых память не до конца вернулась к моей маме. Давайте лучше сменим тему. Итак, я слушаю следующий вопрос. Вот вы, пожалуйста.

Розмари хотелось поговорить с сыном наедине. Однако в гостиной ее номера на седьмом этаже, куда они спустились после пресс-конференции, толкалась по меньшей мера дюжина сотрудников головной, нью-йоркской организации «Божьих Детей».

Один официант предлагал холодные напитки, другой выполнял роль бармена и готовил коктейли для гостей.

Диана Калем с ходу представила ей главу юридического корпуса, а также директора издательства «БД». Розмари за шумом не разобрала или не запомнила их фамилий. Юриста звали Уильям, а издательницу — Сэнди.

Только-только Розмари успела перекинуться с ними парой фраз и выпить первый «гибсон», как ее плеча коснулся Энди, который с виноватым видом объявил, что ему пора убегать — «дела, дела…». Она лишь секундочку могла полюбоваться воистину прекрасными светло-карими озерами его глаз, глядевшими так невинно, так ласкающе. В следующий момент он уже повернулся к Уильяму и Сэнди, извинился перед ними и отвел мать в сторонку.

— К сожалению, мама, я не могу остаться. Должен увидеться с одной шишкой из луизианского департамента здравоохранения. О встрече мы договорились неделю назад, так что отменять неловко. Смутно помню, что будет предметом разговора, и не могу предугадать, как долго он продлится. Если тебе что-то понадобится или ты захочешь вечером посетить театр, обратись к Диане, Джуди или Джо. Ферма ван Бурена находится в Пенсильвании. Доберемся туда на машине. Выезжаем завтра в полдень. — Энди кивнул в сторону своего шофера, стоявшего у окна:

— Джо заглянет за тобой.

Он чмокнул ее в теку и быстрым шагом вышел вон.

А Розмари так и осталась у стены, вперив задумчивый взгляд в Джо, который был футах в двадцати от нее. Держа в руках высокий стакан, он замер у окна — то ли внимательно смотрел вниз на что-то, толи просто глубоко задумался. Крупный и осанистый мужчина — как говорится, очень представительный, даром что в нехитром джинсовом костюме; похоже, нынче мужчины носят джинсы с утра до ночи и где угодно. Голова Джо была убелена внушительной сединой, однако для мужчины его возраста он был на диво привлекателен — можно даже сказать, сексуально привлекателен. Розмари ощутила что-то вроде смутного эротического желания. Это было ново для нее. Подобное чувство давненько ее не посещало.

А между тем этот Джо самый что ни на есть старик. Да-да, он не моложе нее. Пожалуй, ему года на два больше — стало быть, лет шестьдесят. Хотя она может и ошибаться — нет опыта угадывать точный возраст престарелых мужчин…

В этот момент Джо резко обернулся и поймал ее взгляд. Она дружелюбно улыбнулась ему.