Царь Кровь

Тут вступил эксперт, связывающий эти взрывы метана и вулканическую активность с какими-то серьезными геологическими изменениями, к которым привязал еще россыпь землетрясений по разломам земного шара.

Здесь включили запись землетрясений, снова разорвавших Лос-Анджелес на два города и убивших половину населения в Тампико в Мексике.

– Необходимо помнить, – говорил профессор чего-то там сквозь пышные усы, будто прибитые гвоздем к верхней губе, – необходимо помнить, что Земля – это расплавленный лавовый шар, покрытый сравнительно тонкой коркой остывших пород. Иногда она играет мускулами, и вот тогда действительно горит земля у нас под ногами.

Перебивка – симпатичная репортерша нервно хихикает над этой мрачноватой шуткой.

– Двести пятьдесят миллионов лет назад, – продолжал профессор, – вулканический взрыв планетарного масштаба привел к массивному вымиранию видов на переходе от пермского периода к триасовому. Знаете ли вы, что в это трагическое время вулканического холокоста погибли девяносто процентов морских видов и семьдесят процентов наземных позвоночных?

– Знает свое дело, правда. Малыш? – зевнул Стивен, а тем временем на экране мелькали снимки лавы, рушащейся в море в облаках пара.

А проф уже оседлал своего конька и гудел сквозь усы-рукоятки:

– Всего за миллион лет вулканы извергли от двух до трех кубических километров лавы. Выбросы серы в атмосферу в результате этих опустошительных извержений привели к резкому глобальному похолоданию. Ледяные шапки расширились, уровень моря понизился и целые виды были стерты с лица земли.

Пошел следующий репортаж о гидротермальных скважинах, извергающих кипящую воду в районе посреди Атлантики, который называется Сломанный След. Сейчас они расползаются по всему океанскому дну. Репортер, как всегда, закончил рассказ словами “а теперь посмотрим, что поближе к нам” и перешел к каким-то грязевым источникам в Уилтшире. Показали кадры, на которых какой-то гидрогеолог опускает в дыру зонд, похожий на древнюю консервную банку из-под бобов, и объявляет, что всего за последние десять месяцев температура источника возросла на три градуса по Цельсию.

– Боже мой, Каррузерс! – воскликнул Стивен с акцентом сноба из сливок общества. – Три градуса! Это действительно может означать конец цивилизации, как мы ее понимаем? Бой, оседлайте мою кобылу, мы поедем на холм.

– Мы уже там. Это самая высокая точка на много миль вокруг.

– Ладно, все равно мы оседлаем какую-нибудь кобылку посимпатичнее и будем гонять ее вокруг сада, пока она не свалится.

– В такую жару я свалюсь первым, – сказал я, сделав приличный глоток сока.

– Такой молодой парень? – рассмеялся Стивен. – Из тебя энергия должна бить ключом. Эй! – Он остановился, пораженный идеей. – Давай наперегонки до моста на Оук-лейн.

– Ты шутишь.

– Нет, серьезно, Малыш.

– Мне надо обзвонить ребят из оркестра насчет завтрашней репетиции.

– Это можно и потом.

Он глядел на меня, все еще улыбаясь, но в синих глазах читался вызов.

– А сколько ты мне форы дашь?

– А нисколько!

С этими словами он бросился через кухню, распахнул дверь и рванулся вперед по газону.

Не в силах перестать улыбаться, я кинулся за ним.

Он уже добежал до стены, отделявшей сад от грунтовой дороги, сбегавшей позади дома в поля. Я запетлял между кустами травы, перемахнул длинным прыжком декоративный пруд и припустил следом.

И про себя посмеивался. Вдруг время откатилось назад, мне стало девять, ему пятнадцать. Мы всегда проделывали это по воскресеньям. “Давай наперегонки до моста”, – говорил он. В эти годы я никак не был соперником для пятнадцатилетнего парня, и потому он давал мне фору. Иногда он лениво валялся в постели, жуя яблоко и листая “Плейбой”, а мне говорил – беги, я тебя догоню. И потом прибегал к мосту первым.

Всегда первым. Я бежал изо всех сил, шлепая кроссовками по гаревой дорожке. Потом за спиной раздавался четкий стук подошв, и со мной всегда происходило одно и то же – при этом звуке меня покидали силы. Будто у него были способности вампира и он высасывал силу из меня. Ощущение было такое, будто я бегу еле-еле, хоть кусты по бокам сливались в зеленую ленту.

Иногда он отпускал меня почти до самого моста. Потом раздавался крик, я оборачивался. Он показывал себе на ногу, лицо его было искажено болью, и рот будто произносил слово “лодыжка”. Я останавливался, тяжело дыша, ожидая, пока он подковыляет ко мне.

И тут вдруг гримаса боли сменялась широкой ухмылкой, и он проносился мимо с криком: “Обдурили!” И, конечно, всегда прибегал к мосту первым и победно вскидывал кулаки в воздух.

Сейчас я его видел впереди. Он ушел шагов на двадцать от меня, волосы развевались за спиной, руки ходили поршнями, длинные ноги измеряли расстояние. От скорости белая рубашка на нем раздулась парусом, будто у него торс и руки стали неимоверно массивными.

Я бегал в школе кроссы, но особо спортивным не был никогда. Дело скорее было в отсутствии духа соревнования, чем недостатке мышц или выносливости. Но когда я увидел, как мой брат несется по дорожке, рассыпая гаревую крошку из-под ног, что-то у меня внутри щелкнуло. В животе загорелось, будто я проглотил тлеющее полено. Жар пошел в руки, в ноги. Я все переключил на бег, будто у меня внутри кто-то переключил скорость, и можете мне поверить, я действительно чувствовал, будто лечу над дорогой. Никогда я не был так решительно настроен на быстрый бег.

Я слышал комментарий Стивена: “Давай, ты, улитка! Я видал черепах, которые бегали быстрее...” Но когда я с ним поравнялся, то увидел решимость на его лице, граничащую с одержимостью.

Этого он не предвидел. Маленький братец вырос и может теперь бегать так же быстро...

Нет, вычеркиваем... Заменяем; БЫСТРЕЕ, чем он.

Размахивая руками, пыхтя, как скакуны, мы летели по травянистому склону, отделявшему дорожку от Оук-лейн. Мы вылетели на твердый гудрон, и удары ног зазвучали выстрелами. Теперь река была слева, луг справа. Мост прямо впереди в двух сотнях метров, переброшенный через реку как деревянная финишная лента.

Еще наплыв энергии... Боже, до чего хорошо, до чего дьявольски хорошо! Я был быстрее Стивена, я слышал, как он дышит где-то позади. Я уже видел мысленно, как вскакиваю на мост, как взбрасываю кулаки в воздух, как он это делал на моих глазах, и выкрикиваю дразнилки, которые он кричал мне, девятилетнему, когда я, пыхтя и отдуваясь, тащился по дороге, как старый паровоз, на последнем угле едущий на слом.

Теперь я победитель. Интересно, как отреагирует Стивен. Раньше я ни в чем не мог его победить – никогда.

Реванш!

Господи, вот, значит, какое чувство наполнило меня с бегущих ног до пылающей головы. Реванш, сладкий реванш!

– Рик! Боже мой! Ты только... ты только посмотри на это!

Я решил, что это старый фокус с растянутой лодыжкой. Но было в его голосе что-то такое – удивление, окрашенное чем-то вроде отвращения. Я притормозил и поглядел в реку.

И от увиденного встал как вкопанный.

Тяжело дыша, подбежал Стивен. Хотя он держался за бок, где был шов, он тоже уставился на реку.

– Черт, что там стряслось? – выдохнул он, глядя с крутого берега. – Откуда вся эта кровь?

Я смахнул с глаз пот. Он был прав. Как будто кто-то выкачал всю воду, а потом открыл какой-то шлюз на бойне. По руслу, клубясь и пенясь алым, текла кровь – или что-то очень на нее похожее.

Я потряс головой.

– Странно. Обычно она летом мелеет до половины вот этого уровня. А дождей давно не было.

Мы глядели, загипнотизированные, на текущую к пешеходному мосту кровавую воду. Скользнуло мимо дерево, переворачиваясь на струях кровавой красноты, и густые струйки стекали с остатков ветвей.

– Черт! – сказал Стивен, понизив голос. – Знаешь, откуда это?

– Нет. А откуда?

Он кивнул в сторону какого-то предмета внизу обрыва.

– Посмотри сам.

Я шагнул на заросший травой склон, отделявший дорогу от обрыва, и заглянул вниз. Тут же в горле поднялся неприятного вкуса ком: наполовину в воде, наполовину на берегу лежало...