Проклятие крови

— Кстати говоря, о бумагах... — Она махнула рукой в направлении перегруженного письменного стола главного хранителя. — Почему бы вам не использовать это время как возможность разобраться с текущими документами?

— Как только мы сможем приступить снова к работе...

— Я дам вам знать.

Рэйчел Шейн закрыла за собой дверь и медленно прошла в свой кабинет. Ее брови сошлись на переносице. Воспоминания о мумии то всплывали в памяти, то исчезали, словно в водовороте, и она не могла представить, как это случилось, что на миг она полностью смогла забыть о ее существовании. «Очевидно, впечатление, вызванное смертью этого молодого человека, было сильнее, чем мне показалось».

* * *

Ка, вернувшаяся к нему ночью, рассказала ему о величайших чудесах, о которых и помыслить не могли в Египте, даже времен величайшего его расцвета. Великие пирамиды были воздвигнуты не во славу могущественным владыкам, но являлись блестящими муравейниками из металла и стекла, построенными для толстозадых преуспевающих молодых профессионалов. «Яппи», вот как их здесь называли. Колесницы сменили «четырехцилиндровые отхожие места на колесах, в которых едва ли способна разместиться дохлая утка». Хотя он не слишком ясно представлял себе многие другие понятия, пиво и бюрократия не претерпели существенных изменений. Он оказался на другой стороне мира, противоположной Матери Нилу, в стране, в которой происходили сражения палками на замерзшей воде. Ее царица находилась в государстве, удаленном на множество лиг, она уже не была воплощением Осириса, хотя он, правивший за нее здесь, казалось, воображал себя неким болтливым божеством из белой жести.

Что более важно — боги, которых он знал и которые знали его, более не появляются. Теперь он не должен прятаться от всевидящего ока Тота, сиявшего в ночных небесах, и, что имело еще более серьезное значение, не нашлось никого, кто бы заменил жрецов-магов, наложивших на него заклятие. Боги этого нового мира были слабы и владели лишь горстками душ. Он сможет охотиться среды нынешних смертных подобно льву.

Он узнал, что человек, которого называли Ник Эллис, принадлежал к низшему сословию, обычный рабочий, и что информация, которую он усвоил, была ограничена его невысоким общественным положением. Но это обстоятельство не имело для него существенного значения, так как задолго до этого он выбрал другого, который мог бы поведать о том, что ему было необходимо — историю прошедшего времени и способ, посредством которого можно добиться процветания во время настоящее.

Жизнь также дала ему силу. Хотя его физическая форма по-прежнему оставалась в заточении, его ка была способна проникать в разумы людей.

Какими жалкими познаниями они владели!

Соприкасаясь с ними, он изымал по крохам знания; в конечном счете, ведь это были знания о нем самом, и он должен был овладеть ими. Те, которые обладали слабой волей, забывали обо всем после единого соприкосновения с ним, более сильные утрачивали воспоминания постепенно. Вскоре наступит время, когда никто и не вспомнит о виденном ими...

Он будет освобожден; он не прикоснется к тому, кто освободит его, разве что усилит связь между ними, и он оставит в живых другого, который будет необходим ему для оказания помощи. Они снимут бинты с заклятием, и он сможет подняться, восстановленный магической силой, готовый заявить права на свое место в этом незнакомом новом мире.

* * *

— Куда все подевались?

— Ну, поскольку никто не знал, когда будет разрешено возвратиться в лабораторный зал, я сказала, что им следует разобраться со скопившимися бумагами, а затем они могут разойтись по домам.

Доктор Ракс повернулся и пристально взглянул на своего помощника. Ему хотелось выкрикнуть: "Так это вам я должен быть благодарен за это! Мы приобрели новую мумию, первую за целые десятилетия, а вы распустили весь мой штат?" Но в каком-то промежутке между задуманным и произнесенным слова изменились.

— Что ж, правильно. Бессмысленно позволять им слоняться без дела. — Он нахмурился, смущенный.

Дойдя до двери, ведущей в рабочую комнату, доктор Шейн сорвала шестидюймовую полоску яркой, желтой с черным, бумажной ленты, наклеенной полицией на дверной замок.

— Я рада, что вы согласны со мной. — Рэйчел далеко не была уверена в этом. На самом деле теперь она вообще не понимала, как она могла... могла... — К тому же, думаю, мы прекрасно обойдемся без них.

— Нет...

Доктор Ракс испытывал совершенную уверенность, что они приближаются к смертельной опасности, и почти не сомневался, что дверь, в которую они входили, откроется со скрипом, как в вульгарном фильме ужасов. «Нам следует уйти отсюда сейчас же, пока еще не поздно». Однако они уже находились в лабораторном зале, где лежала мумия, и ничто другое не имело значения.

Вместе они сняли пластиковый покров с гроба, отодвинув его в сторону.

— Вообще-то я в самом деле чувствую себя несколько виноватой в отношении молодого Эллиса. — Доктор Шейн вздохнула, вытаскивая из картонного ящика с пометкой: «Надень их или умрешь!» две пары хлопчатобумажных перчаток. — Причиной смерти могла быть остановка сердца, и наша мумия, несомненно, способствовала этому.

— Чепуха, — бросил Ракс, натягивая перчатки. — Как бы ни было ужасно произошедшее, как бы ни было печально все случившееся, мы ни в коей мере не несем ответственности за страхи этого молодого человека.

Он взял пинцет и склонился над гробом, стараясь дышать ртом, чтобы меньше ощущать сильный запах кедра. С неимоверной осторожностью он ухватил полоску с иероглифами в том месте, где она делала последний оборот на груди мумии.

— Думаю, нам необходим какой-нибудь растворитель. Кажется, она прикреплена к самим покровам.

— Кедровая смола?

— Похоже на то.

Доктор Ракс продолжал осторожно вытягивать древнее полотно, в то время как Рэйчел Шейн осторожно смачивала его конец пропитанным в растворителе ватным тампоном.

— Поразительно, насколько мало ткань разрушилась на протяжении столетий, — сообщила она результат своих наблюдений. — Я пару раз отправила блузку в сухую чистку, и она уже начинает рассыпаться на час...

Внезапно рука женщины, сжимавшая ватный тампон, резко отдернулась.

— В чем дело?

— Я прикоснулась к груди, и она показалась мне теплой. — Доктор Шейн рассмеялась слегка нервически, понимая, как смешно это прозвучало. — Даже сквозь перчатку.

Илайджа Ракс фыркнул.

— Возможно, тепло от света ламп...

— Они люминесцентные.

— Хорошо, это было побочное явление медленного и все еще длящегося процесса разложения.

— Который ощущается через покровы и перчатку?

— А как насчет чистого воображения, вызванного неверно воспринятым чувством вины по отношению к почившему уборщику?

Женщина ухитрилась выдавить улыбку.

— Полагаю, на это можно списать многое.

— Прекрасно. Мы можем снова приступить к работе?

Намеренно не дотрагиваясь до тела, доктор Шейн добавила растворителя.

— Это самое невероятное похоронное облачение, с которым я когда-либо сталкивалась, — бормотала она. — Нет символов Осириса, отсутствуют богини-покровительницы, ни Тота, ни Сета, никаких иероглифов вообще, за исключением тех, что на полоске ткани. — Брови женщины беспокойно поползли вверх. — Не стоит ли нам исследовать эту полоску, прежде чем снять ее?

— Исследовать будет гораздо легче, когда мы ее снимем.

— Да, но...

«Господи, что же я хотела сказать?» Казалось, она не может сосредоточиться на одной мысли.

Внезапно доктор Ракс улыбнулся.

— Оно поднимается. Отойдите назад.

* * *

Он почувствовал, как поднимается конец полотна: каждый отдельный иероглиф, отходя от тела, будто снимал камень с его груди. Затем с беззвучным пронзительным воплем, пронизавшим его плоть, заклятие распалось на части.

Он приветствовал появление боли. Это было первое физическое ощущение за три тысячелетия — страдание, приносящее наслаждение. Ничто не достается даром, а за его свободу никакая цена не могла считаться слишком высокой. Если бы его конечности способны были двигаться, он бы корчился от боли, но движения восстанавливаются медленно, должно пройти некоторое время, и потому он мог только терпеть волны чего-то красного, пробегающие по его телу. В этот момент более всего он жаждал обладать возможностью закричать.