Милые мордочки, лапки-царапки

Она закричала, когда узнала, что третий рыцарь вернулся. Она выбежала к нему без парика – лысая, как яйцо.

– Она моя? Гробница моя?

– Нет, госпожа. Не ваша.

Лицо у принцессы все сморщилось, как будто в единый миг она постарела еще лет на десять.

– Но что там, в этой гробнице? – закричала она.

– Там кот, который урчит, если его погладить, – сказал рыцарь.

И тут принцесса набросилась на него, чтобы задушить голыми руками, но волнение было слишком сильным, ибо обычно все зло за нее творили другие – по ее высочайшему повелению. Она упала замертво, а третий рыцарь вышел из дворца и прожил безбедно и счастливо еще много лет.

Но однажды рыцарь случайно увидел в окно нищего мальчика-прокаженного и вышел позвать его в дом, чтобы накормить. Но мальчик не обратил на него внимания и прошел мимо. Но тут кое-кто из соседей решили закидать несчастного камнями – потому что он был прокаженным, нищим и невинным. Но старый рыцарь их разогнал и не дал совершиться злу. Он дошел вместе с мальчиком до городских ворот, защищая его от нападок недобрых людей. Но мальчик пошел в пустыню, и рыцарю показалось, что не надо его удерживать или идти за ним – теперь пустыня о нем позаботится.

И так и случилось. Вороны спустились с небес и накормили его сладким медом. А из-под раскаленных камней истекались ручьи прохладного молока.

Ветер пел мальчику песни и ласково подгонял его вперед, а солнце с луной указывали дорогу.

На пятнадцатый день, на закате, он дошел до горы, которая как голова великана, и задержался всего на миг, чтобы взглянуть в озерцо, но он не понял того, что увидел в воде. Свет заходящего солнца, как путеводная нить, провел его в сумрак гробницы.

В резном коридоре узоры на стенах ожили и сошли со стен. Резные фигурки сняли с мальчика грязные лохмотья, омыли его чистой водой и умаслили его кожу ароматными бальзамами. В пещере из розового мрамора золотая голова улыбнулась, не проронив ни слова, и закрыла глаза.

Мальчик даже не посмотрел на стены, испещренные драгоценными каменьями, и в пещере из черного мрамора он не смотрел на сокровища в золотых чашах – он прошел прямиком к пьедесталу, где сидел белый кот, и кот заурчал и потерся о его руку.

– Все для тебя готово, – сказал белый кот на языке, который, может быть, был человеческим, а быть может, и нет. – Иди за мной.

Кот провел нищего мальчика в третью пещеру. Она была вся из зеленого нефрита, отделанная бериллами и рубинами, а в центре пещеры стояло ложе дивной красоты – из черного дерева, в форме льва.

– Ложись, дитя, ибо ты скоро заснешь и будешь спать, – сказал кот. – Здесь тебе будет покойно и безопасно. А я буду хранить твой сон, как я хранил твое ложе, пока ты не пришел.

И мальчик улегся на ложе из черного дерева, а кот лег рядом.

– Давным-давно, – сказал кот, – жил на земле юный бог, который был сыном великого Бога, и был он таким добрым и совершенным, что многие люди любили его беззаветно, но многие и боялись. И в конце концов – потому что каждое его слово было таким удивительным и весомым, что немногие в этом мире могли выносить груз такого чудесного знания, – люди схватили его, и избили плетьми, и убили, и юный бог умер в агонии, осмеянный теми, кого он пришел спасти. И все-таки, умирая, он их простил. Он пообещал, юный бог, что он воскреснет во плоти и вернется из царства смерти, дабы доказать, что смерть не властна над тем, кто не признает ее власти. И вот он умер, и прошел по всем кругам ада, и демоны поклонились ему, ибо любили его даже больше, чем его всеблагого Отца. А потом он воскрес во плоти, и проснулся в своей гробнице, и запечатанный вход был уже распечатан – дабы он, юный бог, беспрепятственно вышел обратно в мир и показался людям. Но он лежал, изможденный, в сумраке усыпальницы и не хотел подниматься с ложа. Он сказал: я умолял, пусть минует меня чаша смерти, но я испил эту чашу до дна. И теперь я прошу снова: избавь меня от этих последних трудов во плоти. Я устал. Я и так сделал немало.

Мальчик улыбнулся на ложе из черного дерева, и кот улыбнулся тоже – как улыбаются кошки. Потом он продолжил:

– И пока юный бог думал такие думы, случилось так, что к нему в открытую усыпальницу забрел кот. Кот не боялся – коты, они любопытные звери, – и, увидев сияние души юного бога сквозь его бренную плоть, кот запрыгнул к нему на ложе и встал, глядя ему в глаза. И глядя на милую пушистую мордочку, юный бог подумал: в мире по-прежнему есть красота. Кот дернул хвостом, и кончик хвоста легонько мазнул по губам юного бога. И бог подумал: в мире по-прежнему есть нежность. Кот пододвинулся ближе и стал вылизывать юному богу волосы, слипшиеся от грязи и крови: И бог подумал: в мире по-прежнему есть доброта. Но тут кот случайно наступил ему на горло лапой и оцарапал его когтями. И бог узнал это прикосновение и сказал вслух: «И в мире по-прежнему есть боль. Я должен вернуться». И он поднялся со смертного ложа и вышел наружу, в цветущий сад.

Мальчик улыбнулся и так – с улыбкой – и умер, спокойно и безмятежно, без боли и страха, и белый кот лежал рядом с ним на ложе.

А над пустыней разразилась гроза. Небо сделалось черным, как ночь. С вершины горы обрушился камнепад, и завалил вход в пещеру, и гора уже не была как голова великана – она стала просто горой, бесформенной, дикой и тихой.

А в воде озерца перед гробницей осталось отражение нищего мальчика – лицо как чистейшее золото, в короне из роз, у которых нет острых шипов. Но когда тьма рассеялась, отражение потускнело и растворилось, осталась только вода – чистая как слеза.

Последняя сказка была очень длинной, и рассказ занял немало времени. Может быть, несколько дней и ночей. Может, полгода. Но когда сказка закончилась, ночь тоже закончилась – звезды закрыли сияющие глаза, а небо на востоке окрасилось алым.

– Это несправедливо, – сказала Марисет. – Ты к нам несправедлив.

– Все-таки это была добрая сказка, – сказала Аннасин. – В основном добрая.

– Но вы решили, что следует сделать с людьми из деревни? – спросил Стрела.

Марисет зевнула.

– Пусть на них обрушится небо, – сказала она.

А Аннасин сказала:

– Пусть они сгорят в огне, как сгорели мы.

И обе весело рассмеялись.

А Стрела сказал:

– Может быть, будет гораздо забавнее показать свою власть над ними и заставить их радоваться?

– Ты ненавидишь Бога? – дерзко спросила Марисет.

– Я смею его любить, – ответил Стрела и покраснел, как краснеют кошки, и это было заметно даже сквозь черную шерсть. – Согласен, что это великая дерзость.

– Значит, сказки про ваше племя – это все ложь.

– Почти все сказки – ложь.

– Странная у тебя любовь, – лукаво сказала Аннасин.

Стрела сказал:

– Молодые, они всегда так. Держатся друг за друга. Дети своих отцов... Вы понимаете?

– Но ты же сказал, что он...

– Может быть, я рассказывал не про него, когда рассказывал про гробницу, – сказал Стрела и принялся вылизывать кончик хвоста. – Я называл его имя? Нет. Ну вот.

Они поиграли с лучами солнца в лесу. Потом наколдовали мышку, которая была ненастоящей, но бегала как настоящая, и по вкусу была совсем как настоящая, и насытила их вполне.

Потом они наколдовали ручей на камнях, напились воды и сделали так, чтобы ручья снова не стало.

Потом они спустились по склону холма к тому месту, откуда было видно деревню.

Там все было по-прежнему – как всегда. Коз доили, детей лупили. Женщины стряпали и сплетничали, мужчины сплетничали и занимались починкой того, что сломалось. Даже в домах Аннасин и Марисет из труб шел дым.

– Вот моя месть, – сказала Марисет, – пусть на них упадет дождь из синих цветов.

И на деревню обрушился дождь из синих цветов – густой, как снегопад, – цветы рассыпались по крышам и улицам, запутались в волосах у женщин.

Люди в деревне истошно кричали, и даже на склоне холма было слышно, что именно они кричат:

– Спаси, Господи. Небо падает! Падает небо!