Писака

– Решу, что вы свихнулись? – поинтересовался Юра.

– Возможно, – ответил тот. – А возможно, что решишь, что – например – ты свихнулся… Если по-настоящему не свихнёшься.

Всё, больше они не разговаривали, а так и ехали молча, пока не приехали.

Потом они вчетвером начали переворачивать весь чердак, поскольку того огромного, исписанного мелким почерком листа на чердаке нигде не оказалось, хоть Юра и точно помнил, как свои пять пальцев, что оставлял лист на чердаке и никуда его не девал.

– Так может всё-таки тот парень его и забрал? – пятый или десятый раз задал им Юрий один и тот же вопрос, пока они тщетно надрывались, перерывая всё вверх дном.

– Ну мы же его посадили уже! – десятый или двадцатый раз повторяли они ему ответ на вопрос.

Так милиционеры и уехали ни с чем, оставив Юрия Владивостоцкого наедине с самим собой.

И Юрий аж подпрыгнул от переполнявшего его счастья: наконец-то!… Наконец-то он смог сесть за свой рабочий стол и начать барабанить по клавишам "Макинтоша", даже и не обращая внимания, на какие клавиши нажимает и что за текст вырисовывается на мониторе. Давным-давно клавиатура его компьютера отлетала у него от зубов и он мог, как Моцарт, "играть на пианино с завязанными глазами". Пальцы его сами работали как заведённые, и, если внимания на них не обращать, то необходимо было обращать внимание только на то, какие мысли появляются у него в голове, чтоб не дай Бог на дисплей не проскользнуло ничего лишнего. Но в этот раз он смотрел на рядок книг Стивена Кинга, выстроившихся как талисман над столом с компьютером, только потому что знал что писать и мог смотреть куда угодно, только не на вырисовывающийся текст…

Но… он сам не ожидал, что так неожиданно прервётся: взгляд его случайно упал на монитор… и ВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁ уже наполняло весь экран трёх минут работы Юрия за клавиатурой.

"Верни мне моё"… Что это значит?… Совпадение, или… Ведь нельзя же ТАК ошибиться: допустить такую ОПЕЧАТКУ.

Однако, Юрий в следующий раз уже был повнимательнее и поглядывал на монитор, а не куда попало.

Вообще, до этого Юра собирался написать о сумасшедшем старике, посланным его (Юры) покойным дедом за героем этого рассказа, и о свихнувшихся милиционерах, которых давно уже пора бы уволить по инвалидности и отправить в профилакторий, на улицу Шепеткова. Но написал он совсем о другом… Сам не понимая, почему, но рассказ изменился ("секрет в рассказе, а не в рассказчике" давно стало для него девизом это знаменитое изречение его кумира и учителя, Стивена Кинга), как будто Юрий во время написания нашёл более интересную тему, чем "свихнувшийся город".

Всю ночь и всё утро барабанил он по клавишам, так, что те аж нагреваться начали, но не на секунду не оторвался, пока не дописал до конца рассказ "Цирковой медведь" (рабочее название).

Написал он о Владивостокском цирке; как полгорода собралось туда на супершоу: "На манеже десятиметровый медведь-гигант! Говорящий человеческим голосом медведь! Не пропустите это ЗРЕЛИЩЕ!!!" И зрелище стоило того, когда выкатили повозку со смирным гигантом. Подумать только – гигант добрее дельфина, обрадовавшийся такому неимоверному наплыву народа и заревевший "Привеееет, Владивостооок!!" Так и прошло бы шоу, если б "что-то" не изменилось внутри медведя и он не перестал бы рассказывать Самые Смешные анекдоты. Но… свой последний анекдот ОН закончил словами "… и пошли вы все на х…й!"…Медведь взбесился и бросился на публику, десятерых или двадцатерых успев уже затолкать в свою полуметровую пасть. Он хватал народ горстями. Началась сильная паника: кучи до смерти перепуганных людей кинулись ко всем выходам. По медведю открыли огонь, но тот был словно каким-то киборгом (биороботом) – на него ничего не действовало. Но что было самое страшное, это что двери цирка не открывались: нельзя было ни войти не выйти. Юрий хотел закончить рассказ тем, что всё-таки с трудом, но двери поддались напору толпы и большая часть участников шоу всё же спаслась, но двери так и не поддались, – рассказ писался сам, вне зависимости от воли автора, – и медведь сожрал всех до единого. Потом на секунду остановился, громко рыгнул и разнёс одним ударом стену цирка, чтоб вырваться на улицу, как будто этого медведя одолел приступ клаустрофобии. На этом рассказ и закончился.

И Юрий тут же включил принтер и отпечатал шесть листов, даже и не став проверять ошибки и проводить работку текста. После чего он, сложив всё в целлофановый мешок, прыгнул в "Хонду", пригнанную прошлым вечером милиционерами раньше чем он вернулся домой на Уазе с "группой захвата". Он мчался в редакцию, ему нетерпелось похвастаться своей молниеносной-рекордной работой – широкоформатной новеллой, написанной за одну ночь (!).

– Вот здорово! – воскликнул редактор, после того как Юра ему всё рассказал о своей последней работе. – Давай, почитаю! – И он бросив все до единого свои дела, уселся в передвижной стул и начал читать. Юрий тем временем двинулся в сторону бильярдной комнаты, чтоб хоть как-то убить эту часть приятного времени.

– Юран! – остановил его на полпути этот тридцатилетний редактор, – погоди-ка на секунду.

Юрий остановился перед порогом в бильярдную и вернулся назад. – Ошибок наделал?

– Каких ошибок?! – слегка повысил тот голос, подёрнутый лёгким удивлением. – Ты чё мне приволок? – сунул он автору в руки его шесть листов.

– Нормальный рассказ, – пожал тот плечами, ничего не понимая, и читая название… "ДОРОГОЙ КОРЕШ!" и ниже:

"позволь изложить тебе некоторые детали. Понять тебе это будет также несложно, как понять собственную задницу и собственное дерьмо. Да и вообще, ты вроде не дурак и должен уметь "въезжать". Въезжать, например, что больно, когда бьют; больно, когда тебя разрывают по кусочкам. Понимаешь, о чём я?… Я о… "вернимнемоёвернимнемоёверни… и т. д." Вот об этом я. Постарайся найти то, что ты потерял, пока тебе не стало донельзя хреново; пока я не "пошёл на рывок" (не совершил побег из своего "пионер-лагеря") и не вернулся на ЧЕРДАК. Будь так добр. И я не стану ТАК ЗОЛ.

Верни мне моё!

До встречи.

Я". И это всё, что можно было разобрать. Дальше шли сплошные абракадабры из букв, слов, предложений, знаков препинания и… то ли китайских, то ли корейских иероглифов.

– Что за дерьмо! – размышлял Юрий вслух, перетасовывая всё время свои шесть исписанных этой ночью листов. – Я же рассказ писал! Я текст проверял, я не отводил глаз от дисплея!… Что за хренотень?!

– Просто вчера ты переутомился сильно из-за этих ментов. И лучше тебе сейчас выспаться хорошенько в течении десяти часов – как минимум, – посоветовал редактор Мишаня уныло убирающемуся восвояси приятелю Юре, хоть тот его и не слышал. – Ёлки, всю ночь не спал!…

То, что он переутомился, он понял уже в машине, пока возвращался домой и у него начали слипаться глаза. Он чуть не врезался в камаз, одиноко плетущийся по полупустынной дороге, когда выезжал из-за угла и едва не задремал. С трудом ему удалось избежать столкновения, в самый последний момент свернув руль в сторону и заехав на полянку, уступив лыжню этой неповоротливой громадине. Благо, что обочины дороги были выщерблены и по тротуару именно в том месте никто не прогуливался.

Вернувшись домой, он поставил машину в гараж, закрыл на замок ворота своей высокой металлической ограды и не раздеваясь упал на диван.

Ему ничего не снилось: ни роющиеся у него на чердаке милиционеры, не обращающие внимания на свои чердаки, которые явно не мешало бы "подремонтировать"; ни сумасшедший старик, вытаскивающий из-за спины свой окровавленный топор (в этот момент Юрий не разобрал бы, старик ли это, одетый по-зимнему, или его дед); ни ВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕМОЁВЕРНИМНЕ…

…Пробудил Юру звонок в ворота; вместе со звонком в дверь, заборный звонок располагался у него в прихожей, и полчаса трезвонить не пришлось, чтоб выкинуть из головы Юрия весь сон, поднять его на ноги и направить к воротам, открывающего по пути дверные замки.

Интересно, кто бы это мог быть? Алла в гости не ходит; она, обычно, звонит, и кому надо, сами приезжают к ней в гости. Друзей у Юры не так много, чтоб каждый третий захаживал к нему на угощения как Виннипух с Пятачком. Так кто же это тогда, если родители имеют свои ключи от ворот и от Юриного дома?…