Бесчестье (СИ)

— Когда как, — безразлично пожал плечами мужчина с бакенбардами. Голос у него оказался хриплым, а красная обветренная шея была закутана в плотный шарф. — Но обычно так и есть. Район такой, видите — если не моряк, то бандит. Простые люди, всем хочется найти хоть какую отдушину от ужаса снаружи. — Он снова отпил из кружки, на чисто выскобленной верхней губе лопались пенные пузырики.

— А вы кто из них — бандит или моряк? — Мирко тихонько фыркнул. Напряжение этого утра постепенно отпускало. В «Боцманской дудке» определенно было хорошо. Мужчина задумчиво посмотрел на него и протянул через стол руку. Бухгалтер ее пожал.

— Сэмюель, — сообщил мужчина. — Ближе к морякам, пожалуй. Служил когда-то во флоте, еще при старом Эйхорне, потом немного ходил на торговце на Морли и Тивию, потом купил свою лодку для кое-каких дел уже здесь, на Ренхевене.

Дануолл — это место, где нужно внимательно слушать собеседника, обращая внимание как на сказанное, так и на то, о чем он предпочел умолчать. Мирко отлично понял все паузы в коротком рассказе Сэмюеля — служил во флоте, значит, умеет обращаться со снастями и оружием, ходил на торговом судне, да еще и на север, значит, сумел скопить достаточно денег, чтобы купить лодку. «Кое-какие дела» — наверняка контрабанда или еще что-то незаконное. Просиживает дни в дешевом пабе за единственной кружкой пива — значит, дела пошли наперекосяк.

— Время такое, — нейтрально уронил Мирко, глядя в окно. Даже светящее солнце выглядело сквозь него тусклым и безжизненным, не предлагающим ни облегчения, ни передышки.

— Гиблое время, — сказал Сэмюель. — Все распадается, и любовь, и дружба, и город, и люди. Все гниет и все умирает, даже самое лучшее внутри нас словно выжигается огнем. Я во флоте служил под началом адмирала Хэвлока. Слыхал про такого?

Мирко признался, что не слыхал. Военные дела никогда не были его коньком.

— Славный моряк, герой Морлийской кампании, гордость Гристольского флота, — отчеканил Сэмюель. — Для меня было честью служить под его командованием. А у меня недавно начались черные дни — деньги… и прочее. Я сумел встретиться с адмиралом — что было непросто, напомнил о себе. По-моему, он даже меня не узнал. Большой человек сейчас, не до меня, старой развалины… Очерствели люди, готовы наплевать на святое и вцепиться друг другу в глотку из-за любой мелочи, да… Такие дела. А ты говоришь — время.

Мирко мрачно усмехнулся собственным мыслям. Они совпадали с рассказанным Сэмюелем на все сто. Значит, это не только его ощущения. Значит, это происходит везде.

А почему бы и нет?

— Мне нужен совет, Сэмюель, — сказал Данич, прежде, чем успел обдумать свою мысль.

— Советы незнакомца недорого стоят, — Сэмюель даже не поднял глаз. — Но и даром тоже не даются.

На дне его кружки пива оставалось уже совсем чуть-чуть. Мирко поднял руку, привлекая внимание хозяина, и показал два пальца, потом оттопырил большой. «Два пива, и получше, чем тошнотворное пойло, что было раньше».

Мирко заговорил не раньше, чем о столешницу стукнули два новых бокала. А хозяин не ушел, пока не получил свои монеты — на этот раз три.

— Предположим, Сэмюель, ты состоишь в группе людей, которые задумали сделать нечто. Никто пока не может понять, будет это великим благодеянием или отвратительной мерзостью. Никто, даже ты сам. Но ты опасаешься, что коль скоро вы ступите на этот путь, сойти с него потом будет уже невозможно, не говоря уже о том, что последствия, вероятно, будут куда более мрачными и кровавыми. Что бы ты сделал, как бы поступил в такой ситуации, лодочник?

Сэмюель посмаковал пиво, удовлетворенно кивнул и отставил бокал.

— Семь запретов, да у тебя заботы похлеще, чем у меня, парень! — осознание этого, кажется, слегка улучшило ему настроение. — А у этого… предположительного человека есть возможность изменить намерения группы? Направить их в более безопасную сторону?

— Думаю, нет, — пожал плечами Данич.

— Тогда я бы просто плыл по течению и высматривал возможность, чтобы прийти на помощь тем, кто в этом будет больше нуждаться, — решил лодочник. — Ты не можешь принимать решения за всех, и помочь абсолютно всем тоже не можешь. Что ж, такова жизнь. Зато я смогу спасти того, кому это будет нужно. Думаю, это справедливо — подмога в час нужды куда лучше, чем бесплодные и жалкие попытки руками остановить приближающуюся штормовую волну.

Он задумчиво коснулся мокрого пятна на столе.

— А что касается кровавой дороги, с которой трудно сойти… в океане есть много разных рыб, таких, что здесь, в Ренхевене, и не сыщешь. И есть среди них страшные белые акулы — хуже я никогда не видал, пасть огромная, глаза, кажется, протыкают тебя насквозь, а уж зубищи… Говорят, они постоянно жрут, и никогда не насыщаются. Понимаешь, им не приходит в голову, что в море можно просто плавать, опускаться в глубину, подниматься к поверхности. И они постоянно жрут других рыб, потому что не знают ничего иного. Мне иногда приходит в голову, что на свете много людей, очень похожих на акул — они лезут вверх, не считаясь ни с чем, сметая и сжирая всех на своем пути, и даже не задумываясь, что они будут делать, оказавшись на самом верху.

Лодочник замолчал и криво улыбнулся.

— Но, конечно, про людей я ничего не знаю. Я знаю только про акул.

***

Ночью Мирко спал плохо, ворочался и просыпался, потом забывался и засыпал. Во сне он стоял на какой-то высокой скале посреди то ли бушующего моря, то ли мерцающей, неподвижной пустоты. Откуда-то ему было известно, что сейчас на его утес нахлынет штормовая волна, и ему придется остановить шквал одной рукой, благо на ней была глухая черная перчатка с отворотом и горящим белым символом. Перчатка все упрощала, с ее помощью справиться со штормом будет несложно.

— Герой должен быть один, — раздался из-за спины хриплый голос, и Мирко не удивился — Сэмюель, старый моряк и его случайный знакомый из паба, пришел поглядеть на волны в последний раз. — Вот только героев в нашем мире больше нет.

Глубоко внизу набирал силу гигантский темно-свинцовый водяной вал. Мирко напряг руку в перчатке — вокруг сжатого кулака начали закручиваться холодные черные тени. Волна неслась на него — огромная, всесокрушающая, но он не испытывал страха. Его сила была здесь, под рукой, в буквальном смысле слова. Он не мог проиграть.