Бетагемот

А теперь к воде. Дорога у него за спиной вырвалась из мертвого леса и плавно свернула вдоль побережья. Она впадала в асфальтовое озерцо, застывшее автостоянкой с видом на океан. Другого пути нет — Лабин отступил назад и занял позицию, выжидая, пока объект выйдет на открытое место.

Им оказалась Мири.

«Мог бы догадаться, — подумал он. — Не надо было ей верить, эта женщина никогда не сможет сидеть смирно».

Он снизился к дороге и завис в паре метров над ас­фальтом, пока включались амортизаторы воздушной по­душки. Перед ним тихо стоял лазарет — окна затемне­ны, двери закрыты, орудийные стволы втянуты внутрь. Афиша на перилах ограждения прокручивала рекламную анимацию из лучших времен. За полосой воды крутили потрепанными лопастями ветряки.

За рулем наверняка сидела Кларк. Уэллетт перекоди­ровала блокировку у него на глазах: допуск был только у них троих. С другой стороны, они ведь деактивировали внутреннюю защиту против взлома. Возможно, хотя и маловероятно, что Лени вела машину с пистолетом, приставленным к виску.

Он приземлился прямо на набережной, полого спу­скавшейся к воде. Если понадобится, послужит укрытием. Мотоплан отключил, готовясь к столкновению с землей. На такой дальности Мири едва опознавалась. Ее вирту­альные потроха сбивали с толку, то загораясь, то сливаясь с фоном. Он вырубил обзор, чтобы не отвлекаться.

Водительская дверца МИ распахнулась. Он встретил Лени Кларк на полпути.

Ее глаза без линз были полны слез.

— Господи, Кен! Ты видел?

Он кивнул.

— Я знала этих людей. Я пыталась им помочь. По­нимала, что нет смысла, а все же...

Он только раз видел ее такой. Подумал, не сможет ли ее утешить, если обнимет. Абсурдно, но другим, кажется, иногда помогало. Но Лени и Кен всегда были слишком близки для подобных жестов.

— Ты же знаешь, это необходимо, — напомнил он.

Она помотала головой:

— Нет, Кен, и никогда не было.

Он долго всматривался в нее.

— Почему ты так говоришь?

Лени оглянулась на лазарет. Лабин мгновенно насто­рожился.

— Кто там с тобой? — спросил он, понизив голос.

— Рикеттс.

— Рик... — он вспомнил: — Нет!

Она кивнула.

— Он что, вернулся? Ты не вызвала карантин? — Он в ужасе покачал головой. — Лен, ты понимаешь, что...

— Понимаю, — без малейшего раскаяния сказала она.

— Вот как! Значит, ты понимаешь, что Фрипорт, по всей вероятности, сожжен по твоей...

— Нет, — сказала она.

— Он — носитель.

Лабин хотел обойти ее, но Лени заступила ему дорогу:

— Не тронь его, Кен.

— Странно, что приходится. Он должен был умереть несколько дне...

«Какой же я идиот», — сообразил он и спросил:

— Что тебе известно?

— У него была начальная стадия Сеппуку. Потливость, лихорадка, покраснение кожи. Повышенный обмен ве­ществ.

— Дальше?

— Несколько дней назад у него была поздняя стадия Сеппуку.

— То есть?

— Он так ослабел, что шевельнуться не мог. Кормить приходилось через капельницу. Он даже говорить не мог, использовал саккадный интерфейс.

— Он поправляется, — скептически заметил Лабин.

— Содержание Сеппуку ниже десяти и с каждым ча­сом падает. Потому-то я и перевела его обратно на Мири. На «Ваките» нет...

— Ты держала его на подлодке, — мертвым, монотон­ным голосом проговорил Лабин.

— Отшлепаешь меня потом, ладно? Пока заткнись и слушай. Я загрузила его в Мири и прогнала через все анализы, до каких она додумалась, и все они подтверж­дают. Три дня назад он был на пороге смерти, а сегодня как огурчик.

— Нашла лекарство? — Он не верил своим ушам.

— Лекарства не нужно! Оно само проходит! Просто... надо выждать.

— Хочу посмотреть данные.

— Ты можешь больше: можешь помочь в их сборе. Когда появились подъемники, мы собирались проводить последнюю серию.

Лабин покачал головой:

— Но Така думала...

Но Уэллетт, по ее собственному признанию, и прежде случалось ошибаться. Она была далеко не лучшей в своей области и темную сторону Сеппуку открыла только тогда, когда Дежарден сказал ей, куда смотреть...

— Я пыталась выяснить, зачем кому-то создавать орга­низм, который достигает таких гигантских концентраций в теле носителя, а потом просто... вымирает, — продол­жала Кларк, — и придумала всего одну причину. — Она искоса глянула на него. — Сколько носителей ты изловил?

— Восемнадцать.

Трудился день и ночь, выслеживал розовые облачка и тепловые следы, брал направление по анонимным голо­сам в рации, постоянно клеил дермы, вычищавшие яды из крови, спал по полчаса в сутки...

— Из них кто-то умер? — спросила Кларк.

— Мне сказали, что они умерли в карантине. — Он фыркнул, распекая себя за глупость. «Что нужно, чтобы одурачить мастера? Пять лет вне игры и голос на радио­волне».

— Така была права, просто не додумала до конца, — сказала Лени. — Сеппуку убивает, если его не остановить. Она просто не знала, что он каким-то образом останав­ливает сам себя. К тому же у нее... проблемы с само­оценкой...

«Какая неожиданность», — сухо подумал Лабин.

— Уэллетт привыкла к тому, что она — неудачница, и при малейшем поводе решила, что опять облажалась. — Кларк смотрела на Лабина с надеждой и ужасом. — Но она с самого начала была права, Кен. Мы возвращаем­ся к пройденному: кто-то, как видно, придумал способ разделаться с Бетагемотом, а кто-то другой пытается ему помешать.

— Дежарден, — сказал Лабин.

Кларк замялась:

— Возможно.

— Никаких «возможно». Ахилл Дежарден стоит так высоко, что просто не мог не знать о попытке вылечить континент. Эрго, он не мог не знать об истиной природе Сеппуку Он попросту лгал.

И Кларк кое в чем ошиблась. Это не возвращение к пройденному. Раньше Лабин не тратил две недели, сра­жаясь на стороне врага.

Враг... ему не нравилось это слово. Оно не числилось в его словаре, вызывало в памяти скудоумные дихотомии, вроде противостояния «добра» и «зла». Любой трезвомыс­лящий индивидуум должен понимать, что ничего такого не существует: есть вещи, которые работают и которые не работают. Более эффективные и менее эффективные. Предательство со стороны друга, может, и плохая адап­тивная стратегия, но не зло. Поддержка потенциального I союзника может служить общим интересам, но это не делает ее добром. Даже ненависть к избивавшей тебя в детстве матери совершенно бессмысленна: проводку в мозгу не выбирают. Любой человек с подобными схемами искрил бы не меньше.

Лабин мог сражаться насмерть без ненависти. Он мог мгновенно перейти на другую сторону, если того требова­ли обстоятельства. Проблема заключалась не в том, что создатели Сеппуку были правы, а Ахилл Дежарден — нет. Просто Кена ввели в заблуждение, когда он выбирал, где быть конкретно ему.

Лабина всю жизнь использовали. Но прощать того, кто воспользовался им без его ведома, он не собирался.

Что-то затикало у него внутри, какой-то маятник за­качался между «прагматизмом» и «одержимостью». Вто­рая установка давала особую целеустремленность, хотя в прошлом зачастую приводила к невыгодным адап­тивным решениям. Лабин пользовался «одержимостью» экономно.

И воспользовался ею сейчас.

Дежарден. С самого начала за всем стоял он. За по­жарами, за контратаками и намеренными заблуждениями. Дежарден. Ахилл Дежарден.

Дежарден им играл.

«Если это не повод, — подумал Лабин, — то что еще?»

Мотоплан был подарком от правонарушителя. Для продолжения разговора стоило отойти от него подальше.

Лабин взял Кларк под руку и отвел к лазарету. Она не сопротивлялась. Может, заметила, как он переключил тумблер. Села на место водителя, он — на пассажирское.

Рикеттс притулился на заднем сиденье. Он был ру­мянее обычного, на лбу испарина, но сидел прямо и с откровенным удовольствием жевал белковый брикет.

— О, опять встретились, — приветствовал он Лаби­на. — Помнишь меня?

Кен повернулся к Кларк:

— Он — все еще правонарушитель. Система уже не та, что прежде, но ресурсов в его распоряжении полно, а над ним — никого, кто мог бы его обуздать.