По черному следу

Лицо у Вебера странно застыло, и Фрэнк пояснил:

— Ну… не качели, конечно. По-другому их там называют. Воздушные компенсаторы, что ли. Это когда на синюка находит, он начинает землю руками скрести, его, голубчика, на мягких лямках вздергивают. Подрыгает он ногами я успокоится. Через полчаса отпускают — гуляй. Дело, в общем, для тамошней медицины обычное. А вот в светлые ночи, особенно в полнолуние, медикам тяжело. Бывает, барабаны плохо помогают. Тут уж приходится синюков опасаться. Тогда их стараются всех… на эти… воздушные компенсаторы. Тебе интересно?

Вебер что-то промычал в ответ.

— Понимаешь, Мартин… Это все, так сказать, иллюстративная сторона дела. Синюки, барабаны, воздушные компенсаторы… Существо дела гораздо сложнее. И проще… Диалектика, одним словом. Наша предприимчивая цивилизация вырвалась в просторы Солнечной Системы, плохо себе представляя, во что это вам обойдется…

— Твоя диалектика? — полюбопытствовал Вебер, промокая салфеткой влажный лоб.

Фрэнк свободно вытянувшись в кресле и заложив руки под голову, некоторое время разглядывал потолок.

— Нет, — сказав он. — Диалектика бытия. Нашего с тобой сегодняшнего бытия.

Хотел добавить: «…и завтрашнего», но воздержался. Подумал: на кой черт все это надо? То есть на кой черт все это Веберу? Нервы у него в порядке, прекрасное пищеварение, отличный сон, вот его диалектика. В конце концов Веберу наплевать на Корк-Айленд, «Энорис» и на все остальные зоны СК, вместе взятые. И цена, которую надлежит заплатить человечеству за вторжение во Внеземелье, лично его, Мартина Вебера, мало волнует. Две зоны «полного отчуждения»? Хоть двадцать две Лишь бы гарантия, что неопасно. Ах, наука сегодня настойчиво ищет способы выйти в просторы Большого Космоса, к звездам?! И завтра, быть может… Ну что ж, придется удвоить, утроить сложность завтрашних полигонов. Вместо «малого дождика» — душ из напалма и раз в неделю прыжки с Ниагарского водопада. Нет, кто же спорит, платить настоящую цену за выход в звездные дали, конечно, придется, но… Как вы сказали? Две тысячи двадцать две зоны «полного отчуждения»? Треть человечества в плотном кольце спецкарантинной охраны?! Н-да, многовато… Но это, простите, забота потомков. Потомки… хе-хе… наверное, станут умнее я что-нибудь непременно придумают, сообразят. Как в прошлом — вы помните? — осторожные дети стали умнее отцов термоядерной бомбы.

— Ты прав, — нарушил молчание Вебер. — Освоили малую часть Внеземелья, практически только в пределах орбиты Юпитера, а уж хлопот полон рот. Что ни день, новый сюрприз…

— Освоили? — переспросил Фрэнк.

— Ну… во всяком случае, процесс освоения идет полным ходом.

— Ах, процесс…

— А чтоб Как-никак по данным отдела статистики нашего Управления на внеземельных объектах работает шестьсот две тысячи человек. Не считая личного состава Объединенного космофлота Системы. Я постеснялся бы называть это «легким знакомством».

— Да, легким не назовешь. Особенно если учесть то, о чем мы с тобой говорили. А если и то, о чем не говорили…

Вебер молчал. Нетрудно было заметить, как отчаянно он пытается разобраться в логике собеседника. Фрэнк посмотрел на него и добавил:

— Условия спецкарантина, Мартин, меняются прямо на наших глазах. И весьма радикально. Два года назад ты что-нибудь слышал о зонах «полного отчуждения»? То-то… Сегодня Корк-Айленд, «Энорис» уже не в диковинку. Старый наш плакатный девиз «Осторожность не повредит!» превратился в отчаянный супердевиз «Осторожность, помноженная на осторожность!». Мы теперь возвели этот супердевиз в ранг безусловного принципа своего отношения к Внеземелью.

— И правильно сделали, — отрезал Вебер.

— Да. Но это верный признак растерянности. Это есть оборона. Мы начинаем защищаться, Мартин. Сегодня стекло и бетон. А завтра?

— Стекла и бетона хватит нам и на завтра.

— А, превосходно.

Фрэнк посмотрел на стакан. Пить уже не хотелось. Разговаривать тоже. Вебер ему надоел. Он ощущал себя достаточно отдохнувшим, чтобы уйти, но еще не настолько, чтобы это хотелось сделать немедленно.

Вебер спросил:

— Тебе на «Энорис» летать приходилось?

— Приходилось.

— Ну и что?..

— Ничего. Просто космическая оранжерея. Овощи, фрукты, цветочки… Помню, там был отличный ресторан с красивым видом на созвездие Лебедя.

— Ресторан и я помню. Ну а потом?

— Потом? Комфортабельная космическая тюрьма для тех, кто подхватил на Марсе «резиновый паралич». Тюрьма, которую мы с присущей нам деликатностью именуем объектом СК-4. Или зоной «полного отчуждения» номер два; что, на мой взгляд, менее деликатно.

— Я спрашиваю: потом летать приходилось?

— Разумеется, нет. И знаешь, не сожалею.

— Я почему спросил!.. Верно ли говорят, что у «резиновых паралитиков» кости гибкие, как эластик?

— Ерунда. Кости обыкновенные, твердые. А вот суставы, хрящи, сухожилия — те действительно… Мышцы как тряпки. Ведь его, паралитика, вчетверо можно сложить. Ему коленки можно свободно выгнуть назад, локти вперед, а голову повернуть почти вкруговую. Сверхгибкость. Видел, есть куклы такие — ноги и руки болтаются на резинках? Точная копия. Вернее, модель.

— А с этим у них… — Вебер стукнул себя пальцем в лоб, — полный порядок?

— Абсолютно. Заняты научной работой — большинство из них имеют отношение к институтам по мерзлотоведению и гляциологии. Уравновешены и спокойны, продолжают надеяться на скорое выздоровление. Даже чувство юмора в норме.

— Ладно хоть так.. А медики что говорят?

— Разное говорят… Но тоже надеются. Работают в поте лица. Одни говорят, что вирус не наш, не земной, другие подозревают мутацию вируса гриппа… В общем, теперь на «Энорисе» целый научно-исследовательский комплекс. На двести больных гляциологов столько же, если не больше, врачей. Молодые дерзкие микробиологи готовы на все, лишь бы попасть на «Энорис». До счастью, излишняя дерзость сегодня не очень в почете.

— Охрана надежная?

— О, будь спокоен! И самое парадоксальное то, что наш респектабельный гуманизм здесь не терпит почти никакого урона. Ведь жить на Земле узникам этой тюрьмы физически неудобно. Им, беднягам, нужна невесомость.