Пути Предназначения

— Ой, — глянул на потёртый ковёр. — Наследил. Надо было ботинки сбросить. Не догадался. Но я сейчас всё уберу!

— Что вы, не беспокойтесь, — привскочила Ламина. — Я сама…

— Вам лежать надо, а не со щётками прыгать. Вы и так натопались сегодня гораздо больше того, что требует ежедневная разминка.

Клемент вернулся в прихожую, снял куртку, шапку, переобулся в мужские тапочки стариковского фасона. «С дедушкой приехала. Это хорошо, есть кому присмотреть. Хотя от старика пользы и немного, но лучше такая помощь, чем никакой».

Ковровая щётка обнаружилась не в прихожей, а в кухне. Планировка дома такая же, как и у Беатрисы, только комнат не три, а две. Клемент вернулся в зал, вычистил следы на ковре.

— Я чайник поставил, — сказал Ламине. — Вам обязательно нужен горячий чай. — И спросил неуверенно: — Не рассердитесь за такое самоуправство?

— Клемент, пожалуйста, не надо столько хлопот. Я очень вам благодарна и не хочу вас обременять…

— Мне приятно всё это делать. Так что я должен вас благодарить, а не наоборот.

— Клемент…

Он отрицательно качнул головой.

— Не надо, — попросил Клемент, ушёл в кухню. Слышать своё имя из её уст было и сладко, и страшно: ведь через несколько минут всё закончится, исчезнет навсегда — и тёплый дом, и ласковый голос.

Клемент тщательно вымыл руки, стал резать тонкими ломтиками булку, мазать маслом и вареньем. Каждое движение хотелось делать как можно медленнее, чтобы растянуть удовольствие.

Первый раз Клемент не прислуживал, а помогал, причём в его помощи действительно нуждались.

«Пресвятой владыка, пусть сегодняшний день продлится как можно дольше. А завтра делай со мной всё, что захочешь. Я подчиняюсь любой цене».

Настоялся чай. Клемент на маленький столик с колёсиками поставил чайный прибор, бутерброды, розетку с сахаром. На выдвижной нижней полке была чашка для омовения рук и кувшинчик для воды. «Правильный столик», — одобрил Клемент.

Когда он вошёл в комнату, Ламина удивлённо и даже обиженно воскликнула:

— А вы разве не будете чай пить? Уйдёте так сразу?

«У людей принято, чтобы гость и хозяева делили трапезу поровну, — сообразил Клемент. — Отказаться от неё означает оскорбить хозяев. А я пока ещё гость. Людь».

— Сейчас принесу и себе, — сказал он вслух.

Чай пили молча. Спустя несколько минут Ламина сказала:

— Послезавтра мне снимают тягуны. Так что когда вы приедете снова, то будет ваша очередь лежать на диване, а моя — подавать чай. И не с покупными булками, а домашними. Вы даже не представляете, как вкусно я умею печь.

Клементу показалось, что под ним качнулся стул.

— Я… Я ведь случайно здесь. И больше не приеду. Не смогу.

— Да, — кивнула Ламина. Лицо сразу же погрустнело.

— Почему вы одна ходите так далеко? — спросил Клемент лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Надо было срочно оформить регистрацию. А сделать это можно только лично.

— Но почему вы пошли одна? Где ваш дедушка? Вы ведь с ним живёте?

— Повёз дочку на прививку. На лошади, в соседний посёлок, так что вернутся они часа через два.

— Дочку?

— Ей пять лет. Когда выяснилось, что я останусь инвалидом, муж расторгнул брак, а дочь забирать отказался. Сказал, что не собирается держать в доме отродье калеки. Пришлось везти её сюда.

— Зато ваша девочка осталась с вами.

— Моя дочь будет расти в Гирреане! Навечно останется изгойкой! Это хуже клейма, от прозвания «гирреанка» не избавиться никогда.

Клемент не знал, что ответить.

— Многие сами приезжают в пустошь, — сказал он осторожно. — Просто так, а не за родственниками. Значит, здесь всё не так плохо…

— Для тех, кого берёт под опеку таниарская община. Нам же это не светит. А значит любой уголовник может убить нас просто развлечения ради. Я ведь калека, воплощение скверны и божьего проклятия. Такие не должны жить. А вместе с ними не должны жить и их отродья.

— Вы ведь можете… — начал Клемент, но Ламина перебила:

— Мой дедушка был архивариусом в Бюро церковного надзора. Всего лишь архивариусом! Но для местных он не отличим от тех, кто приказывает расстреливать таниарцев за ересь. Так что вам лучше уйти. Незачем засиживаться в проклятом доме.

— У вас всё наладится, — сказал Клемент. — Со временем люди поймут, что ваш дедушка не злодей. Ведь даже сейчас всё не так плохо. Вам лошадь с повозкой одолжили.

Ламина улыбнулась.

— Вы умеете дарить надежду. Спасибо.

— Это вам спасибо. Вы подарили мне день из жизни, которая для меня невозможна. Но теперь этот день останется со мной навсегда.

— Я не понимаю, — встревожилась Ламина. — Клемент, вы о чём?

— И хвала пресвятому, что не понимаете. — Он поднялся. — Прощайте.

— Прощаются не так, — сказала Ламина. — Подойдите.

Она взяла его за руку, заставила сеть на диван. Крепко обняла и поцеловала в губы. Клемент на мгновение задохнулся от растерянности, но тут же ответил на поцелуй. Губы у Ламины нежные, сладкие, гибкие. Не зря говорят, что беркады целуются лучше всех в мире.

Ламина разжала объятия. Клемент смутился, будто школьник, отвернулся. И тут же устремил восторженный и благодарный взгляд. От сладости поцелуя голова кружилась, как у хмельного.

— Да ты покраснел! — с шаловливой улыбкой сказала Ламина. — Как будто в первый раз целуешься.

— В первый, — серьёзно проговорил Клемент.

Ламина смотрела на него с недоумением. Она чувствовала, что Клемент сказал правду, но губы у него не просто опытные и умелые — искусные в лобзаниях… Да и невозможно быть девственником нецелованым в его-то годы. И всё же её поцелуй стал для Клемента первым.

— Ты никогда не влюблялся? — поняла она. — Даже в школе? Но ведь все старшеклассники влюбляются, пусть даже на один день!

— Есть школы, где любовь запретна. Эта роскошь не для всех.

— Любовь нельзя запретить, — твёрдо сказала Ламина. — Наоборот, пока в тебе душа живая есть, ты не можешь не любить.

— А у меня не было души. Только номер.

Он поднялся.

— Прощай. И забудь.

В дверях комнаты стоял крепкий беркан лет пятидесяти. За его руку держалась маленькая девочка.

— Я Урдаинг Палиан, — сказал он. — Внучке после развода девичью фамилию вернули. Не захотел её супружник свою с калечеством связывать. А ты, стало быть, увечьем не брезгуешь. Соседи рассказали, как ты Ламину от самой комендатуры на загривке нёс.

— Простите, — пробормотал Клемент. — Я ухожу, и претендовать на благосклонность госпожи Ламины не стану.

— С чего вдруг? Только не говори, что она тебе не понравилась. А то я не видел…

— Я теньм, — ответил Клемент. — Тот самый, о которых сейчас пишут в газетах.

— Вот как… — медленно проговорил Урдаинг. — Как же ты из Алмазного Города в Гирреан попал?

— Случайно и ненадолго, — в который раз за последние часы сказал Клемент.

Урдаинг кивнул. Несколько бесконечно долгих секунд рассматривал Клемента, потом подошёл. Клемент замер, ожидая пощёчины. Ни на что иное теньм, жалкое подобие людя, рассчитывать не мог. Любая дерзость должна быть наказана. Тем более, если совершил её теньм.

Урдаинг положил ему руки на плечи.

— Это всё ничего, — мягко сказал он Клементу. — Это был всего лишь плохой сон. Мало ли какая дрянь приснится. К настоящей жизни она отношения не имеет. Ты оставайся здесь. Тогда плохие сны забудутся, как и не были.

Клемент закрыл глаза. С ним такого быть не могло. Ведь он же теньм!

Посмотрел на Урдаинга и сказал обречённо:

— Ничего уже не изменить. Поздно.

Клемент снял руки Урдаинга, пошёл к двери.

— Мы будем ждать тебя, — сказал Урдаинг вслед.

Клемент резко обернулся.

— Нет… Вы должны всё забыть. Нет! — Он бросился в прихожую, схватил куртку, ботинки, выскочил на улицу. Пробежал куда-то за дома и лишь там оделся. — Нет, — повторил он. — Невозможно. Я всего лишь тень.

Скоростной лётмарш ждал его на стоянке возле комендатуры. Клемент поднял машину в воздух. А дальше мчался, сам не зная куда, пока не разрядились энергокристаллы. Еле дотянул до стоянки в каком-то посёлке, таком же безвестном, как и предыдущий.