Вокруг предела

Когда-то кто-то сказал, что для того, чтобы сделать правильный вывод, необходимо только достаточное количество информации. Анатолий Петрович не был бы так спокоен, если бы мог понаблюдать за собой со стороны. Утром он намеревался просто погулять. В том, что ноги сами понесли его в сторону больницы, еще не было криминала. Направленный в этот город на стажировку в качестве интерна и увлеченный работой, он хорошо освоил только этот маршрут. На подходе к больнице его поведение изменилось. Он уже не прогуливался, рассеянно глядя по сторонам, а целеустремленно шагал. Миновав же центральные ворота, заметался, словно потерял след. Справа, там где кончался больничный забор, начиналась ничейная зона, пустырь, густо заросший крапивой, репьем, колючками и прочими растительными хулиганами. То там, то здесь их путаницу рассекали кривые, грязные тропинки. Все они вели в «Шанхай». «Шанхай» не раз пытался распространиться и на эту территорию, вплоть до улицы. Но городские власти стойко отбивали его атаки, полагая, что заброшенный пустырь лучше, чем пустырь заселенный. В результате этой борьбы, из зелени торчали остовы сараев и бывшие заборы из колючей проволоки. Вблизи одной из таких развалин проходила, ничем не отличная от других, тропинка. Но Анатолий Петрович ступил на нее с видимым облегчением и с просветленным лицом. В дальнейшем он пересек половину «Шанхая» именно по ней, ни разу не свернув в сторону. Это было не менее странно: избранная тропинка оказалась одной из самых грязных, буквально расквашенных и растоптанных вдрызг. Она (единственная), дважды, а не один раз пересекала «Великую Желтую» реку «Шанхая» — канаву, заполненную жидкостью многообразного происхождения. А справа, слева, вдоль и поперек проходили тропки и даже дорожки, значительно менее опасные при ходьбе… Была, однако, у этой тропинки особенность: именно на нее выходила окном избушка, в которой уже более десяти часов спал Трофимов.

Дойдя до избушки, Выговцев долго глядела мутное стекло, прижимаясь к нему лицом. Внутри ничего не происходило и никого, кроме мирно спящего Трофимова, видно не было. Убедившись в этом, Анатолий Петрович, словно бы потерялся. Он перешел со своей тропинки на соседнюю, потом свернул на третью… Сверху его движения до выхода на аллею походили на полет моли — непредсказуемые направления движения, метания в тупиках и закоулках. Однако, вышел он, как уже отмечалось, довольный, и ничего про спящего Трофимова не знающий и не помнящий. Дома он тщательно записал все произошедшее. Записанное и прочитанное вслух, оно казалось еще непонятнее.

С первого курса, института Выговцев увлекался йогой. И сейчас, в поисках стремительно теряющегося душевного равновесия, он принял несколько асан, вплоть до позы лотоса, постепенно готовя себя к медитации. Ему уже не раз удавалось таким образом, растормозив свое подсознание, постигать причины и излечивать легкие психические недуги, вплоть до несчастной любви. Но сегодня ничего не получалось. То, что предстало перед его внутренним взором, казалось, не имело никакого отношения ни к сегодняшнему утру, ни вообще к врачу-интерну, Анатолию Петровичу Выговцеву. Во-первых, он стремительно падал. Очень неприятное ощущение, почему-то абсолютно его не тревожащее. Во-вторых, правая рука ощущала тяжесть и тепло, даже жар. В первые мгновения он ничего не видел, только ощущал. Постепенно зрение начало проясняться. Сначала просто яркое пятно, потом силуэт чего-то светящегося и, наконец, вся картина как бы обрела резкость и глубину. Это было зрелище!

…Внизу, далеко внизу расстилалась огромная, теряющаяся в дымке долина, замкнутая с боков горами. Сверху они казались игрушечными, но он, Выговцев, знал, как отвесны их стены, глубоки пропасти и безжизненны вечные снега вершин. От белизны сияющих под солнцем пиков ликующая зелень долины казалась еще сочнее, а голубизна протекающей посередине реки резала глаза. Очарованный открывшейся перед ним картиной, Анатолий Петрович не сразу ощутил тяжесть, а ощутив — не удивился, хотя было чему: в правой руке он сжимал длинный, неширокий меч. По его сверкающему лезвию пробегали еще более яркие синие искры. От меча веяло жаром, хотя рукоять на ощупь была нормальной температуры. Все это — и стремительно приближающаяся долина, и меч казались уже знакомы Выговцеву, словно он уж бывал здесь и не первый раз держал в руках этот меч.

«Красиво-то как! — подумал Анатолий Петрович. — Полетать бы еще…» На этой мысли он вдруг почувствовал как до боли напряглись мышцы спины. Свело, а потом развело лопатки, и долина внизу стала медленно разворачиваться. Анатолий Петрович изогнулся в воздухе, оглядываясь. За — точнее, над его спиной сияли незапятнанной белизной два огромных, гудящих от встречного воздуха, крыла. Теперь уже осознанно, Выговцев еще больше развел лопатки и крылья, развернувшись горизонтально, замедлили его полет. Чуть накренившись набок, он уже не пикировал, а планировал, описывая над долиной огромный круг. Постепенно внизу стали различимы детали — пышные рощи, огромные поляны, ярко-желтый песок речного берега и даже отделано стоящие гигантские деревья, больше похожие на небольшие рощицы. Увлеченный разглядыванием, он пропустил момент атаки.

Огромный орел с клекотом промелькнул справа от него, рухнул вниз и уже под ним, замедляя полет, распахнул иссиия-черные, с белыми проблесками крылья. Выговцев спокойно наблюдал, как орел уходит вправо и медленно набирает высоту для нового нападения. И тогда, когда кривые желтые когти уже нацеливались ему в голову, он поднял над собой меч. С острия сорвалась тонкая, ослепительная даже в свете солнца, молния и ударила в опушенное белым брюхо орла точно между лап. Последовала бесшумная вспышка, сбоку мелькнуло, и машинально вытянув левую руку, Анатолий Петрович поймал что-то чешуйчатое. Это была лапа, еще сжимающая и разжимающая огромные когти. Вздрогнув, Выговцев выпустил лапу и, сложив крылья, стремительно ринулся вниз.

Уже над самым лесом он снова замедлил полет и поплыл в воздухе чуть не касаясь вершин. Внизу под ним стояла тишина. Справа и слева гремели птицы, их разноголосый клекот, писк, чириканье, долетали до Выговцева еще тогда, когда он был достаточно высоко Но там, куда попадала его тень и в радиусе десятка метров вокруг, все замирало. И отблеск меча метался по сомкнутым кронам, как отблеск пожара.

Наконец в ветках замелькали просветы, вдали завиднелась уже другая, более яркая, луговая зелень.

«Здесь!» — понял Выговцев и захлопал крыльями. К поляне он подлетал уже стоя. Теперь Анатолий Петрович увидел, что одет в длинную, до колен, белую рубаху, схваченную в талии белым же широким пояском и сандалии, подвязанные перекрещивающимися на икрах, ремешками.

Человека он увидел не сразу. Человек лежал на спине под кустом и смотрел на свисающие прямо к его лицу белые, махровые цветы. Он, казалось, не обратил никакого внимания на появление Выговцева. Анатолий Петрович почувствовал, как в нем нарастает раздражение.

— Ну ты, встань, когда к тебе пришли!

— А… Азраил! Я и здесь помешал? — Лицо у говорящего было спокойное, он любовался цветами.

Выговцев протянул в его сторону меч, и куст вспыхнул, сразу весь, как облитый керосином.

Человек выкатился из под него и, встав на четвереньки, грустно констатировал:

— Ну и дурак!

«А что, как он меня сейчас укусит за ногу?» — абсолютно неуместно подумалось Анатолию Петровичу. Эта мысль так рассмешила его, что он расхохотался и пришел в себя, все еще смеясь. Он перестал смеяться, когда подумал о том, что у человека под кустом было чрезвычайно знакомое лицо Трофимова.

Из записей врача-интерна Анатолия Петровича Выговцева

Трофимов, вечером перед отбоем:

— Вы знаете, мне бы фантастику писать… Вот у вас не бывает так, что вы смотрите на кого-то и. понимаете, что где-то его уже видели? Бывает… говорят, у всех бывает. Вот и у меня тоже. Но я, в отличие от других, точно знаю, где и когда. Причём, всегда давно, в других эпохах и в самых неподходящих обличьях. Точнее, — нет, в обличьях нормальных, но а неподходящих ролях. Вот вас, к примеру… Вы, конечно, будете смеяться, но я видел вас раньше. Вы тогда были… только не смейтесь, вы были ангелом!