Том 10. С.Витицкий, С.Ярославцев

— Отойди, отзынь, трус паршивый! — взвилась она. — Почему ты не убил убийцу твоей дочери? Почему он жив и в ус не дует? Боишься, слизняк? Я одна здесь не боюсь! А вы здесь все трясётесь, затаились, шкурники проклятые! Мужчины, называется! Алкоголики сраные! Все вместе одного упыря задавить трусят!

Так она бушевала, совсем охрипла, билась в истерике, выкрикивая уже совершенно непечатное. При некотором усилии воображения можно представить себе, что происходило тогда в квартирке Волошиных. Как Люся, чтобы не слышать, зажимала уши и прятала голову под подушку. Как недоуменно хлопала глазами маленькая Тася, отрезанная от событий своей глухотой. Как метался из угла в угол Ким, скрипя зубами, с налитым кровью лицом, и всё пытался… нет, тут воображение отказывает мне. С тем же успехом могу представить себе, как он сидит у стола, потягивая водку, прикрыв глаз тяжёлым синеватым веком, и даже слегка ухмыляется зловещей бесовской ухмылкой…

Жена монтёра замолкла на полуслове и потеряла сознание, а очнулась через несколько минут хрестоматийным кретином, утратившим вдобавок память и речь. Час спустя кто-то догадался вызвать «скорую», и её увезли. Потом след её затерялся.

Весть об этом новом злодеянии (а в том, что это именно злодеяние, никто в городе уже не сомневался) обычным чудом облетела нашу публику той же ночью. Во всяком случае, когда я в девять утра пришёл в больницу, о случившемся знали все больные, все сёстры и няньки. Я связался с Моисеем Наумовичем. Он тоже уже всё знал. Я предложил выйти потолковать под открытым небом: в больнице было полно народа и лишних ушей. Мы сошлись на середине двора и закурили.

16

Я решительно сказал:

— Надо что-то делать, Моисей Наумович.

Он зябко повёл плечами под накинутой шубейкой. Лицо у него было измученное.

— Надо бы, — пробормотал он.

— Написать в облздрав? В министерство?

— Даже не смешно…

— Может быть, у вас в Москве кто-нибудь есть? Старые связи какие-нибудь… Нет?

Он безнадёжно махнул рукой. Я сказал с раздражением:

— Люди же гибнут, Моисей Наумович! Может, в ГБ обратиться?

— Послушайте, Алексей Андреевич. Если верить этому вашему лейтенантику из милиции, в КГБ всё и без нас известно… И потом…

Он замолчал и вдруг пугливо поглядел на небо, серое пасмурное небо, откуда сыпал на нас в безветрии мелкий снежок. Словно бы он ждал, что вот-вот на нас спикируют какие-нибудь «мессеры».

— Что — потом? — рявкнул я, чтобы подавить в душе страх. — Что — потом, Моисей Наумович? Говорите же, мы здесь не шутки шутим!

— Всё, что мы с вами знаем, они знают и без нас. А вот с кем они дело имеют, этого они не знают…

— А вы знаете?

Он поник головой и едва ли не шёпотом произнёс:

— А я знаю. Но они не поверят. Не готовы они.

— Но хоть мне-то вы можете сказать? — закричал я. — Я-то уж, кажется, ко всему готов! Да говорите же, чёрт подери, право!..

И он заговорил, а я стал слушать, выпучив глаза и раскрыв рот. Нет, к этому не был готов и я.

Ким Волошин, объяснил Моисей Наумович, не живой человек в полном смысле этого слова. Возможно, он не человек вообще. Ким давным-давно умер, был ввергнут в ад, осуждённый на вечные муки, но ему удалось бежать. Бежать совершенно так же, как в нашем мире бегут из тюрем, колоний и прочих мест, куда менее отдалённых. А беглецу из ада, как и заурядному беглецу с каторги, требуется как можно скорее смешаться с массой, затеряться в толпе. Ведь адские слуги, упустившие его, рыщут в поисках по всему миру, чтобы нагнать, схватить и вновь ввергнуть в пучину немыслимых мучений! Но тут возникает закавыка. Никто не может представить себе, какие травмы и увечья получает иномирская плоть от разных там сковородок, котлов и раскалённых щипцов, но в первую очередь, очевидно, беглец озабочен заменить своё изувеченное иномирское обличье на нормальное тело обитателя нашего мира. Иначе и у нас его не поймут, и погоня настигнет в два счёта. Ну и вот…

Моисей Наумович замолчал и со значением посмотрел на меня.

— Что — ну и вот? — тупо спросил я. Я обалдел. Всё-таки передо мной был один из самых умных и образованных людей, каких я когда-либо знал. Материалист, чёрт подери. Медик!

— Вот он и ищет себе новую плоть, — пояснил Моисей Наумович. — А это не просто. Тела убитых на войне или погибших при катастрофах сильно повреждены. Переселяться в них — всё равно что менять одну драную телогрейку на другую. А добраться до тех, кто почил более или менее естественной смертью, он не успевает, ибо эти телесные оболочки почти сразу же попадают к прозекторам. Ну и вот.

— Погодите, Моисей Наумович! Ну и вот, ну и вот… Каким образом всё это согласуется…

— А я не знаю, каким образом. Я никогда ни о чём подобном не слышал. Предположим, он принялся изготавливать себе трупы сам. Или ему не обязательно нужен труп, а так… живой, но безумный, скажем. И предположим, что при побеге ему удалось завладеть адским оружием своих мучителей… Бывает же, что преступники при побегах захватывали у охраны пистолеты, автоматы, не знаю, что там ещё…

Я взял его за руку и мягко сказал:

— Моисей Наумович, признайтесь, где вы нахватались всей этой несусветной чепухи?

Он отвернулся и высвободил руку.

— Что ж, не буду скрывать. На идею меня навёл один фильм. Американский. Фильм ужасов. Хотя в нём всё совсем не так… Но это не чепуха, поверьте старику, Алексей Андреевич! Может быть, я сумбурно изложил… не все детали учёл… но в главных чертах, в основном я прав, я уверен…

— Да, — сказал я с горечью. — В основном вы правы, конечно. К принятию такой версии в КГБ, несомненно, не готовы. Другое дело — наши няньки и старушки. Они уж за эту версию ухватятся, да ещё подробностей добавят…

— А хотя бы няньки и старушки! — произнёс он, гордо задрав свой огромный старый нос. — Глас народа, знаете ли…

Я обнял его за плечи.

— Пойдёмте, Моисей Наумович. Вы совсем озябли… А знаете, какое самое уязвимое место в вашей версии?

— Знаю, — сердито пробормотал он. — Она многое не объясняет.

— Это бы ещё что! Главное — её практически нельзя применить. Понимаете, дорогой Моисей Наумович, словить бежавшего из тюрьмы какого-нибудь Фомку Блина наши доблестные органы ещё смогут… А вот ущучить беглеца из ада, да ещё вооружённого неведомым адским оружием… тут уж, простите, вся наша королевская рать не справится… И насчёт гласа народа. Не стоит разбрасывать перлы вашего воображения направо и налево. Неровен час, ещё попадёте кому-нибудь не в бровь… Ручаюсь, у нас в палатах, да и в ординаторских, уже разрабатываются подобные версии. А если ещё и вы с вашим авторитетом…

— Отстаньте, Алексей Андреевич, — сердито прервал он меня. — Я не ребёнок и знаю, где можно, а где нельзя.

— Ну-ну, — сказал я, и мы расстались.

И всё же я был заведён, и абсурдная гипотеза Моисея Наумовича, не стыжусь в этом признаться, произвела на меня впечатление. Я призывал себя к хладнокровию и здоровому скепсису, я ругал себя за впечатлительность и презрительно дивился себе, как вдруг, во время обхода, сообразил, что меня мучит. Да, сказочка моего друга была абсурдна, ни с чем не сообразна, но включала она в себя одно очень точное словечко, и словечко это было — ад. Правда, не в том смысле, в каком употреблял это словечко Моисей Наумович. Но всё равно, я интуитивно почувствовал, что именно от ада надлежит разматывать этот кошмар с Кимом Волошиным. Всё объясняет ад. И уже к концу обхода я объяснил себе всё.

Правда, легче мне не стало. Потому что объяснение моё страдало тем же изъяном, что и версия Моисея Наумовича: оно не могло служить руководством к практическим действиям…

17