Синий олень. Трилогия (СИ)

– Подожди, Ада, что такое? Танюшка тоже тебе чем‑то досадила?

– Да ты посмотри – ей тринадцать, а она только и думает, что о тряпках. Глаза накрасила! Когда я ее в последний раз видела, меня чуть кондрашка не хватила! Я ей говорю: иди и немедленно умойся, бессовестная! А она мне знаешь, что ответила? Вильнула задком и говорит: а на меня так лучше пацаны западают. И это в ее возрасте!

– Да она просто решила тебя подразнить, вы с ней никак характерами не сойдетесь.

– Нет, это потому, что мать ею не занимается, и девочка делает все, что пожелает, а Злате неловко проявлять излишнюю строгость – Таня ей, все‑таки, не дочь, а племянница.

– Не говори глупостей, Ада, Злата относится ко всем детям одинаково.

– Ну, значит, это просто плохие задатки. Девчонка даже не понимает, что я намного старше нее, что я ей не подруга. Нет, мне даже стыдно повторить, что она мне сказала! Тебе, говорит, тетя Ада, пора завести друга сердца – в Париже у женщин твоего возраста как раз начинается третья молодость. Только сначала закажи себе модную шляпу, сделай макияж и причешись.

– Гм, – Петр Эрнестович невольно покосился на воинственно сбившуюся набок меховую ушанку сестры, из‑под которой свисала прядка спутавшихся волос.

– Чтобы я в ее возрасте посмела сказать такое кому‑нибудь из старших! – кипятилась Ада Эрнестовна, вспоминая дерзкую эскападу дочери любимого младшего брата. – Тете Наде, например! Где, скажи, она вообще могла такого набраться? Вы хоть следите за тем, что она читает? Хотя, что я говорю, дети ведь растут все вместе, но твоя Маша, например, совсем другая – в ней столько такта, она такая приятная девочка! Мальчишки, конечно, есть мальчишки, но Танька… Наверняка сказываются гены.

– У нашей Танюшки вполне нормальные гены, хоть ты и за что‑то невзлюбила ее маму Наташу. Таня наша племянница, не забывай.

– Да, конечно, – Аде Эрнестовне стало неловко от укоризненного тона брата, – конечно, Петя, я всегда это помню, и я люблю всех своих племянников, но… но тебе не кажется, что Танюша внешне стала очень походить на Клавдию?

– Трудно сказать, хотя в этом не было бы ничего удивительного – Клавдия была матерью Сережи. Однако, как ты помнишь, она никогда не была дерзкой и языкастой, все делала исподтишка. Если Танюша на кого‑то и похожа, то это на нашу младшую сестру Людмилу. Однако ты ее никогда не видела, тебе трудно сравнивать.

– Ну, судя по вашим с Сережей рассказам, эта наша сестренка тоже еще та штучка, – недовольно пробурчала Ада Эрнестовна, не любившая вспоминать о существовании младшей сестры, – и если Танюша пошла в нее, то мы с ней еще наплачемся. Нет, чтобы я в ее возрасте…

Решив сменить тему разговора, Петр Эрнестович решительным движением сдвинул шапку сестры ей на макушку, оглядел ее и хмыкнул:

– Вот так чуток получше, а то ты какая‑то несимметричная. Хватит тебе ворчать, Адонька, мир изменился бесповоротно, ничего не поделаешь. Лучше признавайся в своих собственных грехах – похоже, что ты провела ночь вне дома и утром забыла причесаться.

От его шутки недовольство Ады Эрнестовны как‑то сразу улеглось, на губах ее мелькнула усталая улыбка:

– Ладно, Петька, ты прав, признаюсь: ночь я действительно провела вне дома – просидела в институте в обнимку со своими бумагами. И еще я стала старой ворчливой мымрой, раздражаюсь по каждому пустяку. Ладно, можешь с подобными просьбами ко мне больше не обращаться – не стану ни к кому лезть со своими нотациями, так что будь спокоен.

Лицо его неожиданно помрачнело.

– Я не это имел в виду, Ада, ты меня отвлекла своими глупостями. Помнишь последнюю работу Сережи?

Сморщив лоб, она покачала головой:

– Напомни.

– Это связано с фотосинтезом.

– Ах, да, вспоминаю – Сережа дал мне копию месяца два назад. Я просмотрела ее, а потом куда‑то…

– Неважно. Дело в том, что этой работой заинтересовались физики из министерства обороны. Поскольку я соавтор и с самого начала курировал работу, меня в течение всех этих дней, что я провел в Москве, в прямом смысле слова затеребили.

Ада Эрнестовна в недоумении подняла брови:

– Почему? Как это связано с физиками?

– Если ты читала работу Сережи, то помнишь, что она связана с гало‑бактериями. Между прочим, это древнейшие обитатели Земли.

– Если бы ты со мной решил поговорить о галлах, то я была бы на высоте, но тут…

– Сережа обнаружил, что bacteria sapiens переняли у галобактерий их способ проводить фотосинтез и…

– Нет‑нет, только не начинай объяснять подробности, я просто хочу знать, чем это все чревато. Работу Сережи теперь засекретят? Вторая форма?

– Примерно так. Но в другом месте мы с тобой эту тему обсуждать не станем.

– Ясно, не маленькая. Что ж, печально, конечно, но не трагедия. У вас в институте ведь несколько лабораторий ведут закрытые исследования, разве нет?

– Не понимаю, сестра, – с усмешкой заметил Петр Эрнестович, – ты, кажется, работаешь совершенно в другом НИИ и занимаешься проблемами далекими от микробиологии. Откуда у тебя такая богатая информированность о том, что происходит в нашем институте?

– Не помню, кажется, Би‑Би‑Си сообщило, – беспечно ответила Ада Эрнестовна. – Ладно, Петька, хватит кота водить за нос, нас сейчас никто не слышит. Минус этой ситуации, как я понимаю, в том, что материалы по bacteria sapiens нельзя будет опубликовать в открытых журналах, а наш братик лишается возможности выезжать за кордон. Но с другой стороны есть и плюсы – финансирование закрытых работ намного выше. Помнишь, сколько тебе пришлось выбивать средства на создание экспериментальной базы в Дагестане, где обнаружили bacteria sapiens? Сережа каждое лето мотался туда со своими аспирантами, и они всегда возвращались злые как собаки – невозможно было работать с микроскопами из‑за того, что постоянно отключали электричество.

– Ты права, нашу экспериментальную базу в совхозе «Знамя Октября» решено преобразовать в крупный научно‑исследовательский комплекс, уже перечислены средства на закупку оборудования, а через месяц начинается строительство. Да, кстати, я виделся с Рустэмом Гаджиевым – его тоже вызывали в Москву по этому вопросу.

– Ах, да, это же ведь его совхоз! Ну, и как он отнесся к строительству комплекса на своей территории?

– Раз нужно – построит, мы это не обсуждали. Два дня назад пообедали вместе у Лузгиных, поговорили о семейных делах, а вечером он улетел обратно. Кстати, все Лузгины передают тебе приветы.

– А…ну, да, спасибо, – она смутилась при упоминании о родственниках Натальи и вспомнила самое начало их разговора. – Но о чем таком серьезном ты, все‑таки, хотел говорить?

– Как продвигается твоя книга – та, где ты пишешь о возможности контактов с внеземной цивилизацией bacteria sapiens?

Изумленная Ада Эрнестовна вытащила очки, протерла их рукавом, нацепила на нос и, воззрившись на брата, какое‑то время молчала.

– Продвигается помаленьку, – ответила она наконец, – но, конечно, раньше апреля я ее в редакцию не представлю. Может быть, даже и позже – видишь ли, нынче мне удалось сопоставить кое‑какую информацию, и я получила ключ к расшифровке тех посланий, что прежде вообще отчаялась прочесть. Так что работы непочатый край.

– Ты уже говорила с редактором?

– С редактором? Нет. Вернее, говорила, что готовлю материал для печати, но о содержании никто ничего не знает, хочу, чтобы это стало для всех потрясением.

– У меня к тебе просьба. Ты ведь упоминаешь там о людях, которые в шестьдесят пятом вместе с Сережей уцелели в той аварии?

– Разумеется, – она потерла лоб, как всегда, когда хотела точно восстановить в памяти написанное, – там была супружеская пара – Тихомировы, у мужа еще очень такое оригинальное имя – Прокоп. Через две недели после аварии раздробленные кости ног полностью срослись. Года через три после катастрофы, у них родился ребенок, и Сережа один раз навещал их, чтобы сделать анализы. Младенец, как и его родители, носитель bacteria sapiens.