Посольский город

В конце длинного обхода нас ждали Илл и Сиб. Они кратко приветствовали мужчину. Затем заговорили втроём, но так тихо, что я ничего не расслышала. Потом мужчина повернулся, вскинул передо мной руку в коротком приветствии и ушёл.

— Его зовут Шонас, — сказала Сиб. — Раньше он был визирем. В городе почти восемь лет. — Мы осторожно возвращались к моему изначальному маршруту.

— Почему он здесь? — спросила я. — И кто в меня стрелял? — Дверной косяк изогнулся, пропуская нас.

— Он пришёл сюда после ссоры с одни послом, — сказали ИллСиб. — Был настоящий скандал. Он исчез. Ты тогда, наверное, была в иммере. Снаружи.

— Вряд ли ты помнишь. — Ну, конечно.

— Другие двое были ДалТон.

Мне кажется, я нисколько не удивилась. Разумеется, эти были те экстравагантные смутьяны, которые, по моему мнению, должны были умереть, оказаться разделёнными или сидеть в том жутком изоляторе.

— Они сбежали.

— И одичали.

— Шонас пришёл в город, чтобы остановить их, и…

— … в общем. Он за нас.

— Снова посол ДалТон.

— Пока не заварилась эта каша, мы об этих ублюдках и думать забыли, не знаем даже, чем они заняты теперь.

— Теперь они как свинья в грязи.

— Да, им это всё по нраву.

— Пронюхали, видно, о твоём плане.

Теневая экономика сплетен, борьбы и мести.

— Как они узнали? — спросила я.

— Слухи ходят.

— Что это, чёрт побери, значит?

— Да ладно. Люди говорят.

— Им наверняка известно не больше того, что ты собираешься прийти в город. А значит, у тебя есть план.

— Который им заранее не по вкусу, даже если они понятия не имеют, в чём он состоит.

— И они сотрудничают с Келом? С ЭзКелом?

— Что? Ты так решила потому, что они пытались тебя остановить? — ИллСиб посмотрели на меня. — Только потому, что Кел наверняка попытался бы сделать то же?

— Это не одно и то же.

— У ДалТон на всё есть свои причины.

— И какие же? — спросила я.

— О, здесь у всех полным-полно причин, — устало ответили ИллСиб. — Разве их сосчитаешь?

— Выберите хотя бы одну.

— Они тебе не друзья.

— Этого недостаточно?

— Нет.

— Они от всего устали.

— А ты нет.

— И ты пытаешься что-то сделать.

— Как насчёт этого?

Дал и Тон, нигилисты до кризиса и после. Их оправдывало лишь то, что они посчитали меня достойной нападения. Спросите Кела, что он предпочтёт: чтобы Послоград сровняли с землёй или чтобы он продолжал существовать, но без него, и он совершенно искренне выберет последнее; но стоит ему только услышать про мой план, и он сам в могилу сойдёт и нас всех туда загонит, только чтобы помешать мне — ведь осуществить мой план и значит обойтись без него. ДалТон хотели остановить меня потому, что я хотела спасти мир. Думаю, что после долгой ссылки, которую они провели, злясь на всех и вся, это имело для них смысл. За ними стояли килочасы истории, которую я не узнаю никогда. ДалТон были против меня, Кел был против меня, ДалТон были против Кела, Шонас был против ДалТона, Шонас был за меня, но не против Кела, и так далее. У меня же ни в Послограде, ни до того, в иммере или снаружи не было вкуса к интригам. Я всегда надеялась, что флокинг поможет мне их избежать. Но от политики никуда не денешься.

— Сколько их здесь? — спросила я. — Изгоев? В городе?

Илл и Сиб молчали. Мои планы спасения Послограда ненадолго пересеклись с историей Шонаса и ДалТон, и драма мести бывшего посла и бывшего визиря едва не втянула в себя меня. Я была благодарна Шонасу за то, что он спас мою жизнь.

— Он идёт сюда, — сказали мне ИллСиб. — Как ты его называешь? Испанская Танцовщица.

— Я знаю, что это невежливо, — сказала я. — Я больше не буду его так называть.

— Почему? Ему это безразлично, нам тоже.

Комната была крохотная. Разумеется, без окон, зато увешанная светящимися гирляндами.

— Тут есть энергия, — заметила я.

— Нет.

— Это светятся некрофаги в стенах.

— Да ну! — сказала я. Здание умирало, и его гниющая плоть давала нам свет. Что тут оставалось делать, как не рассмеяться?

Я снова спросила ИллСиб о том, что заставило их сотни тысяч часов назад покинуть Послоград и приговорить себя к жизни под маской эоли в этой микрокультуре изгнанников, но они не ответили. Мы продолжали ждать.

— Всё больше Хозяев покидают город, — сказали ИллСиб. — И многие идут к абсурдам.

— Скоро их станет слишком мало для защиты города, даже если их подготовить.

— У них не будет выбора. ЭзКел их заставят.

— Что у тебя за план?

— Что ты хочешь сделать?

— Вы же знаете, — сказала я. — Брен вам говорил. — По правде говоря, я не знала, как это объяснить. Когда Испанская Танцовщица пришёл, я сказала:

— Смотрите. Я вам покажу.

Я вспомнила движения безъЯзыких пленных. Абсурды приближались, ждать Брена было бессмысленно. С помощью ИллСиб, которые тщательно переводили каждое моё слово, мы начали, сперва очень медленно. И мне, вопреки отвращению к любой власти, которое я испытывала всю жизнь, пришлось взять командование на себя.

Не думаю, что настойчивость — это бацилла, способная передаваться от экзотипа к экзотипу, но ариекаи точно поняли, что я как-то изменилась внутренне. Между нами установилась пламенная связь. Я вспомнила их в «Галстуке», где они были буквально заворожены мной и другими сравнениями.

— Вы хотите лгать, — сказала я Испанской Танцовщице. Я говорила быстро: — Покажите мне, что вы умеете. Насколько вы близки к цели? Начнём прямо сейчас. — Несколько часов я слушала в переводе ИллСиб крохотные неправды, которые произносил он и его маленькая группка. Я записывала и вспоминала, как Сурль/Теш-Эчер делал то, что он делал. В его действиях я видела ключ.

Мы говорили об этом с Бреном. Сурль/Теш-Эчер часто играл словами, размывая уточняющее придаточное до тех пор, пока оно не превращалось в неожиданную ложь. Однако этот метод, хотя и блестяще применённый, оставался всего лишь трюком. Теоретический фокус Сурль/Теш-Эчера был во мне.

В нас — терранцах, превращённых в сравнения, а не просто в сравнениях, — он видел ключ к каким-то фундаментальным и освобождающим неправдам. Его коронная ложь, которую он всегда произносил с блеском истинного денди, пусть и была всего лишь игрой слов, всё-таки намекала на сдвиг, рождённый контактом с нами. До появления людей мы не так часто говорили о некоторых вещах. До появления людей мы не так часто говорили. До появления людей мы не говорили.

В этой лжи, рождённой постепенным отбрасыванием частей предложения, заключался его манифест. До появления людей мы не говорили: так значит, мы будем, можем, должны говорить через них. Фальшивость этого утверждения он превратил в благородную цель. Сурль/ Теш-Эчер, настаивая на некоем «может быть», изменял то, что было на самом деле. Он научился лгать, чтобы показать истину.

— Так, — сказала я Испанской Танцовщице и его компании. — Давайте повторять за Сурль/Теш-Эчером. — ИллСиб перевели. Ариекаи задвигались. — Он указал направление. Вы меня знаете. Я девочка, которой сделали больно в темноте и которая съела то, что ей дали. Расскажите мне, какая я, и мы узнаем, что я такое.

Я дала им всем прозвища. Испанская Танцовщица, Полотенце, Креститель, Утка. Я произносила их имена, показывала пальцем и даже улыбалась — никогда ведь не знаешь, что они смекнут, а что нет. Пока мы работали, их звери-батареи скакали вокруг нас. Все собравшиеся ариекаи умели лгать, чуть-чуть. Ведь они были последователями величайшего лжеца в их истории. Я помогала им научиться отбрасывать частички правды, вышёптывать предложения, намеренно искажая подробности.

До прихода людей. Я заставила ИллСиб повторить утверждение Сурль/Теш-Эчера. Ариекаи не сумели: от вранья у них заклинивало мозги.

— Какой цвет? — спрашивала я, поднимая кусок тряпки или пластика. Они только открывали и закрывали бутоны глаз.

Несколько часов спустя их внимание ослабело. Утку трясло, Полотенце издавал жужжание и какой-то писк. Я поняла. У нас не было чипов. Ариекаям надо было выйти на улицу и дождаться, когда заговорят установленные по городу приёмники. Внутри мы не слышали передачи, но чувствовали, как сотрясается дом. Илл, Сиб и я переглянулись, представляя, наверное, одно и то же: как наши ученики топают к ближайшей радиоточке, отбиваясь по дороге от безумцев, а может, и поколачивают друг друга, пока говорит ЭзКел.