Когда был Ленин мумией

Ильич ждал репрессий, но они не последовали. Охрана лишь стала следить, чтобы все, кто входил в мавзолей, не держали в руках никаких увесистых предметов — вот и весь резонанс покушения. Видимо, опять встрял товарищ Зиновьев и не дал широким массам излить народный гнев, как это уже было однажды после убийства Володарского, — возмущался Ленин.

А нескончаемый людской поток двигался мимо вождя из ниоткуда в никуда, выплескивая на тело в саркофаге реплики уже совсем непонятного содержания:

«…так плотно на дефиците сидит, что даже за хлебом в магазин с заднего крыльца ходит…»

«…по сравнению с 1913 годом добыча угля у нас увеличилась может не на один, но на 0,8 процентов уж точно…»

«…нехилые шузы чувак толкал, а у моей герлы мани кончились…»

«…дочь замуж выдавал, так из Эрмитажа посуду взял — ему можно, он ведь Романов…»

Если ссылка на 1913 год Ильича только обескуражила (он долго пытался вспомнить, что же такого особенного случилось в 1913 году, но на ум так ничего и не пришло), то фраза про Эрмитаж привела в полнейший шок. Как? В Питере опять Романовы?!! Разве большевики не ликвидировали всех в Ипатьевском подвале? Куда смотрит ЦК?! Все террористы мира сочтут большевиков тряпками.

Руководство страны к саркофагу наведывалось исправно, речи произносило гладкие, но столь невразумительные, что ответа на свои вопросы Ильич не находил. Одутловатые физиономии функционеров с каждым годом вызывали в нем все большее отвращение. «Все-таки я выгляжу лучше», — самодовольно думал Ленин, разглядывая свое многоликое отражение в начищенных орденах наиболее обрюзглого партийца — с воловьими глазами и нечесаными бровями.

Этот человек дряхлел стремительней всех и, навалившись на саркофаг, норовил прикорнуть даже во время собственной речи. Однажды, протянув к Ильичу дрожащую морщинистую руку, с чувством выговорил: «Дарахой таварыщч Леонид Ильич!». «Вот дурака поставили, — раздражаясь, думал Ленин. — Имя мое не в состоянии запомнить». Когда вся компания старцев окружала его саркофаг, он с беспокойством думал, выдержит ли бронированное стекло, если они рассыпятся над ним разом.

Персонал лаборатории говорил исключительно о материальном. Хотя по лицам было видно — никто не голодает. О том же болтала и текущая мимо гроба равнодушная толпа. От нечего делать Ильич как-то подсчитал, что за день до него 243 раза донеслось слово «колбаса» и только 2 раза — слово «социализм», да и то в возмутительно неподобающем аккомпанементе. Однажды Ильичу показалось, что в череде посетителей мелькнуло постаревшее лицо младшего Збарского — он глядел на саркофаг с грустноватой теплотой, словно на комод из родительского дома. Впрочем, Ильич мог и обознаться.

Вот в этот самый период Ленин и приохотился от скуки дразнить мух. Их в мавзолее было немного, они прилетали к саркофагу со стороны правительственной комнаты, где подъедались в дни праздников. Особенно Ильичу импонировала одна из них, с деликатной узкой талией, блестящим антрацитовым брюшком и шаловливыми лапками. Когда она застывала напротив ленинского носа, глядя куда-то в неопределенность своими выпуклыми близорукими глазами, у Ленина теплело в душе. За женскую скрытность и кокетство Ильич прозвал эту муху Шансоньеткой.

День, когда прихлопнули Шансоньетку, Ильич запомнил надолго. Убийца — заведующий лаборатории по фамилии Мордашов… или это был уже Усков? нет, Ускова тоже уже сняли и, кажется, это был Дебов, — явился в мавзолей взвинченный и посоветовал сотрудникам готовиться к худшему. «Что-что, финансирование нам отменили, вот что!» — зло бросил он на ходу персоналу. «Да кто отменил?» — растерянно спросил один из ассистентов. «Ельцин, кто ж еще!» — пожал плечами второй.

Ельцина Ильич уже знал. Он ввалился в мавзолей как-то ночью, подпираемый мощными плечами охраны — осипший, пьяный, с расстегнутой ширинкой — ну в точности крепко поддавший ямщик. Все вырывался из рук своих помощников и пытался открыть крышку саркофага, крича, что желает выпить с Лениным на брудершафт. Но в итоге самостоятельно употребил целый штоф водки с надписью «Беспохмельная», при этом нес какую-то ахинею, «шта, понимашь, Вовка, просрали ведь эти падлы страну!», бранил некоего Зюганова, который «вот у меня где, понимашь», и приплясывал, дирижируя бутылкой. Его насилу увели… В общем, Ельцин показался Ильичу типичнейшим вредителем — таких он в свое время иронично предлагал вешать на вонючих веревках, чтоб раз и навсегда остановить распространение истерики.

Лаборантки рыдали, профессора пили капли, но — обошлось. Правда, в мавзолее случились некоторые изменения. Караул возле тела исчез. Ну так необходимость в нем и без того отпала: некогда полноводная людская река давно превратилась в до неприличия скудную струйку. На стене около двери в лабораторию приколотили табличку «Коммерческое предприятие „Ритуал“». А в мавзолей — причем все больше по ночам — стали являться личности с такой наружностью, что Ильич не без раскаяния вспомнил собственные слова, что партия — не пансион для благородных девиц и иной мерзавец может быть для нее именно тем и полезен, что он мерзавец.

«На баррикаде взломщик-рецидивист необходимее Плеханова» — ах как он аплодировал когда-то этой богдановской фразе. Но теперь, наблюдая через полоску век за очередным ночным посетителем, отворившим дверь в лабораторию хамским пинком, Ильич признал, что предпочел бы Плеханова.

— Сюда, сюда, пожалуйста! — послышался голос дежурного лаборанта, причем голос этот приближался. Ленин понял, что мерзкого посетителя ведут зачем-то к саркофагу. — Вот, можете взглянуть на этот объект. Ваш будет точно такой же.

— За базар отвечаешь, лепила? — сипло спросил его собеседник, приникнув своей гнусною рожей вплотную к стеклу и разглядывая вождя мирового пролетариата внимательно, как солдат — вошь. — У нашего ведь башку из волыны насквозь пробили, кулак сунуть можно.

— Ничего страшного, — журчал лаборант. — Опытный персонал, замечательные разработки… Будет как при жизни, даже лучше. Мы таких людей бальзамировали — Георгия Димитрова, лидера болгарских коммунистов, Чойбалсана и Сухэ-Батора лидеров социалистической Монголии, Клемента Готвальда, президента Чехословакии, Агостиньо Нето, лидера Анголы. Не хотите посмотреть каталог?

— Что ты мне коммунягами тычешь? — и рожа бесстыже выругалась. — Коля Шайба с самим Сильвестром работал и должен выглядеть так, чтоб пацанам перед другими бригадами не западло было.

— Двенадцать тысяч долларов в неделю, — быстро проговорил лаборант. — Четыре месяца работы, предоплата пятьдесят процентов.

— Не проблема!

И, послюнявив палец с гигантским перстнем-печаткой, соратник Коли Шайбы отсчитал разноцветные банкноты прямо на прозрачную крышку саркофага. Ильич, обмирая, понял, что в страну вернулся нэп.

Зато персонал лаборатории повеселел и перестал делать в присутствии тела мрачные прогнозы. Так что Ленин, проведя в уме несколько диспутов насчет уступок мировому капиталу, в конце концов убедил самого себя, что эту временную меру вполне целесообразно иногда повторять.

Ну а после того как лаборатория получила миллион от правительства Северной Кореи за бальзамирование какого-то тамошнего начальника с незапоминаемым именем, Ильич и вовсе перестал занимать мозг лишними рассуждениями и вернулся к обычному безмятежному состоянию.

«Старею, наверное», — однажды подумал он.

Глава 7. Дети подземелья

Зима выдалась тихой. Кремлевский завхоз — явный ворюга и замаскировавшаяся контрреволюционная сволочь, распорядился провести внеплановую дератизацию помещений. После чего в мавзолее, к величайшему сожалению Ильича, пропали не только тараканы, но и мухи. Весь декабрь Ильич маялся, решительно не зная, чем себя занять. То пытался от нечего делать, скосив глаза к переносице, рассмотреть свой заострившийся нос, то восстанавливал по памяти апрельские тезисы, то взялся самому себе сочинять письмо от имени ренегата Каутского. Выходило порой презабавно…