Жребий

— Нет, так не получается, — улыбнулся Нетудыхин.

— Ну у нее ж это так получается. В чужих руках руль всегда кажется игрушкой.

— А ты преподаешь литературу?

— Русский язык и литературу.

— Все равно — интеллигентная работа.

Мария Васильевна в глубине души всегда сожалела, что из ее детей не получилось людей интеллигентного труда.

Олег сказал, вытираясь:

— Пока ты будешь тут стряпать, давай, наверное, пару рублей, мы сходим за мо-локом.

— За каким молоком?! — удивилась Мария Васильевна.

— Из-под бешенной коровы.

— Ты вчера, видно, намолочился. И где ты в такую рань что возьмешь?

— Найдем где. У Протасихи самогон возьму. Правда, она продает бутылку по трояку.

— Олег! — сказал Нетудыхин. — У меня есть деньги.

— Ничего. Ты ко мне приехал, а не я к тебе. — Матери: — Выручай. Танька вер-нется — я отдам.

— Она ж его оставила без копейки, — прокомментировала ситуацию Мария Ва-сильевна, имея в виду невестку. — Чтобы не пропил, пока она приедет.

Пошли, конечно, не к Протасихе, как уверял Олег, а махнули в деповской кругло-суточный магазин. Идти пришось, правда, километра полтора. Но зато тут же, прямо в магазине, оприходовали чекушку. И две поллитровки взяли домой. Чтобы не бегать по-том лишний раз в магазин.

Раскачаеву после вчерашнего перепоя стало легче. На обратном пути он оживил-ся.

— Я вообще совершенно не предполагал, что мы с тобой еще встретимся когда-нибудь в жизни. Ты помнишь, как я тебя провожал последний раз?

— Конечно.

— Ты же канул, как камень в воду. Уехал с непосадочной стороны на ступеньках вагона в холодный осенний вечер. И — ни слуху ни духу. Что можно было предполо-жить? Безусловно, мрачный вариант.

— Мне тогда все же повезло. Проводник пустил меня в вагон. Я целую ночь то-пил ему печь. Я хотел добраться до Крыма — там было еще тепло. И добрался-таки туда. Но в Симферополе, на вокзале, меня зацапали. Все, все это ушло, Олег. Тут сегодня нуж-но найти разумный вариант жизни.

— А чего ты хочешь?

— Нормальной жизни хочу.

— Ты забыл, в какой ты стране живешь. Невозможного хочешь. В России челове-ку сначала надо умереть. А потом ему воздадут должное. Или окончательно обольют грязью. Нам разум заказан. Жили через пень-колоду века, так и дальше будем жить. Сколько ты в Рощинске не был?

— Около пятнадцати лет.

— А что в нем изменилось?

— Не знаю, я еще не разобрался.

— Да ничего не изменилось. Ну, поубрали развалины от очередных завоевателей. Отстроили вокзал железнодорожный. Еще пару школ построили, кинотеатр. Но люди-то как были рабами, так и остались ими. Забитые тупые рабы! Как бесправные мужики в сучьей зоне. И так это длится здесь сыздавна, века с XII-го, когда город был основан. Время меняет внешнюю декорацию. Психология остается неизменной — рабской.

— Ты в Ачинске найти хочешь другую?

— Хочу. Там в человеке нуждаются. Его ценят за руки, за его труд. Тут, в Рощин-ске, любая начальствующая шавка может наехать на тебя, — и ты уже никто, нуль. Душ-но! Задыхаюсь я в этом болоте!

— Но от России в Россию не бегут, Олег!

— Ты так думаешь?

— Так оно есть.

— Жаль, что Россия такая маленькая, — сказал Олег. — Надо было Аляску Аме-рике не продавать… — Они оба расхохотались.

Впрочем, Нетудыхин и сам воспринимал Рощинск несколько разочарованно. В его памяти он хранился как настоящий город. На деле же Рощинск оказался не городом, а городком. Видимо, с годами произошла в сознании Тимофея Сергеевича некоторая аберрация. Однако Рощинск все же не был таким уж заскорузлым захолустьем, каким его представил Раскачаев. Города, как и люди, имеют каждый свою индивидуальную судьбу. А у Рощинска она выдалась сложной и многотрудной.

Одну поллитру припрятали они в сарае. Чтобы Мария Васильевна крик не подни-мала. В дом вошли шумно и возбужденно. Мария Васильевна посмотрела на них с лег-ким подозрением, но сдержалась, ничего не сказав.

На кухне, за завтраком, обнаружилась Ольга.

— Вот, пожалуйста, — сказал Олег, — наша красавица! — Сестре: — Помнишь ты его? Не помнишь? Мой друг детства. Тимка его зовут. Твой адвокат. Отличный па-рень.

Ольга, кивнув Тиму, вся зарделась. Она действительно была хороша собой, и от нее исходило обаяние здоровой молодой женщины.

— Между прочим, — опять сказал Олег, — провинившись у меня, ты всегда пря-талась за его спину. И он тебя защищал.

— Не смущай сестру, нахал! — сказала Мария Васильевна.

— А чего? Так же оно и было. Пусть вспомнит. Может, еще и снюхаются по ста-рым запахам. Я был бы очень доволен, если бы у меня появился такой родственник, как Тим.

— Прекрати! — вспыхнула Ольга.

— Так он же уже навеселе! — сказала Мария Васильевна. — Ты что, не видишь?

Назревал взрыв.

— Ре-бя-та! — сказал Нетудыхин. — Успокойтесь, пожалуйста! Поберегите свои нервы для более существенных поводов.

Ольга допила чай.

— Я побежала, — сказала она матери.

— Счастливо.

Улыбаясь, она сказала Нетудыхину:

— Защитничек приехал. А девочка уже больше не нуждается в защите…

— Катись-катись! — сказал Олег. — Не ехидничай! Сто лет ты ему нужна.

— Э-э-э! — показала она брату язык и, хлопнув дверью, исчезла.

— Дурочка! — резюмировал Олег.

— Ну зачем же так? — сказал Нетудыхин. — Нормальная защитная реакция. В ней так и остался бесенок, который сидел в детстве.

— Коза в ней сидела. Коза и осталась. Как ее только в парикмахерской терпят.

— Так же как и тебя в гараже терпели, — сказала Мария Васильевна. — Ты тоже ведь за словом в карман не полезешь. — Тиму: — Я сейчас покормлю маму, а потом ся-дем позавтракаем мы.

Они вышли с Олегом во двор — покурить. И опять ударились в прошлое. Вспом-нили о третьем их закадычном друге, о Борьке Лаптеве. Из этой троицы Лапа, как его они называли меж собой, был человеком не по-детски осмотрительным и осторожным. При разборах конфликтных ситуаций он всегда оказывался на заднем плане. У него в жизни, кажется, все получилось. Наследуя профессию погибшего в войну отца, он меч-тал стать машинистом. И таки стал им. Теперь водил составы где-то на Украине.

— Кстати, — сказал Олег, — заявлялся он как-то в Рощинск, заходил к нам. Но я тогда в городе отсутствовал. Побыл немного, от угощения отказался, чинно раскланялся и ушел. Это очень на него похоже.

Нетудыхин не понял: завидует ли Раскачаев удавшейся судьбе друга или его раз-дражает благоразумность Лапы? Потом вспомнили о других одноклассниках.

— Сегодня ты некоторые рожи их узришь, — сказал Олег.

Мария Васильева позвала их в дом. Но описание завтрака я опускаю. Скажу толь-ко, что пила хозяйка наравне со всеми.

Глава 25

Друзья-товарищи

Веселенькие и взбодрившиеся, подались они после завтрака в центр. Центром в Рощинске считалась бывшая улица Купеческая, которая ныне была перекрещена, естест-венно, в улицу Ленина.

За годы отсутствия Нетудыхина улица почти не изменилась. Разве что еще боль-ше почернели двухэтажные купеческие особняки да добавилось, против старой аптеки, разрушая общую гармонию, многоэтажное административное здание. В нем заседали от-цы города. На нижних этажах размещались райисполком и районо, верхние оккупировал райком партии.

Подходили ко входу в городской парк. Он разросся, и не верилось Нетудыхину, что эти деревья он сажал когда-то вместе со своими однокашниками.

— О, два брата-акробата! — сказал Олег, завидев двух рослых мужиков у стенда "Лучшие люди города".

— Кто это?

— Фика и Букан. Помнишь? Гоголевская пара. Пожарниками сейчас пристрои-лись, оглоеды.

Братья-близнецы щелкали семечки. Тьфу налево, тьфу направо — три секунды. И очень вкусно. А жизнь идет. Это сколько же миллиардов семечек человек может пере-щелкать за свою жизнь, а? Но раз чем-то занят — это уже хорошо. Есть дело, и жизни придан смысл, даже с наслаждением. Проблема снята.