Дети богини Кали (СИ)

Алан долго стучал в запертую калитку с кодовым замком, глазком и подвесной камерой, даже крикнул несколько раз в темноту «Эге-гей! Есть тут хозяева?», но только шепот деревьев был ему ответом.

Тогда юноша решился и перелез через высокий забор из плотно пригнанных друг к другу ровных широких досок.

В саду действительно не оказалось ни души – никто не охранял те превосходные плоды, которыми здесь увешаны были склонившиеся к земле ветки.

Набрав полные карманы спелых, едва не лопающихся от распирающего их сока, слив, Алан не без труда перебрался обратно и поспешил на другой конец деревни, к дому старика. Несмотря на очевидное отсутствие в загадочной усадьбе какой-либо жизни, он всё равно чувствовал себя вором, бежал всю дорогу, беспокойно озираясь, боялся, как бы его не увидели соседи – природная порядочность вынуждала его стыдиться брать чужое, пусть даже невостребованное, добро.

Прошла неделя, потом другая, в течении которых Алан, проходя мимо, напряженно вглядывался в окна большого дома на краю деревни, но хозяева сада так и не объявились. Юноша осмелел, и теперь почти каждый вечер, когда над горами быстро сгущались синеватые сумерки, перелезал через высокий забор и рвал великолепные зрелые сливы, которые его младшие братья потом с аппетитом съедали после завтрака.

–

Уютная зелёная долина, расположенная чуть ниже деревни, своей формой напоминала неглубокую округлую чашу, пиалу, в центре её было небольшое озеро. Местные жители говорили, что долина эта – кратер давным-давно потухшего вулкана, над которым боги сорок дней и сорок ночей лили дождь, пожелав заполнить его водой…

Озеро было прохладное, чистое, с обширным каменистым мелководьем. Местные жители брали оттуда воду для полива своих огородов, некоторые даже купались, но только у берега, не заходя далеко – боялись угодить в лапы коварным огненным демонам, притаившимся под слоем ледяной воды… Люди в горных деревнях королевства Хармандон в большинстве своем были безграмотны и до смешного суеверны.

В жаркие дни, когда выдавалась свободная минутка, Алан полюбил приходить к озеру со своими братьями. У воды было гораздо легче переносить зной, да и для близнецов на узком каменистом пляже находилось немало интересного: они собирали пустые раковины гигантских улиток, разноцветные отшлифованные водой камушки и широкие сизые ленты водорослей, высохшие на солнце.

Командир Казарова успела совершенно забыть о детях, доставленных на базу из разоренного роботами поселка, и теперь, приехав на день, увидела Алана как будто впервые. Выйдя в томный послеобеденный час к берегу озера, она приметила троих мальчишек, играющих на мелководье. Они бегали по воде, барахтались у самого берега, визжали, брызгались и смеялись.

Алан, от души забавляясь со своими братьями, долго не замечал молодой женщины, стоящей в тени дерева и глядящей на него взором орлицы, приметившей добычу.

Тати завораживало естественное изящество его движений; на ровной смуглой коже поблескивали в лучах яркого солнца мелкие капельки воды – мальчик появившийся из пены волн, мальчик осыпанный бриллиантами… Алан сам не осознавал ещё в полной мере силы пробуждающихся в нём любовных чар, и оттого, наверное, он, распоряжаясь ими невольно, интуитивно, ранил поклонниц гораздо опаснее, нежели более опытные обольстители, в самое сердце…

Капитан Казарова застыла, безмолвно любуясь, обнимая одной рукой ствол дерева на берегу, а другой защищая от солнца свои жадные очарованные глаза.

Поймав на себе заинтересованный взгляд незнакомки с яркими золотыми завитками, выбивающимися из-под фуражки с гербом, Алан смутился, и, чуть слышно пролепетав «Здравствуйте», прошмыгнул мимо, таща за руки своих голеньких братьев. Он старался не смотреть на Тати, но успел приметить капитанские погоны на её бледно-зеленой форменной рубашке с коротким рукавом.

В тот день, однако, капитан Казарова провела на своей наемной даче всего несколько часов, и её уже не было там вечером, когда Алан, гуляя, намеренно прошелся несколько раз вдоль забора, в надежде хоть мельком увидеть кого-нибудь из хозяев. На озере ему пришла мысль, что белокурая девушка в фуражке вполне может оказаться владелицей роскошной усадьбы…  Алан раньше никогда не встречал её в деревне, но лицо девушки казалось ему смутно знакомым.

Он хотел сначала спросить о ней старика, но в последний момент передумал – постеснялся.

После встречи на берегу озера какое-то время он не решался лазать за сливами, его пугала перспектива быть пойманным за руку золотоволосой девушкой, с каждым днём он почему-то всё сильнее уверивался в том, что это её усадьба, даже мимо Алан ходил теперь реже и осторожнее, но, по-прежнему не замечая ни в саду, ни в доме никаких признаков присутствия хозяев, постепенно он осмелел и возобновил свои дерзкие набеги на фруктовые деревья.

В течение первого месяца пребывания Алана в деревне смена уклада жизни целиком захватила его мысли; взяв на себя обязанности взрослого, он так уставал за день, что засыпал сразу, как только голова касалась подушки, но постепенно и тело, и сознание его адаптировались к всему новому и стали оставлять ему всё больше простора для чувственных переживаний. Он часто вспоминал Риту, особенно по вечерам, перед тем как погрузиться в сон, он любил вызывать в своем воображении картины их прошлых встреч, разговоры, ласки. Алан подолгу лежал в темноте, поглаживая пальцами малюсенькую золотую булавку, подаренную ею. Ах, если бы он мог хотя бы писать Рите письма и получать ответы на них! Он тосковал, однако, светлая мечта о будущей встрече давала ему силы на то, чтобы терпеливо преодолевать все тяготы быта, прилежно трудиться, заботиться о старике и о братьях. Юноша был уверен: однажды закончится война, и Рита, живая и невредимая, найдет его, как она обещала, найдет, возьмет за руку, и вместе они войдут в золотые ворота счастливой жизни…

Но вышло иначе.

В ранней молодости мечты и планы точно легкие облачка на ясном небе: стоит подуть какому-нибудь другому ветру, и они изменятся совершенно, даже не узнаешь их, не найдешь ни единого прежнего очертания в новом узоре.

–

Капитан Казарова приехала в усадьбу около полудня сильно усталая, она сразу же прилегла отдохнуть на веранде и ненароком проспала там до самого вечера.

Алое солнце повисло низко-низко над горизонтом; в его слабеющем свете как будто четче обозначались контуры всех предметов, ветер свежел – его нежное прикосновение из распахнутого окна и разбудило Тати.

Она сварила себе кофе и, присев с ним на деревянную ступеньку крыльца, словно задремывающая кошка, блаженно прикрыла свои большие светло-карие глаза.

Уютный аромат горячего напитка органично сочетался с тихими звуками фруктового сада. Было уже почти темно, кроны деревьев сухо шелестели, откуда-то издалека доносилось одинокое блеяние овцы, по-видимому, отбившейся от стада – удивительное умиротворение селила в душе медленно вступающая в свои права ночь.

Тати отхлебнула кофе и запрокинула голову.

Листья яблонь и слив чернели на аквамариновом фоне неба; первые звезды – яркие белые точки – уже показались над острыми вершинами скал.

Внезапный шорох заставил Тати насторожиться. Она поставила чашку на ступеньку и бесшумно соскользнула с крыльца на мощеную бетонными плитами дорожку между клумбами. Легкий шелест, будто кто-то качал ветви деревьев немного сильнее, чем ветер, доносился из глубины сада.

Тати сделала несколько шагов и остановилась.

Темный силуэт испуганно метнулся за кустами декоративного шиповника, словно тень от скользящего луча прожектора.