Возвращение Мастера и Маргариты

– Распустили нюни и заладили – "любовь, любовь"! Какая еще любовь?! Их силы поддерживают войны, революции, лишения. Им надо все время страдать и все время бороться, – Амарелло решительно цыкнув торчащим зубом, что делал лихо и нагло.

– Вечный бой защитывается как трудовые будни. Не позавидуешь, – кот вздохнул, – Но в наших силах, друзья, внести в столичную жизнь немного весеннего оживления. А что еще делать? Здесь все убрано. – Батон старательно обтер бархатистой лапой кальян Роланда и даже показательно лизнул мундштук. – Идеальная чистота! С уборкой, можно считать, мы справились. Айда изучать нравы!

– Экселенц категорически запретил отклоняться от предписаний и ввязываться в конфликты, – заскучал Шарль. – Будем работать над документами.

– Естественно будем! Изо всех сил! Но потом. А сейчас, в этот весьма подходящий для наблюдений вечер, предлагаю совершить ознакомительную экскурсию. Разумеется, только в рамках! Только в рамках предписаний! Я говорю о тишайшей мирной прогулке. Представьте, мы просто движемся от Смоленки к "Праге", никого не трогаем, любуемся историческим ландшафтом и вызываем восторг мирного населения. В конце концов они заслужили праздник на кануне таких катаклизмов… – Кот в энтузиазме распушил усы. Но не заметив поддержки со стороны соратников, выдвинул последний аргумент: – Да вам просто слабо!

– Поехали! – согласился Амарелло, напяливая треуголку и вскакивая на подоконник.

– А чего не через дверь? – Батон мгновенно оказался рядом.

– Да ну, еще из "Музы" заметят и с вопросами привяжутся, – Амарелло кивнул Шарлю. – Ждем-с.

Шарль, нарочито кряхтя придвинул стул, взобрался на подоконник, отряхнул безупречные брюки цвета розового лепестка и с тоской поглядел во дворик, словно собирался сигануть с небоскреба.

– Учтите, я не был согласен с предложением Батона. Я воздержался.

– А чего тогда вырядился, как жених, если не для прогулки? Во фраер! с восторгом оценил прикид стоящего на ветерке Шарля кот. – Я‑то парень совсем простой – как дома сидел, так на люди и вышел. Все свое ношу с собой.

Он вытянул хвост по струнке, присел, как гипсовая купальщица перед стартом, отвел за спину лапы с кальяном и ласточкой соскользнул с карниза. За ним последовали остальные…

Минут этак через пять мимо театра имени Евгения Вахтангова не спеша двигалась великолепная троица. Углубленный в себя Шарль ступал торжественно, словно по версальскому паркету, Амарелло изображал Наполеона Бонапарта, заложив правую руку за борт мундира и глядя пасмурно из–под кустистых ржавых бровей. По своей хозяйственной привычке он не упустил случая прихватить по пути пяток голубей на ужин и теперь нес их пучком за скрученные шеи. Кот шел на задних лапах, вальяжно и мягко, держа под мышкой кальян.

По причине рабочего дня и не позднего еще времени особого разгульного энтузиазма на Арбате не было. Люди, в основном гости столицы, шли густо, глазея на уже зажигавшиеся витрины и прилавки торговых рядов. Троицу гуляющие огибали, скользнув равнодушным взглядом по комедийно "загримированным" лицам и карнавальным костюмам. Неожиданный интерес к мирной группе проявила компания панков, мужественно сохранивших соответствующий статусу возмутителей покоя вид – торчащие хохлы разных цветов, обшитые железками кожаные одежки.

– Гляди – Вицин, Моргунов и Никулин! – рявкнул своим дружкам бритоголовый пацан в черной коже и подскочил к Шарлю с вопросом: – Кургуду?

– Да не, эти жопы из цирка, – разочаровал его кореш с зеленочным "ирокезом" и дернул Шарля за полу длинного, облегающего узкий торс пиджака: – Тебя спросили, дед. Надо соблюдать вежливость. Отвечай как положено – "Барбамия".

Шарль медленно развернулся к любопытным ребятам и ласково вопросил:

– Вы комсомольцы, мальчики? Ах нет еще!? Вот жалость–то, – он сделал "козу" и притопнул ногой: – Брысь в комсомол, говнюки. Или, если угодно, и что, в сущности, одно и тоже, – катитесь–ка вы, детки, к рифленой матери!

Амарелло удержал де Боннара за рукав от физических действий, проводив глазами парней, уносимых в переулок локальным ураганным порывом. Те катились, кувыркаясь через головы и путаясь в своих цепях. Группа элегантных полицейских в экипировке от Зайцева невозмутимо посторонилась.

– Договорились ведь – гуляем мирно, – и вообще, не надо коверкать русский язык. Что еще за "рифленая"? Надо говорить – рифменая, от слова "рифма". "Рифмена мать" – непереводимая игра амбивалентных понятий. Понял? Имеется в виду то, с чем слово "мать" рифмуется. – Учительским тоном втолковал кот. – Причем, обычно говорят не о собственной, а о "твоей матери".

– Моя мать? И с чем это она рифмуется? – озадачился Амарелло и начал громко перебирать варианты.

– Тихо, на нас смотрят! – оборвал его кот, краем рыжего глаза наблюдавший за реакцией встречных. Не было, честно говоря, никакой особой реакции, не считая того, что пару раз его дернули за хвост и старенький иностранец приценился к кальяну: "Сколико стоить матрошка?"

Бойкая бабулька, торговавшая кружевными салфетками, заподозрила в нарядном розовом господине знатока прекрасного и долго сопровождала его, размахивая своими скатерками, как тореодор платком у морды быка. Но результата не добилась – Шарль смотрел мимо жизни потерянным взглядом концептуального поэта.

– Я голоден, – доложил, наконец, он с мученическим видом. – Здесь должен быть ресторан.

– Ни в коем случае! – нахмурился Амарелло. – Знаем мы, чем эти походы в ресторацию тут кончаются. Как консультант по связям с ФСБ я категорически против. Связываться с общепитом не будем!

– Подчиняюсь, – смиренно вздохнул Шарль, на минуту куда–то исчез и появился с цветной коробкой. "Стиральный порошок для ручной стирки с повышенным пенообразованием" – значилось на упаковке. Шарль ткупорил ее, запустил внутрь изящную руку и засыпал в рот горстку голубоватой крошки. Продекламировал печально, нараспев: – "Если нужно сил моральных и физических привлечь, ешьте порошок стиральный – укрепляет грудь и плеч". Классика.

Кот почесал задней лапой за ухом и отвернулся.

– Пусть ест. Это выводит шлаки, – сказал Амарелло, но угоститься из коробки отказался.

Дальше шли молча, не вызывая смятения в рядах местного населения даже валившими изо рта нарядного господина в пенсне мыльными пузырями.

– Зря стараетесь произвести впечатление, – хмыкнул Амарелло. – Народ знает, что теперь за все надо платить, особенно за противное. Вот глянет только гражданин на такого афериста с пузырями или малого в шерсти кота, а потом не отвяжется – гони за просмотр денежки. Или еще лучше – в лотерею заставят играть или голосовать за кого–нибудь.

– Эй, мужики! – окликнул троицу энергичный человек из–за деревянного барьерчика. На огороженной площадке в центре прогулочной зоны размещались гигантские куклы, муляжи популярных президентов, обезьянка на цепи под пальмой – все, что необходимо для памятных фотографий. У обратившегося к прохожим тщедушного хозяина сих угодий болтался на шее поляроид, а на лысой голове горела апельсином люминесцентная каскетка. – Слушайте, имею к вам коммерческое предложение. Как насчет подработать? Дела идут бойко особенно по выходным. – Он обшарил опытными глазами Батона и Амарелло. – Классный прикид. Во, котяра! – Он щелкнул пальцами перед глазами Батона. – Как живой! Недавно у японцев видел костюмчик – так тот еще круче, ну вообще от крокодила не отличишь. А у тебя мордулет, честно говоря, не очень фотогеничный.

Шерсть у кота встала дыбом и не известно, чем бы кончился эта попытка общения с массами, если бы за спиной Батона не запел ласковый детский голосок:

– Киса, кисонька…

Девочка лет пяти, притянув за руку уставшую и ко всему безразличную маму, осторожно погладила бок Батона и подняла к нему бледное, испачканное мороженным личико.

– Такой мягонький, игрушечный! Ты пойдешь с нами жить, если я тебя очень сильно попрошу? Папа куда–то делся, а нас с мамой надо защищать. Я отдам тебе свою кроватку, если конечно поместишься. Пойдем, ну пожалуйста!