Повесы небес

Я вознамерился вернуться на Землю раньше, чем покинул ее, и вычеркнуть экспедицию Адамса — О'Хары.

В идеальном случае это делается так. Если вы улетите при постоянном ускорении в 1 g, а вернетесь при постоянном ускорении в 2 g, то сядете в тот же самый день, в который стартовали. Но это идеальный случай. Никто не собирается приземляться где-либо при постоянном ускорении в 2 g. В континууме всегда найдется точка, где вы превратитесь в антисвет и нарушите одновременность. Можно пробуравиться сквозь солнце неповрежденным, потому что послезавтрашний день станет позавчерашним днем. Преобразовывается коэффициент Лоренца.

Вот тут-то я и сделал первую ошибку.

Когда я вынул счетную линейку, ускорение все еще было равно 2 g, а я забыл ввести поправку для счетной линейки, сократившейся из-за коэффициента Лоренца. Когда я рассчитал коэффициент замедления по геометрической зависимости, и ввел поправку на время, проведенное на Харлече, я получил в результате 3,2 g, при которых вернусь на Землю вовремя, чтобы предотвратить миссию. Но я получил этот результат на линейке, а на самом деле результат соответствовал 4,1 g.

И хотя я не учел поправку, ее учел корабельный компьютер.

Итак, я довел ускорение до 3,2 g и откинулся в кресле. Я считал вес моего тела равным 300 килограмм, что оказалось на 83 килограмма меньше действительного. Относительно полный, онемевший и счастливый я расслабился, но не настолько, чтобы мог попрыгать со скакалкой при весе 383 килограмма, и ждал момента преодоления барьера.

Большие планы и ничтожные результаты!

Я вошел в зону Минковского так быстро, что не увидел там ничего, кроме серого расплывшегося пятна с ультрафиолетовыми и инфракрасными оттенками. Как только я изменил систему отсчета, мой вес сильно возрос. Раны в боках все еще болели, и боль передалась на желудок. Но хуже всего было с глазами. От того, что они деформировались, боковое зрение стало ужасным, а перед собой я не видел вообще ничего.

Ну, док, вот это была гонка! Однажды я попытался, скосив глаза, нацелиться на Кассиопею и Жирафа, [128] но к тому времени, как я сориентировался, по траверзу пролетел Цефей. Тогда я понял, что должен замедляться. В окрестностях Полярной Звезды я включил тормозные двигатели, но это было все равно, что остановить океанский лайнер, тормозя ручкой от метлы.

Я скользнул из Млечного пути словно плоский камешек по замерзшей мельничной запруде, и проскочил пол-Ориона, [129] прежде чем смог направить мою коляску прямо домой. Я сделал разворот вокруг какой-то туманности и чувствовал себя как бирмингемский бутлегер, за которым по пятам гонится полиция. За кормой надежно встала Бетельгейзе и я смог нацелиться на Солнце. Пролетев, как это случилось, мимо, я понимал, что теряю время, ив солнечной системе охота за временем окажется неудачной.

Когда в смотровом иллюминаторе, словно Новая, [130] взорвалось Солнце, я понял, что снова попал в беду и поэтому включил тормозные двигатели на полную тягу. Все, что они смогли — это расквасить мне нос о пульт управления. Пролетая мимо Солнца, я хорошо разглядел его боковым зрением, но не смог поприветствовать — мои руки весили по 130 килограмм.

Да святится зола О'Хары, я выскочил на четыре парсека из Млечного пути. Милостивый Боже, мне никогда не приходилось видеть столько звезд сразу. Я насчитал их свыше 1928 штук, когда в первый раз прошел мимо солнечной системы, но не оставалось ничего другого, как только замедляться до черепашьей скорости. Когда приходится выходить из обратной системы отсчета, время сокращается в обратном порядке, и с каждой уходящей на корабле минутой на Земле проходит год. Я потратил уйму времени на вхождение в Галилееву систему отсчета, а остальное вы знаете.

Я прохлопал собственную систему отсчета, так что в общем задуманное можно было сделать, но мне это не удалось. Как видите, док, я вернулся через год. Ред — все так же мертв, Бубо — все еще декан, и все, чего я добился — заработал варикозное расширение вен. Но, знаете, всю дорогу, когда думал, что все же добьюсь своего, я все время волновался, что же я скажу, представляясь самому себе.

А теперь, доктор, извините, мне хотелось бы немного помолиться и извиниться перед Редом, за то, что я подвел его. Вот он бы меня не подвел. Этот парень инстинктом знал, когда включать тормозные двигатели, и он приземлился бы к Солнцу, а не к какой-нибудь туманности в Орионе. Ред О'Хара! Вот это — космический жокей!

Наблюдая за склонившимся в молитве человеком с исхудалым лицом и опухшими лодыжками, я понимал, что болезнь зашла слишком далеко, чтобы ему помогла аналитическая терапия, в частности, методы платонистов. Возможно, могла бы помочь фронтальная лоботомия, или ингаляция порошка ДНК — три полных барреля. [131] Я чувствовал сострадание к Джону Адамсу, но без всякого участия, так как не вполне представлял себе, что же он сделал.

Он сказал, что прохлопал систему отсчета, и я вынужден употребить сказанное им слово. Мне не поручали задавать ему вопросы из области математики. Мне можно было задавать вопросы из области логики, но у меня не было желания указывать ему на ошибки в дедукции, так как я был убежден, что он в самом деле что-то прохлопал.

— Мы посылали в космос моряка, а вернулся болтающий вздор богослов, — произнес голос рядом со мной и, повернувшись, я увидел полковника в черной форме Десантного корпуса. В лучах света, идущего из дезинфекционной камеры, мертвые головы на его петлицах сияли с ритуальной многозначительностью, как сказал бы Адамс.

— Доктор, — продолжал полковник, — что-то в корне неверно в программах подбора личностей, если командование звездным кораблем, стоимостью в 40 миллионов долларов, поручается таким неудачникам.

— Полковник, я полагаю, вы выразите свое недовольство лично Командующему космическими врачами. Он является главой Мэндэнской программы.

Адамс закончил свою молитву, взглянув вверх и увидел полковника.

— Полковник! — выпалил Адамс. — Я посоветовал бы вам расшифровать показания полетного курсографа и в адской спешке закинуть компанию ваших мальчиков в Рай. Чтобы переделать трилоны в лазерные батареи понадобится не так уж много времени.

— Вы немножко опоздали, мистер, — голос полковника чуть не разнес стекла на куски. — Полетный курсограф был отсоединен от управления и убран с корабля. Нам понадобится тысяча лет, чтобы снова засечь эту планету, независимо от того, будут или не будут на нас зеленые в горошек трусы.

— Так кто же это мог сделать? — рот Адамса широко открылся в жесте преувеличенного изумления.

— Я не знаю, кто это сделал, но знаю, кто за это отвечает — командир корабля. Оденьте вашу мини-юбку и портупею, Адамс. Вы арестованы за совершение пяти уголовных преступлений и семнадцати судебно наказуемых нарушений Устава Флота.

Он хлопнул по ляжке стеком и отделение десантников проскользнуло в дезинфекционную камеру.

— Спасибо, доктор, — сказал полковник. — По крайней мере, вам удалось его расколоть. Преступник будет наказан.

Следя за отделением, шествующим к шлюзовому трапу с Адамсом в центре каре, я понял, что Джона Адамса нельзя наказать. У него было необъятное, как река Паудер, [132] чувство вины и соответствующий комплекс мученика. Чем сильнее он пострадает за смерть О'Хары, тем счастливее будет.

Вся ирония заключалась в том, что О'Хара, который мог быть настоящим мучеником, не был мертв. Было распятие на кресте, но было и воскрешение, возможно, тремя днями позже. Пяткой харлечианина, лишившей Адамса чувств, скорее всего была дубинка.

Я был убежден в этом и не не только на основе логики. Кровь во мне запела, если хотите, от интуиции, которая была чем-то большим, чем просто подозрением. Во мне возникло необъяснимое осознание истины, распознаванию которого учится каждый психиатр, и оно говорило мне, что О'Хара все еще остается Кинг Коном — королем обманщиков.