Указка

— Мне нравится ваш подстаканник, — признался корреспондент.

— Это антиквариат, — довольно сказал А. Н. — Есть у меня кое-какие памятные вещи, которые я вожу за собой повсюду… Очень хотелось бы уберечь их от паука. Я с детства привязан к вещам.

Корреспондент помолчал.

— Давайте поговорим о делах, — наконец предложил он.

— Я давно этого жду, — откликнулся А. Н. — Если нас и подслушивали, то наверняка оставили это занятие после первых ваших ничего не значащих вопросов.

И он заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я хотел рассказать вам об одной интриге мафии, — сказал он. — Я хотел разоблачить негодяев и поставить точку в их карьере, — проговорил он, косясь на дверь. — Многим честным людям угрожает некий господин по имени Фарш, — скороговоркой сказал А. Н. — Мы разоблачим его, если мне поможет пресса, — дергаясь, добавил он. — Сначала я участвовал в их игре, — сказал он, — но теперь я для них самая большая опасность. — И, совсем уже раздражаясь и нервничая, он выкрикнул: — У меня есть папка, в которой весь материал на их грязную лавочку!

— Вы покажете ее мне? — спросил корреспондент.

— Я ее вам отдам, только не упоминайте моего имени, — попросил А. Н.

И он извлек на свет белую папку: легкую, опасную. Корреспондент протянул к ней руки, осторожно принял ее, но не открыл. Убрал в портфель.

— Слава богу! — выдохнул он.

— Теперь оставьте меня, — угрюмо сказал А. Н. — Я выполнил свою миссию, но это стоило мне многих нервов.

— Прежде чем мы с вами попрощаемся, уважаемый А. Н., — сказал корреспондент с какой-то особой значительностью, — мне хотелось бы уточнить одну деталь, если вы позволите.

А. Н. подался вперед.

— Пожалуйста, не смущайтесь! — почти нежно проговорил он. — Так что вы хотите уточнить?

— О, только не волнуйтесь, — сказал корреспондент. — Вы приятный человек, и мне даже как-то неловко в данной ситуации.

— Да, да… — А. Н. выжидательно замер в позе кролика, которого держат за уши.

— Дело в том, что я вовсе не корреспондент, — сказал корреспондент. — Меня послал Фарш. Он приказал мне добыть папку. Моя миссия окончена. И ваша тоже.

А. Н. рассмеялся и развел руками. В правой он держал подстаканник.

— Что я вам говорил про паучка! — сказал он и подмигнул. — Все-таки не успел я убежать от него.

— Да, вижу, вы были правы, — кивнул корреспондент. — Только зачем же было убегать? Отдали бы папку сразу, не было бы у нас с вами неприятностей.

С этими словами он вздохнул и достал двенадцатизарядный пистолет.

Раздались три выстрела, и пистолет брякнулся на стол. Из ранок на черепе корреспондента брызнуло, и его тело, обмякнув, очутилось на полу без движения, с печально остекленелыми глазами.

А. Н. вытряхнул пустую обойму из подстаканника и зарядил ее другими тремя патронами. Потом вставил обратно.

Позвякивали настенные часы, и сам собой погас камин.

— Не буду больше всяким дуракам рассказывать про моего паучка, — проворчал А. Н. и пнул корреспондента тупым каблуком. Потом поправил галстук и вытащил сигареты. Кажется, предстояло срочно заботиться о билетах и открывать новый банковский счет. В общем, хлопоты предстояли».

Командир экипажа капитан Рвако завершил свой рассказ стеснительным хихиканьем. Генерал Сухович поперхнулся и внимательно посмотрел на капитана.

— Вы большой оптимист, Рвако. Мы, конечно, скроемся и от всех этих фаршей, и от корреспондентов — мнимых и подлинных. Но если дойдет до стрельбы, то нам достанется. Куда нам до этих молодых волков, которые метят на наше место!.. Только нас не найдут. Даже если вы, Рвако, или кто-нибудь другой попадетесь и выболтаете все, меня, Суховича, никто не достанет. Вы уж поверьте!.. Вы сами сочинили эту историю?

Рвако сделал довольное лицо.

— М-м… Я не придумываю рассказы. Эту историю я взял из журнала… когда молодой был и много читал.

— Он не признается, — сказал старик Аслани, один из бывших командиров Острова. Он был доволен рассказом. Его вечный бич — морская болезнь — только что отпустила его.

— Мне не в чем признаваться, — ответил капитан.

— Тогда будем считать этот рассказ тостом, — предложил генерал Сухович. — Пусть нас не догонит этот скверный паучок!

Пароход уже несколько часов шел в нейтральных водах. Нервы успокоились. Впереди было море и позади, но море позади отличалось от того, куда стремился пароход. Оно было серое, дикое, опасное. Море впереди играло праздничными блестками, как на платье невесты. Сзади духота, смерть. Впереди — теплый ветер с юго-запада, он разогнал облака и принес запах нагретых мостовых, сверкающих магазинов, улыбок банковских клерков, запах свободы. На покинутом Острове сейчас рвутся бомбы и кричат женщины, а мужчины стреляют себе в лоб. А там, на Западе, важно разъезжают автомобили, как стеклянные жуки, там веселые женщины, гостиничный бизнес, башня Эйфеля и рестораны с музыкой, ипподром и умные лошади, которых мы обязательно купим…

За кормой ветер кончался, не доносясь до Острова и Великодержавии. Впрочем, разгромленный Остров теперь вернется в состав Федерации.

Сухович спросил:

— А как там ваша спутница? Все еще без сознания?

Аслани замялся:

— Она спала… Не знаю. Я как раз хотел проведать ее. Заодно поговорить о наших с ней планах в Европе.

— Вы поразили меня, Аслани, — сказал капитан Рвако. — Зачем она вам нужна? Я не замечал за вами такого качества, как сентиментальность.

Аслани скривился:

— Дело не в сентиментальности… Мы давно знакомы. Не раз она спасала меня в бою, прикрывая огнем. Раньше вылазки были чаще. И вот — она очень больна. Тельце худенькое, хлипкое, под глазами синяки — вы ведь видели, — у меня сердце заболело, особенно когда она с таким стоном опустилась на койку… Наверно, ей было больно… Я не рассказывал ей обо всем деле, — добавил он, покосившись на генерала Суховича. — Но она давно хотела эмигрировать. В детстве жила в Европе, и с тех пор тоскует по ней. Наша грязь не для малютки Юнче.

И мне скучно было бы одному. Я теперь богатый человек, почему бы мне и не позаботиться о ней? В Европе ей сделают операцию.

— А чем она больна?

— Почти всем! — горячо ответил Аслани. — Я иногда поражался, как она выдерживает эту жизнь, даже просто как она бегает и как она стреляет. Но потом я понял, что она одержима. Посмотрите в ее глаза: стрелок милостью божьей, она влюблена в свое оружие, она живет ради него. Она сама — оружие. Я восхищаюсь ей.

— Тогда выпьем коньяку, — засмеялся генерал Сухович. — Вы иногда раскрываетесь с неожиданной стороны, Аслани, особенно когда так ярко и необычно говорите. Раньше мне казалось, вы просто старый негодяй. Ваши родители были из интеллигенции?

— Мои родители были ничем не лучше ваших, генерал, — отрезал Аслани. — Вы разозлили меня. Какого черта?.. Меня сейчас снова затошнит. Когда я пью водку — я старый негодяй, когда пью вино — я поэт, когда пью коньяк — я дворянин. И не лезьте ко мне в друзья. Эта девушка для меня дороже всех вас… она моя сестра и боевой товарищ. Нас подружили пули.

— Те самые пули, из которых при попадании выливается яд? — весело уточнил капитан Рвако. — Кстати, Сухович, вы рано прекратили их испытания. Восстание можно было бы затянуть еще на недельку-другую.

— И так все удалось, — не согласился Сухович. — Вы знаете, что ни один врач, который пытался вылечить наших солдат от этих ранений, так и не догадался о яде. Постарались академики, правда?..

Если не считать высокой средней части парохода, где за ходовой рубкой из машинного отделения поднималась труба и крутились колеса, палуба ровно покрывала все внутренние помещения, в том числе матросский кубрик, камбуз и остальные. Генерал Сухович поместился в каютке в средней части парохода, удивив всех, — были гораздо более удобные помещения. Впрочем, путешествие обещало быть недолгим — два или три дня. На корме, над румпельным отделением, возвышалась надстройка во всю ширину парохода, там в каюте поместился капитан Рвако, в соседней жил Аслани (и Юнче положили там). Многочисленный такелаж провисал бесполезной паутиной, парусов никто не ставил, да их и не было. На флагштоке болтался флаг Великодержавии.