БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ

– Два года.

– А кто научил тебя этому?

– Никто. Я сам догадался.

Она не знала, что на мятых листках, которые держал в руках ее отец, было начертано некое примитивное подобие дифференциального уравнения.

Наследниками Себастьяна Д'Анкония всегда были старшие сыновья, которые умели с честью носить имя своего рода. Уже стало семейным преданием, что тот из наследников, кто не сумеет преумножить доставшееся ему состояние, опозорит род. На протяжении столетий, из поколения в поколение род Д'Анкония не ведал этого позора. Аргентинская легенда гласила, что руки Д'Анкония имеют чудодейственную силу святых – только это была способность не исцелять, а творить.

Все наследники рода Д'Анкония были людьми незаурядных способностей. Но никто из них не выдерживал никакого сравнения с тем, чем обещал стать Франциско. Словно столетия пропустили все свойства этой семьи сквозь мелкое сито и, отбросив несущественное и незначительное, оставили лишь чистый, сияющий талант, словно по воле счастливого случая наконец было сотворено существо, близкое к совершенству, лишенное каких бы то ни было случайных черт.

Франциско удавалось все, за что он брался; он мог сделать это лучше, чем кто бы то ни было, не затрачивая особых усилий. Он осознавал это, но в его манерах не было и тени хвастовства, он даже не думал о каком-то сравнении. Его позицией было не «я могу это сделать лучше тебя», а просто «я могу это сделать», но под этим он подразумевал: сделать наилучшим образом.

Отец Франциско стремился дать ему всестороннее образование, и, какие бы предметы ему ни приходилось изучать, он, смеясь, с легкостью овладевал ими в совершенстве. Отец обожал его, но тщательно это скрывал, как и то, что гордится, осознавая, какой изумительный талант он воспитывает. Все в один голос твердили, что Франциско станет апогеем рода Д'Анкония.

– Не знаю, какой девиз выбит на фамильном гербе Д'Анкония, но уверена, что Франциско изменит его на «Зачем?», – сказала однажды миссис Таггарт.

Это был первый вопрос, который он обычно задавал, когда ему предлагали что-то сделать, и ничто не могло заставить его действовать, если он не получал убедительно-веского ответа. Он словно ракета несся сквозь дни летнего месяца и, если кто-то останавливал его в этом полете, всегда мог определить смысл и цель каждой минуты своей жизни. Для него невозможными были лишь две вещи: бездействие и отсутствие цели. «Давайте выясним» – вот слова, которыми он аргументировал свои действия Дэгни и Эдди, берясь за что-то, или: «Давайте сделаем». Для него это было единственной формой радости и наслаждения.

– Я могу это сделать, – сказал он, когда, прильнув к склону скалы и вбивая в гранитную твердь железные клинья, строил свой подъемник. Он работал мастерски, со знанием дела, не обращая внимания на пятнышки крови, выступавшие из-под повязки на запястье. – Нет, мы не можем работать по очереди, Эдди. Ты еще слишком мал и не управишься с молотком. Лучше выдирай сорняки и расчищай мне место. Все остальное я сделаю сам… Кровь? А, это я вчера порезался. Дэгни, сбегай в дом, принеси чистый бинт.

Джим наблюдал за ними. Они с ним не общались, но часто видели, как, стоя в стороне, он как-то особенно пристально наблюдает за Франциско.

Он редко разговаривал в присутствии Франциско, но однажды остановил Дэгни и, презрительно улыбнувшись, сказал:

– Воображаешь себя железной леди с собственными убеждениями? Да ты просто тряпка и размазня, бесхребетное, бесхарактерное существо – вот кто ты такая. Просто отвратительно, как ты позволяешь этому самодовольному, тщеславному молокососу указывать тебе. Он крутит тобой как хочет. У тебя совсем нет гордости. Стоит ему свистнуть, и ты, как собака, бежишь и ждешь его указаний. Ты ему разве что ботинки не чистишь.

– Скажет – буду чистить, – ответила Дэгни. Франциско мог победить в любом из проводившихся в округе состязаний, но он никогда в них не участвовал. Он мог стать президентом местного юношеского клуба, но игнорировал все попытки его руководителей принять в клуб самого именитого наследника в мире. Дэгни и Эдди были его единственными друзьями. Они не могли определенно сказать, кто кому принадлежал – они ему или он им. Но это не имело никакого значения. В любом случае они были счастливы.

Каждое утро они втроем отправлялись в одно из своих путешествий. Однажды пожилой профессор литературы, друг миссис Таггарт, увидел их на автомобильной свалке. Они разбирали на части кузов. Он остановился, покачал головой и сказал Франциско:

– Молодому человеку вашего положения подобало бы проводить время в библиотеках, изучая историю мировой цивилизации.

– А чем, по-вашему, я занимаюсь? – ответил Франциско.

Поблизости не было никаких заводов, но Франциско научил Эдди и Дэгни ездить, прицепившись к вагонам, и они отправлялись в отдаленные города, где, перебравшись через забор, гуляли по заводским дворам или наблюдали через окна за работой станков и машин, как другие дети смотрят кино. «Когда я буду управлять „Таггарт трансконтинентал“…» – говорила иногда Дэгни. «Когда я стану хозяином „Д'Анкония коппер“…» – говорил Франциско.

Им не нужно было ничего объяснять друг другу. Каждый знал мотивы и цели другого.

Иногда проводникам удавалось поймать их, и тогда начальник станции, находящейся за сотню миль от поместья, звонил миссис Таггарт и говорил: «У нас тут трое малолетних бродяг, которые говорят, что они…» – «Да, это действительно они. Отправьте их, пожалуйста, обратно», отвечала миссис Таггарт.

– Франциско, – спросил однажды Эдди, когда они стояли на одной из станций «Таггарт трансконтинентал», – ты побывал во всех уголках света. Скажи, что самое важное на земле?

– Это, – ответил Франциско, указывая на эмблему «ТТ» на локомотиве. И добавил: – Жаль, что мне не довелось знать Нэта Таггарта.

Он заметил, как посмотрела на него Дэгни. Он больше ничего не сказал, но несколько минут спустя, когда они шли по узкой, сырой тропинке, произнес:

– Дэгни, я всегда готов преклонить колени перед фамильным гербом. Я всегда буду преклоняться перед символами благородства. Мне же положено быть аристократом. Но мне наплевать на всякие там замшелые башни старинных замков или облезлых единорогов. Геральдику наших дней можно увидеть на рекламных тумбах и рекламных страницах популярных журналов.