Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова)

— Откуда знаешь?

— Это неважно. Я знаю больше. Тебе поручено привести ее. Знаю, для чего это нужно. Так вот — ты не сможешь этого сделать. Только я могу. Я виделся с Эрикой. Она, можно сказать, моя сестра.

— Что ты говоришь!

— Ну, не в прямом смысле. У нас был один акушер… Ты, Макс, неплохой парень, смелый — люблю таких. Но вытащить Эрику оттуда, куда ее запрятали, ты не сможешь. А я смогу. Она, конечно, не сестра мне, я тебе признаюсь: она невеста моя.

Макс удивлялся все больше и больше. Эрика — невеста Гуго! Но ведь с ней случилось страшное несчастье

Морщась, как от зубной боли, Гуго шептал:

— Эрика не виновата. А Рабелиусу я не прощу, будь уверен. Я стяну с него сутану и спущу шкуру. А Эрика не виновата, я это понимаю. Она мне все рассказала. Ее держат у Хейеа по приказу Рабелиуса. Ведь в сумасшедшем доме больные говорят что угодно, и им не верят…

— Как же ты пробрался туда? — спросил Макс, заинтересованный признанием Гуго.

— Это неважно, — нехотя бросил Гуго. — Я выкраду Эрику. Но куда ее привести? Где спрятать?

Макс знал, куда нужно доставить Эрику.

— Сюда, Гуго, в институт. Профессор будет всю ночь здесь. Знаешь что, Гуго: если бы мы с тобой встретились пораньше, до того, как ты ступил на свою дорожку, ты был бы хорошим парнем.

— Ты хочешь сказать, что я и сейчас подлец? — Глаза Гуго сузились. — Ошибаешься. Впрочем… — он махнул рукой, — думай как хочешь. Но скажу тебе прямо: долгов и обид я не прощал и никогда не прощу.

— Я не хотел обидеть тебя, Гуго, — сказал Макс, протягивая руку. — Я только выразил сожаление, что мы поздно встретились.

— Ни черта ты не понял…

Гуго так и не пожал протянутой руки Макса, отвернулся и пошел. Скоро он исчез в сумерках вечера.

В СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ

Психиатрическую больницу, а попросту сумасшедший дом знает каждый житель славного Атлансдама. В городе ходячим было» выражение: «Отправить к Хейсу», Хейс был когда-то министром. Большой мастер почесать язык о ветер, он во время войны без устали твердил, что коммунизму на этот раз придет конец. Он не сменил пластинки и тогда, когда немцев погнали от Волгограда, он все еще говорил: «Это еще ничего не значит, Гитлер соберет силы и снова двинет на Москву».

Когда же русские очистили свою землю от гитлеровцев и перешли государственную границу, Хейс выдвинул новый тезис: «Русские солдаты, побывав на западе, перекрестятся, вернутся домой уже антикоммунистами и установят у себя новые порядки, по образцу «западной демократии». Говорят, Хейс держал пари с премьер-министром, ставил на кон свою новую виллу, утверждая, что именно тогда-то и придет конец коммунистической России. Но вот война кончилась, коммунизм в России не только не исчез, наоборот, укрепился; больше того, по пути России пошли многие страны, установив у себя действительно новые порядки. Хейса хватил удар. Явившись в парламент, он такое понес, что его тотчас же отправили в психиатрическую больницу, находящуюся в одном из пригородов Атлансдама. Там сумасшедшему экс-министру отвели отдельную виллу, приставили врачей и санитаров. Но Хейс никого к себе не пускал. Забаррикадировав двери, он дни и ночи просиживал на полу, придумывал новый тезис, обосновывающий неминуемую гибель коммунизма. Через неделю дюжие санитары взломали дверь. Они увидели экс-министра мертвым. Хейс лежал на полу, весь в нечистотах.

С того времени и пошло в Атлансдаме: о том человеке, который врал не в меру, говорили: «Его надо отправить к Хейсу», — то есть в сумасшедший дом. Простой народ в споре выражался проще: «Пошел ты к Хейсу».

Гуго сам пошел «к Хейсу»!

«Дом Хейса» в Атлансдаме занимал целый городок на окраине, обнесенный каменной стеной. Городок — не потому, что в Атлансдаме многие сходили с ума. Рассудок чаще всего теряли высокопоставленные головы. Таким отводили отдельные виллы с прислугой, отдавали многокомнатные квартиры со всеми удобствами, с залами для заседаний, с трибунами для речей и алтарями для молитв и проповедей. Прочий сумасшедший люд теснился в бараках.

Гуго подкрутил усики, развязной походкой приблизился к воротам в каменной стене и небрежно сказал стражу в белом халате:

— Мне к начальству. Доложите: племянник старика Халура, который жертвует на ваш бедлам тысячи, кормит вас, а мне не дает даже на портер.

Белый страж с минуту хлопал глазами, потом пропустил Гуго и указал на дорожку, красиво выложенную по краям квадратиками дерна с мягкой зеленью; она вела к дверям канцелярии. Двор городка не блестел асфальтом, тут не найдешь камня, которым бы можно размозжить голову, — только мягкая, без соринки земля, и дорожки с бордюрами из дерна.

В канцелярии, развалившись в кресле, дремал дежурный врач, могучего сложения и с огромным животом, округло и мягко распиравшим халат.

Гуго небрежно кинул на стул визитную карточку. Врач попытался шире открыть маленькие поросячьи глаза, лениво потянулся пухлой рукой к карточке, прочитал тиснутые золотом буквы, зевнул:

— Ау-х! Ну и что же?

Гуго сел на стул, закинул ногу на ногу, показал рукой на брюки и пиджак.

— Скажите, профессор, прилично племяннику миллионера ходить в таком костюме?

Врач еще раз посмотрел на визитную карточку, согнал с лица сонное выражение, приблизился к столу.

— Я вас не понимаю.

— Я тоже не понимаю, — сказал Гуго и вздохнул. — Обидно становится. Все видные дельцы жертвуют на вашу больницу, и этот чудак, — он ткнул пальцем в визитную карточку, — тоже туда лезет. Копается, как навозный жук и хочет прослыть благотворителем.

— Вот как! — оживился «профессор». — И что же он хочет сделать, ваш дядя?

— Он хочет, чтоб я босяком был, оборванцем, — сказал злобно Гуго и плюнул. — Балда! Из ума выжил. Решил отвалить вам сто тысяч. А для меня лишней сотни жалко. Я бегай в этом паршивом костюме по его делам в городе, крутись так и этак, и не имей возможности прилично одеться, сходить в ресторан. А я ведь еще очень молод, не так ли, профессор?

— Да, совершенно верно. И что же ваш дядя решил? — заплывшие глазки «профессора» разгорались любопытством, жадностью.

— И наружность у меня… — Гуго сделал возле лица жест рукой.

— Да, да, и наружность вполне… А дядя еще не стар? Как его здоровье?..

Но Гуго продолжал свое:

— Я бываю по делам в очень богатых домах. Сестры Парсон, чулочная фабрика. Знаком. Есть личные планы… Джой Громан, машиностроительный завод, долго был должником. Опять же старое дело к Нибишу…

Врач слушал, теперь не перебивая, все больше проникаясь уважением к посетителю.

— Младшая сестра Парсон Зизи упала в обморок, — болтал Гуго, покачивая ногой. — Обычная трагедия: любовь к человеку и любовь к деньгам. А у меня пустые карманы, старик — скряга и чудак — не понимает молодости, прямо с ума спятил. Сходи, говорит, в этот бедл… то есть в больницу, к вам то есть, посмотри, скажи там, что хочу помочь, быть настоящим христианином. О моей женитьбе и слушать не хочет.

— Вы должны делать так, как советует дядя, — изрек наставительно «профессор», подняв толстый мягкий палец. — Он у вас умница.

— Короче говоря, я и пришел по этому самому делу, — Гуго хлопнул по колену, спрятал визитную карточку и встал. — Старик поручил осмотреть заведение и доложить, правильно ли здесь используются пожертвования почтенных людей. После этого он отвалит вам сто тысяч. Эх, мне бы эти деньги, а его б самого в сумасшедший дом!.. Дайте мне, господин профессор, в качестве гида парня поздоровее. Боюсь я этих сумасшедших…

Обращение «господин профессор», а еще больше — плывущий в руки очередной солидный куш в виде пожертвования совершенно преобразили врача, разжиревшего на подаяниях: после Хейса у министров и миллионеров стало модой опекать дом сумасшедших. Врач быстро вызвал одного из дюжих санитаров и распорядился показать молодому человеку, «племяннику известного миллионера», все, что он захочет посмотреть.

— Вас кто больше интересует? — осведомился чичероне сумасшедшего дома, вооруженный ключом в виде пистолета. — Богатые или бедные?