Фабрика грез Unlimited

Но когда я нагнулся, чтобы обнять его, он отдернулся и хлопнул себя по щеке, словно пытаясь очнуться от кошмарного сна.

– Дэвид, сейчас мы полетим…

Я схватил его неуклюжую голову и совсем уже был готов прижать ее к своей груди, когда на улице громыхнула петарда. Возник и стал быстро нарастать шум толпы, десятки голосов выкликали мое имя. Я выглянул через парапет. Город ожил. Людские ручейки, бравшие начало на тихих боковых улочках, сливались в бурную реку, неудержимо стремившуюся к центру Шеппертона. Люди махали мне руками, кидали цветы, взрывали петарды и запускали шутихи. Голые, обожженные солнцем тела отсвечивали дикарским блеском.

Теперь я понимал, почему мои шеппертонцы разошлись утром по домам и что занимало их весь день. Из ворот киностудии появилась группа артистов и техников, за ними следовала колонна из дюжины или более машин с карнавальными платформами на крышах.

– Блейк! – весело крикнул лидер процессии, пожилой артист, знакомый всей стране по рекламным роликам. – Блейк, мы устроили для тебя праздник. Спускайся к нам! Смотри!

Он указал на платформы, разукрашенные художниками, декораторами и просто любителями, – серию эффектных вариаций на тему полета. По большей части это были огромные кондоры из папье-маше и бамбука, убранные сотнями цветов, и фантастические самолеты, бипланы и трипланы, на изготовление которых пошли куски виденных мной во дворе киностудии моделей.

Автоколонна остановилась перед гаражом, участники процессии и зрители ждали, чтобы я спустился и ответил на их приветствие.

– Это все в твою честь, Блейк. Мы хотим, чтобы потом, когда ты нас покинешь, тебе было что вспомнить.

Артист расчищал мне путь в напиравшей толпе, среди голых бухгалтеров и торговцев обувью, компьютерных программистов и секретарш, детей и домохозяек. Счастливые, что видят меня, люди бросали мне оторванные от своих гирлянд цветы в вящей ^ надежде, что моя кожа превратит их в птиц. Я шел «под объективами десятков кинокамер, запечатлевавших эту сцену с самых разнообразных точек. Но меня заботила проблема куда более серьезная – как организовать мой последний в этом городе день. Я шел мимо выстроившихся как на параде платформ, поочередно их рассматривая. Мое внимание привлекли банкирша и старый вояка, гордо стоявшие у своего творения. На крыше такси из местной автопрокатной фирмы они установили нечто, напоминавшее одновременно и птицу, и ветряную мельницу, – абсолютно фантастическую конструкцию, словно предназначенную для полета во всех направлениях пространства-времени сразу. Это убранство подходило мне как нельзя лучше, и я тут же в него влюбился.

Все ждали. Освещенный палящим послеполуденным солнцем, на глазах у сотен затихших людей, я поднялся на крышу такси. Стрекотание кинокамеры, умащенные притираниями тела озарялись молниями фотовспышек. Понимают ли они, что я справляю свадьбу с их городом и намерен исполнить свои супружеские обязанности совсем небывалым образом? И что через несколько часов все они начнут новую жизнь в уютных пригородах моего тела?

В птичьей голове было устроено нечто вроде шлема, я поместил туда свою голову, а руки – в пазы крыльев. Вес огромной конструкции удобно лег на мои плечи. Привязные ремни плотно облегли мою синяками покрытую грудь, лямка шлема придавила мои распухшие губы, и мне уже почти казалось, что именно в этом гротескном птичьем наряде прилетел я четыре дня назад в Шеппертон.

Следом за толпой кричащих и приплясывающих детей автоколонна двинулась к реке. Я стоял на крыше такси, слившись с фантастической конструкцией из прутьев и папье-маше воедино. На огромных крыльях и хищной, с крючковатым клювом, голове расселись десятки птиц, синиц и малиновок, вьюрков и воробьев, их маленькие головки осторожно выглядывали из грубого оперения.

Процессия приблизилась к военному мемориалу. Меня сопровождало все живое в городе – тучи птиц, кошачьи орды, стайки собак и детей; среди голой толпы, следовавшей за автоколонной, резвились олени и лани. Свет померк. В страхе стать свидетелем того, что вознамерился я сделать с этим городом, изможденное солнце закрыло лицо карминной тряпицей облака. Тусклый кровавый свет, хлынувший на крыши и тропическую листву, на оперение ибисов и попугаев, сотворил из Шеппертона дикий, в лихорадочном бреду привидевшийся зоопарк. Зловещий свет равно омыл плотные тела рыб, стаями выпрыгивавших из воды, и груди молодых женщин, придерживавших мои ноги, чтобы я не потерял равновесия, не упал с крыши такси.

Сквозь птичью трескотню прорвался рокот вертолета, успевшего уже пересечь реку и летевшего теперь над мертвыми вязами. Безликая машина неуклюже вспарывала померкший свет, ее суетливые лопасти вздымали в воздух тучи насекомых и палых листьев. Крепко держась за карнавальную птицу, я всем своим телом ощутил нисходящий поток, отброшенный винтами вертолета; машина развернулась прямо над нами и заковыляла назад, к реке. Надо всем парком птицы медленно падали с неба. Утратив опору в мгновенно изменившемся воздухе, вертолет косо заскользил в сторону церкви; не встречавшие сопротивления винты завертелись с бешеной, невозможной скоростью. Сидевший в кабине пилот дергал нервными, в белых перчатках, руками, как суетливый неопытный жонглер.

Процессия остановилась в смятении. Метались среди машин собаки и олени, голые дети бежали к своим матерям, спотыкаясь о жалких, беспомощных птиц. Над нашими головами клубились тучи цветочных лепестков.

– Доктор Мириам! Вернитесь, доктор!

Старый вояка бежал куда-то вперед, бешено размахивая своей тростью. Глядя вслед ему, сквозь лепестковый вихрь, я увидел, что посреди парка устроено нечто вроде импровизированной посадочной площадки. Мириам Сент-Клауд, которой помогали Дэвид, Рейчел и Джейми, расставляла вокруг открытой лужайки кольцо зажженных электрических фонарей.

Я слез с крыши такси, пошатываясь под тяжестью птичьего наряда. Подбородочный ремень едва не душил меня, и я не мог ничего крикнуть Мириам, которая сняла тем временем свой белый халат и отчаянно махала им удаляющемуся вертолету.

Но теперь контроль за воздухом был в моих руках. Я бросился бежать по усыпанной лепестками траве, моему примеру последовала и вся толпа. Сотни голых людей обгоняли меня, расчищая мне путь и посылая насмешки вслед злосчастной машине. Крутящимся столбом ввинтились в небо обломки бамбука и прутьев, клочья марли. Декоративные платформы, переместившиеся теперь на плечи горожан, словно плыли в кровавом тумане.

Птичий наряд стал совсем легким, еще секунда – и мои ноги оторвались от земли. Возвратившись в реальное время, я вел свою паству к церкви. Огромные, из прутьев, плетеные крылья несли меня прямо на Мириам, стоявшую в своем круге света.

– Блейк! – крикнула она, стараясь перекричать треск вертолета, унесенного цветочным шквалом к реке. – Блейк, ты мертвый!

Всплески фотовспышек слились в сплошное мерцающее зарево. Мириам махала белым халатом, то ли пытаясь защитить от меня вцепившихся в ее юбку детей, то ли отгоняя неумолимо приближающегося дьявола, за которого ее силой хотят отдать. Одна во всем Шеппертоне она знала, что скоро грядет наше первое – и последнее – совокупление.

Вертолет пересек реку и продолжал удаляться. Дрейфуя в сторону церкви, я увидел, как несущаяся следом толпа сбила Мириам с ног. В ту же секунду на нее набросилась целая орда молодых женщин; ликующие секретарши раздели ее догола, а затем привязали к одной из карнавальных птиц.

Крыло о крыло с Мириам, мы поплыли над парком на облаке цветочных лепестков, а затем плавно скользнули в распахнутые окна церкви.

Одетые птицами, мы с Мириам висели в воздухе, чуть-чуть не касаясь ногами расчехленного алтаря. Все шеппертонцы собрались в церкви, чтобы воздать нам божественные почести. Восторженные и счастливые, они парили высоко над полом, обнимаясь и беспрестанно фотографируя друг друга в последнем для них полете. Я был уже готов принять этих людей в себя, в просфору своей плоти. Я нуждался в них: их тела поддержат меня в полете, дадут мне силы выйти в большой мир. Отсюда я полечу над планетой, сливаясь со всеми живыми существами, пока не вберу в себя каждую птицу и рыбу, каждого сына и отца, – химерический бог, единящий в себе все и вся.