Город и город

Когда мы вышли, последовала ещё одна порция не очень дружелюбных взглядов со всех концов комнаты. «Дхатт», — окликнули его по пути, довольно язвительно. «Ерошу перья, да?» — спросил я, а Дхатт сказал: «До чего обидчивы! Вы же бещелец, чего вы ожидали?»

— Вот козлы! — сказала Корви. — Неужели правда?

— Нет действительной в Уль-Коме лицензии, нахожусь здесь в роли консультанта и так далее.

Я порылся в прикроватной тумбочке. Там не было даже гидеоновской Библии. Не знаю, из-за того ли, что Уль-Кома является государством светским, или из-за лоббирования её отделённых от государства, но почитаемых тамплиеров Света.

— Козлища. Значит, сообщить нечего?

— Я дам знать.

Я заглянул в список кодовых фраз, который мы вместе составили, но ни одна из них — «Скучаю по бещельским пельменям = я в беде», «Работаю над теорией = знаю, кто это сделал» — даже отдалённо не была уместна. «Чертовски глупо себя чувствую», — сказала она, когда мы их придумывали. «Согласен, — ответил я. — Я тоже. И тем не менее». Тем не менее мы не могли предположить, что наши разговоры не будут прослушиваться какой бы то ни было силой, которая перехитрила нас в Бещеле. Что более глупо и наивно предполагать — наличие заговора или его отсутствие?

— Погода здесь такая же, как дома, — сказал я.

Она рассмеялась. Мы условились, что эта штампованная острота будет означать «сообщить не о чем».

— Что дальше? — спросила она.

— Собираемся в Бол-Йеан.

— Что, прямо сейчас?

— Нет. К сожалению. Хотел поехать пораньше сегодня, но у них что-то там не состыковалось, а теперь уже поздно.

До этого, приняв душ, перекусив, побродив по невзрачному маленькому номеру, прикидывая, удастся ли мне опознать подслушивающее устройство, если его увижу, я трижды набирал номер, который оставил мне Дхатт, прежде чем до него дозвонился.

«Тьядор, — сказал он. — Простите, вы пытались звонить? Я выходил, пришлось здесь кое-что увязывать. Что я могу для вас сделать?»

«Просто время уходит. Я хотел уточнить насчёт раскопок…»

«Чёрт, да! Слушайте, Тьядор, сегодня не получится».

«Разве вы не сказали, чтобы нас там ждали?»

«Я сказал, что мы, может быть, приедем. В общем, сейчас они будут рады разойтись по домам, а мы поедем туда первым делом с утра».

«Что насчёт, как там её, Родригез?»

«Я всё ещё не убеждён, что она на самом деле… нет, так непозволительно говорить, верно? Я не уверен, что факт её отсутствия подозрителен, как вам это? Едва ли это длится очень долго. Но если завтра она по-прежнему не появится и не будет отвечать на электронную почту, сообщения или что угодно, то это будет выглядеть хуже, я признаю. К делу присоединится отдел розыска пропавших без вести».

Значит…

«Значит, смотрите. У меня не будет возможности приехать сегодня вечером. Вы справитесь?.. У вас есть чем заняться, верно? Жаль, что так получается. Я здесь ношусь с кучей всего, с копиями наших заметок и той информацией, что вы хотели, о Бол-Йеане, университетских городках и всем таком прочем. У вас есть компьютер? Можете выходить в Интернет?»

«… Да».

Ведомственный ноутбук, Ethernet-подключение в отеле стоимостью в десять динаров за ночь.

«Вот и хорошо. И я уверен, что у них там есть видео по заказу. Так что одиноко вам не будет». Он рассмеялся.

Какое-то время я читал «Между городом и городом», но остановился. Утомительным было сочетание текстуальных и исторических мелочей с претенциозными оборотами типа «из чего следует». Посмотрел уль-комское телевидение. У них вроде бы шло больше художественных фильмов, чем у нас, и показывали больше шумных игровых шоу, причём все они находились в одном или двух щелчках переключателя каналов от дикторов новостей, перечислявших успехи президента Уль-Мака и пакетов Новых реформ: визиты в Китай и Турцию, торговые миссии в Европе, похвалы от некоторых членов МВФ, невзирая на недовольство Вашингтона. Улькомане были одержимы экономикой. Кто мог их за это винить?

«Почему бы и нет, Корви?» Я взял карту и убедился, что все мои документы, полицейский значок, паспорт и виза, лежат во внутреннем кармане. Приколол на лацкан значок посетителя и вышел на холод.

В ночи царствовал неон. Всё вокруг меня было в его узлах и завитушках, затенявших слабые огни моего далёкого дома. Со всех сторон доносилось щебетание на иллитанском. Ночью в этом городе оживлённее, чем в Бещеле: теперь я мог смотреть на занятые бизнесом фигуры в темноте, которые до сих пор были невидимыми тенями. Я мог видеть бездомных, ночевавших на боковых улочках, к которым нам в Бещеле пришлось привыкнуть как к протубам, чтобы прокладывать свои незрячие пути мимо них.

Я пересёк мост Вахид, где слева от меня проходили поезда. Смотрел на реку, которая называлась здесь Шах-Эйн. Вода — штрихуется ли она сама с собой? Если бы я был в Бещеле, как эти невидимые прохожие, я бы глядел на реку Колинин. От «Хилтона» до Бол-Йеана далеко, час по дороге Пан-Йи. Я сознавал, что пересекаю хорошо мне знакомые бещельские улицы, улицы в основном совсем другого характера, чем их уль-комские топольгангеры. Я не-видел их, но знал, что переулки, идущие от уль-комской улицы Модрасс, были только в Бещеле, а мужчины, украдкой входившие и выходившие из них, были клиентами самых дешёвых бещельских проституток, которые, если бы я не не-видел их, возможно, оформились бы как облачённые в мини-юбки фантомы в бещельской темноте. Где располагались бордели Уль-Комы, возле каких бещельских районов? Однажды, в начале своей карьеры, я патрулировал музыкальный фестиваль в заштрихованном парке, на котором и участники, и зрители так улетели, что начался повальный общественный блуд. Мы с моим тогдашним напарником не могли не позабавиться уль-комскими прохожими, которых старались не замечать в их повторении парка, изящно переступавшими через совокупляющиеся пары, которые они усердно не-видели.

Я подумал, не поехать ли на метро, чего никогда не Делал дома (в Бещеле ничего подобного не было), но хорошо было пройтись пешком. Я проверял свой иллитанский на подслушанных разговорах; видел группы улькоман, не-видевших меня из-за моей одежды и манеры держаться, а при втором взгляде замечавших значок посетителя и начинавших меня видеть. У игровых залов, оглашаемых шумом, стояли группы молодых улькоман. Я смотрел на газовые комнаты и видел их — маленькие вертикально ориентированные дирижабли в решётчатой скорлупе: некогда городские «вороньи гнёзда» для защиты от нападения, затем, на протяжении многих десятилетий, архитектурная ностальгия, китч, а в наши дни их использовали для подвешивания рекламных объявлений.

Раздалась сирена, которую я тут же стал не-слышать, бещельской полицейской машины, проехавшей мимо. Вместо неё я сосредоточился на местных жителях, двигавшихся быстро и равнодушно, чтобы убраться с её пути: это был худший вид протуба. Я давно обозначил Бол-Йеан на своей уличной карте. До приезда в Уль-Кому обдумывал путешествие к его топольгангеру, физически соответствующей области Бещеля, чтобы случайно глянуть на эти невидимые раскопки, но не стал рисковать. Я даже не съездил к их краям, где руины и парк чуть-чуть пробирались в сам Бещель. Не впечатляет, говорили люди, как и почти все наши археологические площадки: подавляющее большинство крупных остатков находилось на территории Уль-Комы.

Миновав старое уль-комское здание, хотя и европейского стиля, я — заранее спланировав этот маршрут — посмотрел вниз по склону вдоль улицы Тян-Ульма, услышал вдали (из-за границы, прежде чем сообразил не-слышать) звонок трамвая, пересекавшего улицу в Бещеле в полумиле передо мной, в стране, где я родился, и увидел насыпь в конце этой улицы, под полумесяцем парковой зоны, и руины Бол-Йеана.

Их окружали временные заборы, но я стоял выше и мог смотреть поверх этих заграждений. Повышающийся и понижающийся ландшафт, поросший деревьями и цветами, кое-где выглядел более диким, кое-где — ухоженнее. В северной части парка, где располагались собственно руины, то, что сначала представлялось пустырём, оказалось кустарником, перемежаемым старыми камнями павших храмов, где покрытые холстом переходы связывали шатры и сборные офисные здания, в некоторых из которых ещё горел свет. Было понятно, что здесь ведут раскопки: большая часть земляных работ скрыта и защищена жёсткими тентами. Фонари испещряли землю, сияя на зимней умирающей траве. Некоторые были сломаны и не испускали ничего, кроме избыточных теней. Я видел ходившие фигуры. Охранники, сторожившие эти забытые, а затем вспомненные воспоминания.