Мигранты

— Ну, как ты тут?

— Нормально, — детским басом прогудел мальчишка и пристроил голову Морозову на плечо. — Только грустно очень. И бабушки нет.

Игорь почувствовал, как немеет язык.

— Бабушки теперь нет.

— Что с ней случилось?

— Бабушка… — Морозов попытался подобрать слова. Но ведь Андрюшка, со слов Марии Оттовны, все видел. Врать не имело смысла. — Бабушка умерла.

— Совсем? — Андрюшка отодвинулся и посмотрел Игорю в глаза.

— Совсем, — ответил он.

Ребенок вздохнул и снова пристроился на плече. Пробубнил:

— А ты не умрешь?

— Я постараюсь не умереть.

— Ты постарайся.

Некоторое время они молча смотрели на погружающиеся в темноту дома и дворы. Там и тут горели костерки. Люди готовили еду, грелись. На ближайшей крыше виднелась одинокая фигурка часового: местная банда наблюдала за окрестностями.

— Мы с тобой завтра уйдем, — сказал Игорь тихонько.

— Куда?

— В больницу. Там много людей, хороших и добрых. Я там буду работать. А ты будешь играть с другими детьми.

Андрюшка помолчал.

— Ты уедешь?

— Куда? — удивился Игорь.

— Не знаю. Работать.

— А… — Морозов догадался, что для ребенка слово «работать» означало только одно: папа уезжает. — Нет-нет, я буду рядом работать.

— Тогда хорошо. — Андрюшка зевнул.

Игорь привалился спиной к стене, посадил сына на колени. Мальчик сложился в уютный клубочек, поджал ноги, устроил голову у Морозова на груди.

Оба молчали.

Через некоторое время ребенок заснул, дыхание сделалось спокойным, ровным. Боясь его разбудить, Игорь сидел не шевелясь. Спина затекла и ныла.

Выбравшийся на улицу дядя Толя накинул на обоих старое дырявое одеяло, пахнущее сыростью. Морозов благодарно кивнул.

— Эх. — Дядя Толя пристроился рядом. Сунул в рот травинку. — Куришь?

Игорь мотнул головой.

— А я вот мучаюсь. — Дядя Толя сложил пальцы, будто бы держа воображаемую сигарету, поднес к губам. Втянул воздух. — Эх и хочется курить. Курил бы и курил… По водке не так скучаю, как по куреву. Раньше с Марьей бродил по полям, махорку дикую искал или коноплю. Так не растет, кудрявая.

— Сигареты могли сохраниться, если запечатанные, — сказал Игорь.

— Какое там… Я первым делом ларек рванул потрошить. Труха. И бумага и табак, все вперемешку. Собрал, конечно. Да толку-то.

— А водка? Тоже в труху?

Дядя Толя крякнул.

— Не, водку расхватали раньше. Там такая суматоха была, что не подойти. У кого пистолеты были — размахивали. — Он засмеялся хриплым, квохчущим смехом. — Боялись сначала все, а когда стало ясно, что пульки отсырели, этих стрелков недоделанных тут же по асфальту раскатали.

— Да уж… — Игорь прикинул, что несчастных владельцев огне- стрела убивали с особым цинизмом. За страх. — Пульки, значит, отсырели.

— Ага, там же хранить по науке надо. И все такое прочее. — Дядя Толя покрутил пальцами в воздухе, изображая, видимо, это самое «прочее». — А там и механизм ржавый, и порох того… Помню, сержант наш так и говорил, вы, мол, все такое прочее и не думайте…

— Дядь Толь!

— А?

— Ты ж не служил.

— Ну, — он пожал плечами, — может, и не служил, что ж с того?

Игорь усмехнулся.

— А может и хорошо, что пульки отсырели, а? Как думаешь, дядь Толь?

— Оно, конечно, лучше. Стрельба-пальба, грохот. К чему это все? Вот еще б и ножи сгнили, так вообще хорошо было бы.

— Палки останутся.

— Да. Палки, кулаки. А если руки за спиной связать, так будут кусаться. Вот человек — скотина, а?

Игорь не ответил.

На руках у него спал ребенок. И несмотря на все ужасы мира, грязь, мерзость и человеческую злобу, не хотелось думать о том, что этот мальчик с возрастом превратится в жестокую скотину. Не может так случиться… Не должно!

Морозов закрыл глаза.

— А помнишь, ребята в подвале магазин держали? — Дядя Толя пользовался возможностью поболтать.

— Это которые?

— Компьютеры у них были. Ходили, такие патлатые…

Игорь смутно припомнил, что в соседнем дворе действительно обитали асоциальные элементы, в подвал к которым все окрестные бродяги тащили всякий электронный хлам, найденный или украденный. «Патлатые», как назвал их дядя Толя, этот хлам ремонтировали или разбирали, а то и просто кидали в общую кучу. Потом продавали. Тем и жили. Ребята были идейные, днюющие и ночующие в своем электронном подвальчике.

— Припоминаю, — признался Морозов.

— Во! — Дядя Толя показал большой палец, видимо, характеризуя таким образом историю, которую хотел рассказать. — Когда стало ясно, что электричество кончилось, один сгинул, а второй головой заболел. Все свое барахло — а там полный подвал был — втащил на девятый этаж, а оттуда на крышу. Орал, телевизорами швырялся, компьютеры кидал вниз. А следом и сам сиганул… Так-то. Представляешь?

Игорь промолчал.

Он представлял. История была жуткая, как, впрочем, и всё вокруг.

Дядя Толя тоже замолк. Сообразил, наверное, что радоваться тут совершенно нечему.

Так они и сидели, пригорюнившись. На небе загорались звезды. По-деревенски яркие, колкие, чистые. Городской смог больше не мешал им мерцать. Не мешал и погибший свет фонарей.

Закат еще теплился большим бордовым костром, а из-за горизонта уже медленно наплывали пузатые темные тучи.

— Я, пожалуй, спать, — пробурчал дядя Толя. Поднялся на ноги, поежился, встряхнулся и ушел в подвал.

А Игорь все сидел, глядя вверх и прислушиваясь к тихому сопению ребенка на руках. Андрюшке стало жарко, он разметался, выпростал из-под одеяла руку. Морозов хотел было поправить, но мальчишка заворочался, что-то замычал во сне.

В конце концов, Игорь тоже прикрыл глаза, чувствуя, как уплывает в бездонную пропасть мир…

Ему снилась Лена. Та, прежняя. В прошлом мире, где машины ездили по улицам, а сами улицы не были похожи на заброшенные лесные тропы. Они вместе с ней бежали куда-то, но не прятались, не спасались, а просто так, от радости и счастья. Смеялись, держась за руки. И все бежали, бежали. А потом запрыгнули на ходу в большой оранжевый автобус, который, надсадно рыча двигателями, пополз в гору — такую крутую, что стоять на полу стало совершенно невозможно. Игорь и Лена, смеясь, вывалились из распахнутого окна и полетели…

Когда случилась беда, Морозов спал.

Спал и Андрюшка, прижавшись к отцу.

Спала Мария Оттовна, спал дядя Толя.

Спали дома, дворы, районы…

Проснулись все в один момент, когда огромный, напряженный пузырь вдруг лопнул с оглушительным грохотом и озарил набежавшие низкие тучи ярким пламенем!

Игорь вздрогнул. Подскочил. Прижал к себе вскрикнувшего ребенка и заметался в поисках укрытия. Спросонья он совершенно не понимал, что происходит, не знал, куда бежать. Ему казалось, что грохот наваливается отовсюду, разрастается, длится невероятно долго — будто он вдруг случайно оказался рядом со стартующим реактивным самолетом.

На самом деле ахнуло только один раз. Сильно, мощно, зло! Вдалеке, за домами, к небу взметнулся столб пламени и дыма с пылью.

Вокруг закричали люди. А потом началось что-то уж совсем невообразимое… Издалека, оттуда, где рвануло, донеслось стрекотание. Автоматная стрельба. В мире, где верхом оружейного дела была обрезанная наискосок труба, где вооруженный тесаком человек мог считать себя господином всея и всех, этот звук был чем-то из области фантастики. Ведь пульки-то, черт их дери, отсырели!

Ан нет! Не отсырели у кого-то пульки. И сейчас этот кто-то щедро рассыпал их, будто ядовитые семена чудовищного растения.

Снова бухнуло. Но уже глуше, чем в прошлый раз.

И снова, и еще…

Будто бы в ответ на эту наглую, беспардонную стрельбу, откликнулось небо. Белая, ослепительная молния перечеркнула потемневший в одно мгновение мир. Как отрезала! А следом за ней с шипением и грохотом разорвались тучи, и на ошарашенных людей обрушился гром, одним ударом перекрывший все прочие звуки.

Шарахнуло совсем близко…