Метро 2034

ался, не могла окупить потерянных сил. Из-за этих вылазок он расходовал остатки своей жизни не днями, а неделями, месяцами. Вынужденное мотовство: если у них не будет ничего на продажу, им останется сожрать только свою ручную крысу – единственную на этой гиблой станции, а потом застрелиться.

Саша хотела сменить отца, она столько раз умоляла его отдать ей хотя бы его старый респиратор, чтобы самой подняться наверх, но он был непреклонен. Знал, наверное, что толку от прохудившегося противогаза с давно забитыми фильтрами не больше, чем от любого другого талисмана. Но ей никогда в этом не признавался. Лгал, что умеет чистить фильтры, лгал, что хорошо себя чувствует даже после часовой «прогулки», лгал, что просто хочет побыть один, когда боялся, что она увидит, как его рвет кровью.

Не в Сашиных силах было что-то изменить. Их с отцом загнали в этот угол и не стали добивать скорее из издевательского любопытства, чем из жалости. Думали, они не продержатся и недели, но отцовской воли и закалки хватило на годы. Их ненавидели и презирали, но регулярно подкармливали – разумеется, не бесплатно.

В перерывах между походами, в те редкие минуты, когда они вдвоем сидели у чахлого, чадящего костерка, отец любил говорить о том, что было раньше. Вот уже несколько лет, как он понял, – нет смысла лгать хотя бы себе: будущего у него нет. Зато уж прошлого у него не мог отнять никто.

Раньше у меня были глаза такого же цвета, как твои, говорил ей отец. Цвета неба. И Саше казалось, что она помнит эти дни – дни, когда опухоль щитовидной железы еще не вздулась у него на шее огромным зобом, когда глаза его еще не выцвели и были такие же яркие, как у нее сейчас.

Когда отец говорил «цвета неба», он, конечно, имел в виду небо, еще жившее в его памяти, а не то багровое, клубящееся, вечно темное, под которым он оказывался, поднимаясь наверх. Дневного света он не видел уже добрые двадцать лет и очень по нему тосковал. Саша не видела его никогда. Только во снах, но разве можно точно сказать, правильно ли она себе его воображала? Похож ли на наш тот мир, что видят во сне слепые от рождения люди? И видят ли они хотя бы во сне?
* * *

Маленькие дети, зажмуриваясь, думают, что тьма накрыла весь мир. Думают, что все остальные вокруг в этот миг слепы так же как они. Человек в туннелях – беспомощен и наивен как те дети, думал Гомер. Он сколько угодно может считать себя повелителем света и тьмы, щелкая своим фонариком, но даже самая непроницаемая темнота вокруг может быть полна зрячих глаз, а слеп только он сам… И сейчас, после встречи с падальщиками, эта мысль не отпускала его. Отвлечься, надо отвлечься.

Как странно, что Хантер не знал, чего ему ждать на Нахимовском, подумал Гомер. Когда тот впервые появился на Севастопольской два месяца назад, никто из дозорных не смог объяснить, каким образом человек такого могучего сложения сумел незамеченным преодолеть все посты, выставленные в северных туннелях. Хорошо, что командир периметра так и не потребовал от дежурных этих объяснений.

Уже