Дети богини Кали (СИ)

– Привет, Сакайо. Не забыла про долг?

Это была Мидж Хайт из двенадцатого спортивного, которой Онки проиграла на прошлой неделе в карты десерт и две порции мяса. Пришло время платить по счетам.

– Лопоух нас пасет, – тихо сказала она, кивнув в сторону колонны, возле которой, простирая над столиками свой зоркий взгляд, расположился наставник Макс.

– Ты мне зубы не заговаривай, – недобро сощурилась собеседница, – он ничего отсюда не увидит.

– Как же! У него глаз-алмаз. В особенности на пищевые махинации. Недаром ему постоянно поручают дежурство по столовой… – Онки понимала, что выглядит сейчас так, как будто уклоняется от уплаты долга чести, это могло бросить тень на её репутацию, но именно сегодня она была особенно голодна после тренировки по волейболу, и перспектива переложить мясо в чужую тарелку отнюдь не представлялась ей заманчивой. Кроме того, только вчера она отсидела все перемены в Тамбуре за учиненную в физкультурном зале потасовку, и теперь хотя бы один день ей хотелось отдохнуть от своей нелегкой роли сорвиголовы, то есть не нарушать никаких правил, не драться ни с кем и не пререкаться с наставниками, а просто получить в буфете законную порцию обеда, спокойно поесть и подняться в кабинет математического анализа (по этому предмету, кстати говоря, намечалась контрольная) …

В этот момент Лопоух отделился от столба и неторопливо двинулся в сторону буфета. Онки Сакайо внутренне восторжествовала, наблюдая за изменениями на лице собеседницы. Это была крупная девушка семнадцати лет, смуглая, с несколькими тёмными волосками над губой и гладкой как полированное дерево чёлкой, доходящей до глаз.

Наставник Макс прошелся туда-обратно вдоль очереди, призывая ребят не толкаться и не задерживать друг друга, а заодно бегло оглядел их подносы на предмет недостатка или избытка еды. Онки и Мидж вызвали у него некоторые подозрения – он остановился чуть поодаль и демонстративно не обращал на них внимания, делая вид, что увлеченно помогает малышам убирать со стола.

Теперь Онки заметила любопытную подробность – в петлице безупречного пиджака Лопоуха гордо красовался нежный, ослепительно белый, как снег в лесу, свежий тюльпан… Мидж тоже увидела это непривычное украшение на узкой груди наставника Макса; она тут же закрыла рот, раскрытый, вероятно, для того, чтобы отпустить очередную гадкую шуточку в его адрес, и отвернулась так поспешно, будто увиденное отвратило её…

"Лопоуху предложили помолвку…" – пронеслось в голове у Онки, но она тут же перестала об этом думать: очередь наконец-то подошла, электронный буфет пискнул, просканировав микрочип, встроенный в её наручный браслет и вывел на сенсорный дисплей перечень доступных блюд. Получив порции, она уединилась со своим подносом за одним из самых дальних столиков в боковом закутке обширной столовой и с аппетитом принялась за суп. Мысли её занимала в этот момент одна весьма любопытная математическая головоломка: объемные изображения объектов неспешно дрейфовали по краю сознания Онки, менялись на ходу, вращались, демонстрируя себя то в одной, то в другой проекции, масштабировались легко и непринужденно – иногда эти умозрительные конструкции и вовсе становились размытыми, будто сбивался фокус снимающей их камеры, и не оставалось ничего, кроме густого аромата горячего горохового супа…

Чей-то возглас, короткая возня, грохот резко отодвигаемых стульев. "Да что такое, поесть нормально не дадут…" – с неудовольствием подумала Онки, поднимая голову.

Оказалось, что Кора Маггвайер, узнав о помолвке наставника Макса с профессором Вандой Анбрук публично выплеснула ему в лицо стакан компота. Банальная сцена ревности. Ничего интересного. Онки жадно надкусила круглый гречишный хлебец и отправила в рот очередную ложку с супом. Пусть. Этот мир имеет право плясать как ему заблагорассудится до тех пор, пока он не мешает ей подкрепляться после тренировки. Он не мешал.

Кора Маггвайер выбежала из столовой в сопровождении клавишницы, басистки и барабанщицы – своих верных задушевных и музыкальных подруг. Сиреневый галстук Лопоуха изменил свой цвет на фиолетовый под воздействием компота, он красноречиво снял его и положил в карман. Суета мало-помалу улеглась, всполошившиеся воспитанники Норда расселись по своим местам, и столовая снова загудела своим привычным ровным обеденным гулом – так ревёт двигатель автомобиля в самом оптимальном из своих рабочих режимов или шумит пчелиный улей, когда насекомые спокойно занимаются своим делом и ничто им не угрожает.

–

После занятий физической культурой раз в квартал спортивные педагоги измеряли рост воспитанников.

Онки Сакайо стояла на крашеном деревянном полу в белых носках. Перед нею маячил русый затылок её лучшей подруги Риты Шустовой – длинная изогнутая очередь тянулась через всё продолговатое помещение женской раздевалки к ростомеру.

– Кройцер, сто семьдесят три, выросла на три сантиметра, отлично! – монотонно объявляла накаченная девушка -мастер, – Дульчина, сто семьдесят, плюс пять сантиметров за полгода, молодчина, Ивлева – сто семьдесят пять…

– Это самая унизительная процедура, которую только можно придумать, – шепотом прокомментировала происходящее Онки, – сначала долго-долго стоишь в толпе, как в армии, уже не человек, не личность, а боевая единица, штука; потом тебя измеряют, сравнивают с каким-то воображаемым эталоном, признают соответствующей стандарту…или отбрасывают как брак.

– «Как брак»!.. Ну ты хватила! – шикнула в ответ Ритка, – мы же не детали на конвейере. Поверь мне, в армии ничего такого плохого нет… Ощущать себя одной из очень многих, частью огромного целого, иногда это даже приятно. Прекрасное чувство – единство со своей командой, с своей школой, со своей страной… патриотизм!

– Холмс, сто шестьдесят восемь, пять сантиметров в плюсе, – продолжала трещать девушка-мастер, – Ланцкая, – сто семьдесят один, не горби спину, а то кажешься намного ниже…

На белую доску под ростомером спокойно ступила Рита.

– Шустова…так, ну-ка что там у нас… Сто семьдесят три, плюс четыре сантиметра, сойдёт, ступай со Всеблагой и всеми её ангелисами!

Онки проводила подругу взглядом.

– Дальше-дальше, проходим, Сакайо, не зевай, чем порадуешь? – мастер небрежно хлопнула её по голове козырьком ростомера, – сто шестьдесят три, плюс два сантиметра. Занимайся усерднее, может, вытянешься ещё…

Раздевалка гудела, девчонки одна за другой сбрасывали с себя форму, наносили на кожу специальную моющую пену из баллончиков и проходили в душевые кабинки, которые, регистрируя присутствие, включались автоматически и поливали тело теплой водой со всех сторон.

– Ну что ты такая кислая, Онки, – с сочувствием поинтересовалась Рита, стягивая спортивную футболку.

– Я плохо расту, – сокрушенно выдохнула та, опускаясь на лавку.

– Да брось! Ты, на мой взгляд, слишком самокритична, совсем себя не щадишь. Нельзя быть первой во всем, это невозможно. Да и не нужно… Зачем тебе высокий рост, вот скажи?

Онки пожала плечами.

– Не знаю. Мне просто стыдно быть маленькой. Принято считать, что высокая девочка – это хорошо, это правильно… А я…

– Ой… Сдается мне, ты сама себе противоречишь, то ты утверждаешь, будто стандарты – вселенское зло, то сама стремишься им соответствовать, – Рита стояла совершенно голая возле автомата, выдающего по браслетам одноразовые баллончики с моющей пеной.

Онки закусила губу. Обиделась. Она всегда обижалась, особенно когда точно подмечали шероховатости, зазубринки, несовершенства её непростого характера, потом, конечно, остывала, осознавала… Но сначала обижалась. Даже на Ритку. Хотя, казалось бы, уж на кого точно не стоит, так это на неё… Веселая болтушка даже, порой, не замечала обид, поскольку сама не имела свойства обижаться, как ни в чём не бывало предлагала разломить пополам шоколадный батончик или сходить за компанию в кафе-мороженое. И противостоять её наивному обаянию было невозможно. Обида постепенно тускнела, истончалась, таяла, как весенний снег.