Попутного ветра!

   Тогда я свернул с магистрали, ведущей к центру города.

   Появляясь в Лаверте или ее окрестностях, я будто перемещался из сна в реальность, или наоборот — смотря какая реальность и какой сон. Волна звуков, красок, запахов и ощущений поначалу сбивала с толку, привыкнуть к этому мгновению было невозможно.

   Потом острота восприятия чуть сглаживалась.

   Но, порой останавливаясь, чтобы поглядеть на свисающие с ветки дождевые капли или чтобы вдохнуть полной грудью соленый, пахнущий штормами и южными пряностями воздух, я думал — может быть, стоило уметь, лишь бы понять, как на самом деле хорош мир вокруг.

   Даже сейчас я не сумел удержаться — остановил Ромашку и ловил губами теплый апрельский ветер. Еще не летний, но уже ласковый — еще немного, и залив наполнится парусами яхт, владельцам их наплевать на политические дрязги, когда есть море и солнце.

   Трудно было заставить себя сдвинуться с места — ветер останется здесь, не последует за мной по всему городу. Сейчас я отдавал себя Пленке, она должна была вести, стать главной в этом теле.

   Непонятный, пугающий, но очень надежный партнер — лучшая ищейка, которую можно пожелать, она знала, где находится лаборатория. Она чувствовала, как найти свой собственный кокон, из которого вылупилась давным-давно.

   И я следовал за ней.

   Мы остановились у невысокого серого дома, похожего одновременно на третьеразрядную больницу и на скучнейший архив. Напротив я заметил черную машину — подле нее скучал человек, внутри сидел еще один и читал газету. При виде меня оба встрепенулись.

   Теперь я знал, что к чему, но было уже наплевать. И в "обмани сыщика" играть не хотелось.

   Пленка подстегивала меня приблизиться вплотную к стенам, так я и сделал. Видел прекрасно, что машина сдвинулась с места, ненавязчиво перекрывая дорогу — вспомнил "волчат", стало смешно. Те были гораздо опасней.

   Пленка вздохнула резко — у меня закружилась Глова, до тошноты. Но тело среагировало быстро, и я успел умчаться, оставив сотрудников Службы в полной растерянности.

   На их месте я бы счел себя психом — или неумелым провокатором.

   Отыскать Ная оказалось сложнее — я мог полагаться только на себя и остроту ощущений, подарок Пленки. Но сама она отмалчивалась, ей-то что…

   Мне отчаянно захотелось увидеть Айшана… он бы сообразил, куда ехать. Или послал бы подальше, и в прямом, и в переносном значении?

   После бесцельного болтания по городу я притормозил у скверика. Возле огромной лужи, оставшейся после вчерашнего дождя… в ней отражалось не апрельское — осеннее небо. Будто дуновение той стороны… через воду, как и через зеркало, это несложно. Или через сны… Тут я сообразил наконец.

   Мне повезло, как я понял уже потом. У Рыси и так-то в голове всегда была каша из реальности и потустороннего вымысла, он, оказавшись на моем месте, почувствовал бы себя, как дома…

   Искать живого человека по ту сторону жизни — все равно, что восстанавливать текст письма по промокашке, на миг к этому тексту приложенной; древний образ, но самый верный. Най не спал, находился в состоянии полубреда. Сейчас это было без разницы — по невидимой ниточке можно отыскать любого, собаку, кошку можно найти, если они тебе дороги, тем более человека. Тем паче — такого психа, как Рысь.

   Я нашел… В крыле детского дома они располагались, не основная контора, а эдакий филиал. Мало кому придет в голову сюда соваться…

   Ромашку пришлось оставить — с меня хватило Аана Хэльо, хватило, чтобы понять — если с трудом удалось удержать гантелю, то хвататься за штангу — верный способ угробить всё. Да и грохот, поднимаемый мотоциклом, никто не спишет на "померещилось".

   В полной мере ощутил себя привидением, появившись прямо в камере Ная.

   Я не думал, что с ним серьезное может быть. Они ж не идиоты — возможный источник информации перекрывать. Только я забыть ухитрился, какое это существо — Рысь. Он кого угодно доведет, а в особенности — себя.

   Не знаю, что с ним делали. И знать не хочу. Он серый весь был, глаза запавшие… но следов никаких, да кто бы и сомневался. Только в уголке рта — кровь. Сначала я испугался — вспомнил одного, с внутренним кровотечением; тут уж не помогу ничем… Потом присмотрелся — нет, просто губу прокусил, а голова набок, вот кровь и стекала, и так засохла.

   Я позвал его. Он открыл глаза, медленно-медленно.

   В них… если в зеркало глянуть, а твое отражение вдруг посмотрит оттуда самостоятельно — в упор на тебя… Уж не знаю, каким меня видели люди, но в глазах Рыси я увидел себя — неживого, то есть взгляд неживой, с той стороны.

   Он и сам перестал быть собой. В нем будто отключили жизненные силы — я чувствовал только холод и нежелание оставаться здесь. Эх, Рысь… ты никогда не метил в герои. Может, и зря… одно дело бороться за свои идеалы, за свою правду или еще что-нибудь в этом роде, а другое — попасть под жернов, которому ты, в сущности, безразличен.

   Наручники — литая "восьмерка" — было не снять, конечно. Подумал — зачем они? Все равно никуда Най не убежит. Потом догадался — в "воспитательных целях". Я приказал Пленке… потом почувствовал, что она сама сообразила — в меня будто влили силу. Конечно, сам Най идти бы не смог. Я взвалил его на плечо. Вытащил в коридор.

   Страшно было — не удержаться; идти обычным путем невозможно, охрана же. А иным… Удачно, что Наю было настолько плохо — он, считай, сам почти провалился на ту сторону.

   Но соображал. Или, напротив, бредил?

   Слышу — окликает меня еле слышным шепотом:

   — Мики, ты кто?

   Я молчу.

   Больше всего я боялся вывалиться из этого коридора туда, на трассу… я не сумел бы отвезти Рысь обратно. Может, и сумел бы, но шел и молился про себя, чтобы не пришлось делать этого… ведь не я распоряжаюсь, кому и куда. Если Най окажется там… Адамант мог бы позволить, так он ведь не бесенок из коробочки, чтобы выскакивать, когда мне угодно. А может быть, Адамант не имеет ни малейшего отношения к Рыси… тогда хуже всего. Но он сам говорил — чудо возможно. Я молиться никогда не умел, но, может, меня услышат и так, и подарят — маленькое чудо? Пусть я не заслужил, но он-то? Он песни писал, хорошие… говорят, искусство очищает души.

   Так, изводя себя, я добрался до выхода. Меня еще хватило на то, чтобы открыть дверь и свернуть за угол, в подворотню с облезшими стенами, и тут я кончился совсем. По счастью, никуда нас не перекинуло. Най сидел так, как я его уронил — в позе сломанной куклы, и стонал еле слышно.

   А ему ведь нельзя домой. А куда? Я даже подвалов нормальных не знаю… да и там делать-то что? Те, что не заперты, наверняка в крысах и мусоре… Рыси точно туда не надо, ему бы покоя, заботы…

   Я не был уверен, что он сейчас понимает, кто рядом с ним. Если по моей милости Най окажется на трассе с билетом в один конец… может быть, и не по моей — но ведь никогда не узнаю. Тогда-то что?

   На мою ветровку сыпался снег — поведя глазами по сторонам, я понял, что снежинки падают только на меня одного. Дуновение трассы…

   Ну вот и прекрасно. Я с человеком, которого нельзя оставить, нельзя отвести домой или к кому-то из известных друзей… и могу в любой миг очутиться там…

   Вверху, привязанная к чугунной балке, болталась полосатая тряпка. Поглядев на нее, я вспомнил воздушных змеев — у них тоже были яркие подвижные хвосты, только трепетали, замирая от осознания, сколь высоко поднялся змей, движения их полны были гордости. Воздушные змеи и дельтапланы умеют летать, а случайно попавшие к небу куски пестрой ткани могут только упасть.

   Я встал и позвал Ромашку.

   У Айшана дом хорошо расположен — двор-колодец, вход через подворотню, если кто поставлен следить, торчать он будет снаружи, а не в самом дворике. А окна квартиры Айшана выходят и во двор, и наружу.