И я там был..., Катамаран «Беглец»

— Стоп! — радостно закричал Жэки. — Я что-то такое читал. Ты высказала хорошую мысль. Была такая книжка. Кажется, в переводе… Стихи! И там мир вроде нашего: дуб и кот, который рассказывал сказки.

— Надо же! — хлопнул себя по лбу Вольф. — Я-то как мог забыть? Конечно есть такая книжка!

— И я тоже хорош — сразу не сообразил… — вздыхал Жэки. — Ведь помню, сяду под дубом — и словно кто-то сказки показывает прямо в голове. Все, что читал, до мельчайших подробностей вспоминалось. А потом вот и кот появился… и велосипед.

— И у нас есть похожее поверье! — подхватила я. — Для того чтобы достигнуть состояния творчества, нужно проникнуть в особое «умственное пространство», где все подвластно человеческой воле и нет преград для мысли. Те же законы волшебства — полное подчинение окружающего мира конкретному сознанию. Учение «зрящих» забыто, что это за пространство — сказать трудно. Может, это и есть здешний мир? Только пути забыты. По крайней мере «дерево жизни» во всех учебниках у нас одинаково рисуют. Прямо-таки вечный символ… И в точности как у нас под окнами.

— Дуб из сказки, — улыбнулся Вольф. — И еще было одно удивительное слово… Я ребенком все никак не мог понять — «лукоморье». У лукоморья стоял дуб. Кот ходил по цепи и рассказывал сказки. Ну, почти как у нас! Разве нет?

Тогда-то я и предложила свою дурацкую идею.

— А давайте, — сказала я, — пошлем записку с нашим котом.

— И наконец-то я снова отпущу его домой за мышами! — обрадовался Жэки.

— И пускай Вольф изложит в записке суть своего изобретения! — добавил Карин. — Чтобы не мучила совесть! — он иронически улыбнулся и, наклонившись, поправил кочергой дрова в камине. — Коты всегда считались загадочными бестиями. Коты и женщины… Вот уж кто и вправду умел общаться с потусторонним миром!

— А еще лучше, — подсказала я Жэки, наградив Карина косым взглядом, — носи-ка ты его за пазухой, своего зверя. Может, и тебя с собой прихватит, когда соберется ловить мышей!..

Тем зимним вечером мы в последний раз гладили нашего кота. В последний раз любовались, как он блаженно вытягивается на ковре у камина, подгибая лапы, или, хитро щурясь, трется о чьи-то ноги и долго, не мигая, смотрит в догорающую мельтешню углей.

Утром кот навсегда пропал вместе с Жэки.

8

На следующее утро нас оставалось уже только трое. Мы как-то сразу поняли свое одиночество и обостренно почувствовали всю непростоту наших отношений.

За ночь намело много снегу. Пургой занесло все тропинки и следы и навсегда скрыло от нас тайну Жэки.

Впрочем, была ли тайна? Комната Жэки оказалась запертой изнутри. Нам пришлось ломать дверь. Он сам закрыл ее на ночь: боялся, чтобы кот не убежал один. Все было на своих местах. Одежда и валенки сохли у обогревательной стенки. На полках вдоль стен стояли игрушечные самолеты и корабли…

Вольф с Карином молча курили, с многозначительным видом рассматривая оконную раму. Что было рассматривать? Закрыта на шпингалет. Заклеена лентой белой бумаги, чтобы не дуло. Я не могла находиться в прокуренной опустевшей комнате и решила спуститься на кухню готовить завтрак.

Лестница поплыла у меня перед глазами. Даже запах дурмана, который рос недалеко от дома, всегда вызывал у меня тошноту. А они умудрились курить обрезки из его сухих листьев! От этого дыма делалось совсем плохо!

Присев на ступеньку, я прислонилась к перилам и прижалась щекой к прохладному смолистому дереву. С удовольствием вдыхала сосновый запах. «Там, на кухне, у меня теперь не будет помощника…» — вновь и вновь думала я о Жэки. Он по-прежнему, до самого последнего момента, веселил нас своими выходками и игрой с котом, а наша с ним кухонная деятельность и вовсе выглядела игрой. И хотя Вольф оборудовал кухню так, что мне и во сне не снилось, помощь Жэки была незаменима. Кто еще, мог так меня развлекать? Теперь придется одной разводить по утрам тесто из желудевой муки и печь наши неизменные… Нет, теперь уже не двенадцать, а девять лепешек.

Лепешки были вкусные, хрустящие. Желуди на нашем дубе оказались совсем не горькие, сладковатые. Очень скоро мы разобрались, что переводить их на сомнительную бурду — большая роскошь.

Сзади послышались шаги Вольфа.

— Знаешь… — сказала я не оборачиваясь. — Совсем не хочется идти на кухню. Так пусто будет там без Жэки.

— Прекрасно! Я буду тебе помогать. Появится шанс видеться хотя бы на кухне. Как раньше… когда ничего этого еще не было.

Я сделала вид, что не замечаю иронии и упрека в его словах. Действительно, с тех пор как Вольф довел кухню до идеального состояния, мы редко виделись, хоть жили в одном доме. Как-то выпустила из виду, что неделю уже не вертится Вольф на кухне. Нечего было улучшать. Удобство, отделка, мебель! Мукомолка и мойка. Плита, лучше которой я ничего не знала, и даже занавески в красный горошек под цвет посуды.

А какую он сделал сковородку для лепешек!

Двустворчатую, как ракушки в нашей речке, и с двумя деревянными ручками, чтобы не открывая поджаривать содержимое с двух сторон. Сначала я пекла лепешки в страшном чаду. Масло горело. Лепешки ломались, никак не хотели переворачиваться, тесто выходило неклейкое. Теперь же я только ворочала нашу «лепешницу», и как здорово они в ней румянились!

Мы молча начали спускаться по лестнице.

«Нужно обязательно еще о чем-нибудь попросить! — замелькали в голове мысли. — Что бы такое придумать? Пусть уж лучше изобретает…»

На кухне капала вода из крана. Откуда она берется, я понятия не имела. Водопроводом Вольф, кажется, не занимался.

— Ну, откуда? — спросила я в сотый раз, закручивая кран. — Ты мне когда-нибудь объяснишь?

— Изобретение века! — театрально продекламировал Вольф. — Представительницам нетехнологических цивилизаций объяснять бессмысленно.

— Ах, вот как! — я потерла ногтем внутреннюю поверхность раковины. За ночь накапало целое рыжее пятно. Опять надо было чистить. — А вода почему ржавая? Трубы нужно было делать не из железа. Какая разница, по каким ей течь… ниоткуда?

— Верно… — почесал за ухом Вольф. — Ты права. Вот что значит инертность старой привычки.

Пока он думал, я достала с полки металлическую банку с мукой — шикарную, малиновую жестянку в белый горошек. Отсыпала в миску желтоватого порошка и принялась разводить тесто. Долго не могла найти бутылку с маслом.

— Вольф, — позвала его, наконец, — куда запропастилось наше масло?

— Может, кончилось? Налить из канистры?

— Теперь придется, — вздохнула я. — Но еще вчера оставалось целых полбутылки!..

Масло тоже было заслугой Вольфа. Сперва он как-то очень сложно экстрагировал его водой из перемолотых веток липы, восстановив в памяти отголоски читанных в детстве робинзоновских книжек. А потом и вовсе придумал страшный с виду вакуум-экстрактор, ассоциировавшийся у меня почему-то с самогонным аппаратом из его же рассказов. После этого масло потекло рекой, мы стали получать его литрами. Лип на развалинах росло предостаточно. Мы даже не трогали деревья, а вырубали лишь дикую поросль, чем с пользой для дела заодно прочистили заброшенный парк. Объявись поблизости какое-нибудь варварское племя — мы свободно могли бы наладить выгодный торговый обмен, сделав масло обменной валютой.

Вольф обшарил глазами кухню — так же, как только что это сделала я, и направился к холодильнику.

— Не может его там быть! Ну, кто засунет масло в холодильник? — крикнула я ему в спину.

Вольф хлопнул дверцей, потряс бутылку и демонстративно протянул мне:

— Вот! Работа твоего любимого Жэки! Последняя шутка… А оно, кстати, чистейшей выгонки. Не замерзло!

На вкус масло было так себе, но для жарки вполне сходило. А от «последней шутки» на глаза мне вдруг навернулись слезы, и я отвернулась от Вольфа. Первая лепешка была готова. Вкусно запахло жареным.

— Какие у вас запахи! — произнес Карин, входя на кухню!

— Где-то у нас оставалась еще зайчатина, — сказала я и раскрыла холодильник.