Переселение, или По ту сторону дисплея

   Собственно, от нее требовалось только составить список, а отнести его могли ребята, которые уже посещали секцию восточных единоборств. Трудно, что ли, передать педагогу листок из школы! Но дело было глубже, чем казалось с первого взгляда, отчего и возникла необходимость личного вмешательства Людмилы Викторовны. Причем саму ее никто не должен был видеть.

   На педагога-каратиста, руководителя секции, поступила недавно жалоба. Тетя Дениса Короткова, работающая в Комитете информационной и психологической безопасности, обратилась в школу с весьма своеобразным сигналом – якобы на карате детей принуждают к идолопоклонству. Такому обвинению впору было поколебать даже обычную невозмутимость Людмилы Викторовны. Скажите пожалуйста, идолопоклонство! Это надо же до такого додуматься…

    С другой стороны, тетя Дениса имела репутацию человека в здравом уме, так что дело требовало проверки. Да и то сказать – чего только ни происходит вокруг!.. Современная жизнь, как ни странно, вмещает в себя широчайший спектр парапсихологии: от первобытного язычества до странно похожих на него современных затей вроде клонирования и контактов с аномальными существами – всякими там домовыми, барабашками, снежным человеком или, опять же, пилотами НЛО. Впрочем, известно, что летающие тарелки появлялись еще в глубокой древности, об этом есть письменные свидетельства… Вот и выходит, что концы сомкнулись с концами: все магические действия лишь слегка видоизменяются во времени, но по сути всегда одни и те же. Так почему бы не идолопоклонство?

   При этом Людмила Викторовна допускала, что дело окажется полной чепухой, и сама на это  надеялась. Но долг учителя проверить и, если требуется, оградить детскую психику от всего, что может принести вред. Вот и надо пойти взглянуть, что там на карате за идолы...

    Людмила Викторовна надела свой уже не новый плащ, обернула шею неброским бежевым шарфиком, который с первого взгляда можно было назвать учительским, положила в сумку список пятиклассников, рекомендованных в секцию восточных единоборств, и вышла из школы.

21

   На станцию Тимку провожала бабуля. Они шли под мелким дождем без зонта, которого у нее в доме вообще не было. Да и как бы они держали зонт, если руки у обоих заняты: у Тимки портфель, у бабули – корзинка с гостинцами, которые внук повезет в Москву. Там лежал сверток пирожков, банка соленых огурчиков и свежие куриные яйца в решете, переложенные газеткой.

   А свободной рукой Тимка держался за шершавую бабушкину ладонь. Ему казалось, от нее исходит какая-то печальная твердость, суровая, но очень нужная ему жизненная сила. Эта ладонь словно говорила Тимке: напастей-то много, да коли мы духом падем,  кто же их тогда переломит?

- Бабуль, а почему ты  не едешь со мной в Москву?  – спросил Тимка.

- Живность, милок, не пускает. Кошка хоть мышей половит, а козу да кур куда деть? Шура сама больна, в грудях у ней ломит…

- А ты Лизавете поручи! – подсказал Тимка кандидатуру другой соседки.

- Эк ты скор – Лизавете! А она с внучатами едва справляется. Да и вообще, милок, – у каждого в жизни свои заботы...

- А вот если бы твоя дочка так рано не умерла, она бы сейчас тебя заменила, – неожиданно для себя сказал Тимка, вспомнив фотографии на стене.

- Вот ты о чем… Твоей мамке только годок сравнялся, когда моя дочка померла. Так я ее, Иринушку, и вырастила без отца-матери…

-  А почему без отца? А где тогда был мой дедушка?

   Бабуля пошла потише, что выдавало ее внутреннее волнение:

- Я и в глаза его не видала, дедушку твоего… ни до ни после… вроде как и не было его вовсе…

- Странно все в жизни получается, – вздохнул Тимка, – Я раньше не замечал, а теперь вижу.

- Это оттого что сам стал другим, – пояснила бабуля. – Прежде рос, а теперь взрослеешь. Взрослость, она с первой жизненной тяготы начинается, когда человек на борьбу с напастями выходит…

   Впереди показалась станция. Сегодня здесь было не так уныло, как в день Тимкиного приезда. Дождь кончился, по щербатой ограде пробегали солнечные лучики, словно в морщинках старушки-платформы дрожала еще неуверенная после слез улыбка. Бабушка освободила руку и вынула из-за пазухи маленький белый сверток.

- Вот я тебе принесла. С собой увезешь…

- Что это? – спросил Тимка.

- Десять лет прошло, как мы с твоей матерью порешили: отдать тебе, когда вырастешь. А ты, я гляжу, уже все равно как взрослый...

   Она развернула сверток. В белой тряпице лежал большой темно-желтый крест на цепочке того же цвета.

-  Им тебя и крестили… Я сразу хотела на тебя надеть, а мать твоя не дала: мал, говорит, еще того гляди, цепкой задушится… будто крестом  когда кто душился!..  – невесело усмехнулась бабушка. – А еще говорила: тяжело ему будет головку поднять. Ну, а теперь-то, небось, голову удержишь…

- Его надо надевать на шею?

- Цепку на шею, а крест на груди носят. Ну-ка стань ровно…

    Плохо сгибающимися пальцами бабушка надела на Тимкину шею цепочку и заправила крест под ворот, к самому телу.

- Он золотой? – почему-то шепотом спросил Тимка.

- Золотой, милок, хотя медный.  Все кресты золотые.

- Ты специально дала его мне перед тем, как я пойду за папой в компьютер?

   Бабушка в сердцах покачала головой:

- В этот самый он пойдет, как его… все бы тебе куда-то ходить! А чего мать будет делать, коли и ты вслед за батькой?

- Так я ж вернусь… Я же там не останусь… – оправдывался Тимка. – А ты специально дала? – настойчиво повторил он.

  Вообще бабуля была не охоча до разговоров, но тут вдруг заговорила с сердитым оживлением:

- Не знаю я этих ваших дел: куда там у вас можно пойти, как себя потерять! Знаю только, что крест от всякой напасти защита. Вот и носи его, не снимая, он  везде тебя сохранит…

   Тимка хотел расспросить ее подробнее, но уже зазвенели провода – от предыдущей станции шла к Москве электричка. Да и бабушка, если бы могла что-то добавить, сделала бы это без лишних просьб. Крест непривычно холодил  кожу, словно Тимка нес под рубашкой спрятанное на груди оружие.

22

    Ярко освещенный Центр детского творчества издали бросался в глаза. В радиусе его притяженья мелькали дети и взрослые: родители, бабушки- дедушки, педагоги. На высоком крыльце с колоннами (дом раньше принадлежал богатому купцу) беспрестанно хлопали двери, впуская и выпуская вечерних посетителей. Чем меньше шагов оставалось до подъезда, тем многолюднее становилось вокруг и тем больше чувствовалась веселая суета, настоянная на общении детей и взрослых. Там мама окликала ребенка, забывшего взять у нее из сумки пластилин для кружка «Умелые руки», там внучка с бабушкой в четыре руки собирали просыпанный на дороге бисер. Старший брат, забравший младшего из фотокружка, снисходительно разглядывал самостоятельно проявленные снимки. Отец отвел малыша в сторонку и, присев перед ним на корточки, заново перевязывал сынишке шнурки.

   Здесь, возле Центра, Людмилу Викторовну могли узнать. Даже незнакомые женщины подчас задерживали на ней взгляд – должно быть, ее принадлежность к учительскому клану бросалась в глаза. Мужчины в таких тонкостях разбираются хуже: они вообще не станут смотреть на ту, которая не привлекла их интересной внешностью.

   Вестибюль Центра оказался во всех смыслах теплым. С первого октября, как обычно, в детских учреждениях начался отопительный сезон – сейчас, после уличной вечерней прохлады, было приятно почувствовать согревающую волну. Плафоны под потолком заливали помещение ярким светом, рождающим ощущение праздника.

   Здесь было еще оживленнее, чем на подходе к Центру. Дети постарше снимали куртки, и, получив номерок, шагали к лестнице. Слышался  писк малышей, которым в суете раздеванья-одеванья помогали взрослые. Бабушки на скамейках стерегли детские комбинезоны, несмотря на то, что гардероб был открыт. Через вестибюль пропорхнула стайка трогательных малышек в белых балетных юбочках. Серьезный мальчуган спускался по лестнице, с важностью держа перед собой фигурку из гипса, очевидно, сделанную своими руками. А откуда-то сверху наплывала негромкая, ласкающая слух музыка.