Лики контакта

…Это море было и впрямь винноцветным — красно-фиолетовым и густым. И небо над ним тоже было винноцветным — золотистым, насыщенным пузырьками шипучего, радостного газа. Парить в нем было одно удовольствие, и полупрозрачная сеть, которую мои рукокрылые товарищи влекли над винноцветным морем, быстро наполнялась гроздьями пенной радости. Вскипая на волнах, она срывалась с них и оседала на краях сети янтарными искрами, которые со временем должны были стать огромными губкоподобными созданиями, образующими основу летающих островов. Я помнил, что некогда жил уже в глубине подобного острова и сплетал из пронизывавших его лучей светила коконы для зарождающихся диосфен. Я пел им сладостную песню рождения, и ветры, дувшие с Феалийских гор, рассеивали Детей Рассвета по миру, где они, в зависимости от плотности ставшей им родной среды, становились медлительными эмбами, живущими наружу стагами, или воздушными намбу — зодчими летающих островов. Винноцветное небо переполняло меня, заставляя вспоминать все прошедшие циклы превращений, и радоваться, предвкушая новые, для которых мы с родичами собирали с макушек волн споры зрелой, рвущейся в полет жизни…

… Упершаяся в гиферное поле туча разродилась сотней молний, и стержни ненасытных уловителей выпили их до последней капли. Заводы семиолей не брезговали даровой энергией небес, будь то солнечное тепло и свет, ветер, молнии, дождь или снег. Ради того, чтобы поддерживать жизнедеятельность мегаполиса, занимавшего четверть материка, постоянно строились новые геотермические и аквахимические станции, и фронт работ муравьеподобных сотрудников Седьмого Энергоцентра расширялся с каждым днем. Шестигранные, похожие на гигантские ледяные кристаллы, башни обслуживания Энергоцентра росли на глазах, и висячие сады поднимались вместе с ними, уступая нижние ярусы города производственным помещениям. Кабины нуль-переходников не справлялись с потоками горожан, и транспортная схема на моей рабочей стене мерцала предупреждающими лиловыми огоньками. Трое моих со-думников спроецировали на ней проектное предложение по созданию нового узла Т-связи и замерли с нацеленными в зенит усами, ожидая, когда я закончу ввод расчетов по его энергообеспечению. Новая туча подплыла к гиферному полю, й я завершил загрузку в анализатор последнего блока расчетов. Н-Оом протелепатировал, что информация собрана в полном объеме, и он посылает ходатайство о представлении проекта на рассмотрение Экспертной комиссии. Мои со-думники зашевелились, обмениваясь мнениями по поводу гиферного поля, которое не только позволило нам получить новый источник энергии, но и украсило панораму города чудесным зрелищем. Разумеется, можно было разряжать тучи более экономичным путем, но я вынужден был согласиться, что проявлять скаредность в этом случае было бы непозволительным расточительством. Расчеты расчетами, а красота, которую…

…Перед глазами поплыли клочья серого тумана, и трудно узнаваемый голос сказал:

— Нет, это все не то! Не то!

И начались видения вовсе отрывочные и бессвязные, из чреды которых мне запомнились три. Запомнились потому, что я понял, или мне показалось, что понял, их суть.

В первом случае я увидел гигантский цех, в котором монтировался странный самолет с неким подобием плавников и перевернутым хвостовым оперением. Где-то я уже видел рисунки субмарин, у которых то ли киль, то ли руль были расположены подобным образом, а рубка располагалась под днищем корабля, подобно гондоле дирижабля. К тому же на аппарате, принятом мною за самолет, были люки на крыше и симметричные вздутия по обеим сторонам от тупорылого, акульего носа. Вероятно, места расположения торпедных аппаратов…

Второй раз я увидел просторный бело-золотой зал с круглым столом, за которым сидели какие-то крайне серьезные дяди. Перед каждым из них было установлено по два маленьких флажка: один — страны, представителем которой он являлся, второй — с изображением земного шара на черном фоне. Серьезные дяди вели умную беседу, то и дело обращаясь за справками к своим референтам, а среди надписей, вившихся по карнизу, опоясывавшему круглый зал, я разобрал две, сделанные на русском и на английском языках: «Совет безопасности Земли» и «Security Society of the Earth»…

В третий раз я оказался среди страшного захолустья. Я шел среди океана палаток, бараков, наспех сколоченных сараев, землянок и полуземлянок, крытых ржавой жестью. Среди этих диковинных хибар — из памяти всплыло латиноамериканское, кажется, слово «панчул», — словно цветные конфетные обертки в куче сора, выделялись превращенные в жилища автобусы, крытые грузовики и даже несколько вагонов метро. За мной увязалась стайка грязных, оборванных детей, кричавших на разные голоса: «Дядь, дай монетку! Мистер, дай цент! Пожале-ей сирото-ок, до-обрый господи-ин! Копеечку дай, копеечку!» Сопливая девчонка с куцыми, похожими на крысиные хвостики косичками вцепилась в мою брючину и тонким, ломким голосом канючила: «Кушать дай… Поесть дай… Хлебушка дай…» Оборванцы постарше, кучковавшиеся на некоем подобии перекрестка, смерили меня оценивающими недобрыми взглядами и двинулись следом, словно стая шакалов, учуявшая раненое животное.

Морщась от вони, пропитавшей, казалось, даже небо над этим городом бомжей, я ускорил шаг, завидев вздымавшиеся над прохудившимися армейскими палатками лопасти вертолета. Свора подростков, сообразив, что добыча уходит, заспешила и начала окружать меня. Проклиная профессора Берестова, втравившего меня в эту поездку, я вынул из кармана кошелек и, вытряся из него мелочь, сунул соплячке. Она, как и следовало ожидать, отцепилась от моей брючины, я рванулся к спасительному вертолету, сзади послышались вопли и пронзительные крики — мелюзга сцепилась за брошенные мной копейки. «Эй, дядя! Постой, не спеши!» — угрожающе окликнул меня кто-то из подростков. Я оглянулся.

Расшвыряв преградившую им путь малышню, прыщавые, серолицые юнцы, пол которых из-за грязных патл и одинаково драной и засаленной одежды определить было невозможно, настигли меня. Самый шустрый, со скошенной дегенеративной челюстью и фиолетовыми обводами вокруг глаз, уже протянул руку, чтобы меня схватить, но был остановлен властным окриком.

«Назад!» — скомандовал появившийся из-за последней, преграждавшей мне путь к вертолету палатки мужчина в форме МЧС. Тот самый Алексей Корытин, который, будучи назначен нам с Диной в провожатые, предупреждал, что ничего путного из посещения лагеря беженцев не выйдет.

При виде здоровенного парня в оранжевой каске, сжимавшего в руках короткий десантный автомат, подростки остановились, и я благополучно добрался до вертолета, в котором уже сидела побледневшая и притихшая Дина.

«Много наснимали? Взяли интервью, которое можно показать по телику и прославиться на всю страну? — спросил вертолетчик, не поворачивая головы, и, не дождавшись ответа, крикнул: — Залазь, Леха, взлетаем!»

«Ну что? — в свою очередь спросил Леха, втискиваясь на соседнее с вертолётчиком сиденье. — Хватит вам материала, или еще полетаем? В Веселый Поселок, на Среднюю Рогатку, в Дачное? Ребятам с такими ксивами ни в чем отказа не будет».

«Для руководства студии материала хватит, — сказал я, — летим в аэропорт. Больше здесь делать нечего».

«Удивительно нелюбопытный вы, журналисты, народ! — кисло усмехнулся Леха. — Сколько я вашего брата перевидал, и всем одной посадки хватает! Добро бы кто полдня по лагерю погулял, так ведь нет! Сорок минут, от силы, час и — довольно. Стоило ради этого сюда из Первопрестольной лететь? А главное, репортажей я ваших все равно по телику не видел. За что же тогда вам денежки платят? Прогонные, суточные, командировочные, или какие у вас там?»

3а молчание, хотел сказать я. За то что знаем, когда можно клюв разевать, а когда лучше помалкивать. Как рыба об лед. Но не сказал, потому что в этот момент взревел двигатель, завыли над головой винты, забились, как раненые птицы, палатки, поставленные близ вертолетной площадки. Мы нацепили шлемы, эмчеэсовский геликоптер пошел вверх, и Дина, обретя дар речи, спросила: