Метро 2034

ечах с таким ворохом бумаги в их доме и речи не могло идти. Его полушутливое-полушутовское прозвище, которое он сам носил с гордостью, а остальные выговаривали со снисходительной улыбочкой.

Многое, но не все. Не его мальчишеское стремление всякий раз забраться в самый эпицентр урагана, чтобы посмотреть, как там оно все на самом деле – это почти в шестьдесят лет! И не легкомыслие, с которым он соглашался на любые поручения начальства, забывая о том, что совсем недавно выкарабкался чуть не с того света, три месяца провалявшись с никак не заживающей рваной раной.

Не мысль, что она может потерять его и снова остаться совсем одна.

Проводив Гомера в дозор – его черед дежурить выпадал раз в неделю – она никогда не сидела дома. Скрывалась от тревожных мыслей, шла к соседям, на работу не в свою смену – куда угодно, лишь бы отвлечься, лишь бы забыть ненадолго о том, что ее муж прямо в этот миг может уже неловко лежать на шпалах неживым, холодным. И мужское равнодушие к смерти казалось ей глупым, эгоистичным, преступным.

Дома он застал ее по случайности – забежала переодеться после работы. Продела руки в рукава заплатанной шерстяной фуфайки, и так и осталась – волосы, темные с уже хорошо заметной проседью, хоть ей не было еще и пятидесяти, встрепаны, в выцветших карих глазах – испуг.

– Коля, что-то случилось? У тебя же дежурство допоздна?

И Гомеру вдруг расхотелось сейчас говорить ей о принятом решении, пусть даже ответственность за него лежала на других, и жене он мог со спокойной совестью солгать, будто его действительно принудили. Заколебался: сказать сразу или, успокоив ее пока, сообщить между делом за ужином.

– Только врать не вздумай, – перехватив его блуждающий взгляд, предупредила она.

– Понимаешь, Лен… Тут такое дело, – начал он.

– Никто не?… – она спросила сразу о главном, о страшном, не желая даже произносить вслух слово «умер», словно веря, что ее дурные мысли могут материализоваться.

– Нет! Нет, – Гомер замотал головой. – С дежурства меня просто сняли. К Серпуховской посылают, – буднично добавил он – а вдруг сойдет с рук?

– Но ведь, – Елена запнулась. – Ведь там… Разве они уже вернулись? Там же…

– Да брось, ерунда какая. Ничего там нет, – заспешил он.

Дело принимало дурной оборот: вместо того, чтобы выдержать залп брани и, разыграв сцену мужской гордости, ждать замирения, ему предстояло вынести нечто куда более трудное.

Елена отвернулась, подошла к столу, переставила зачем-то с места на место солонку, расправила складку на скатерти.

– Я сон видела, – она кашлянула, счищая хрипотцу.

– Ты все время их…

– Нехороший, – упрямо продолжила она и вдруг жалко всхлипнула.

– Ну что ты? Что я могу… Это же приказ, – сбиваясь, понимая, что все его подготовленные тирады гроша ломаного не стоят, мямлил он, поглаживая ее пальцы.

– Вот пусть одноглазый сам и идет туда! – зло, уже сквозь слезы, бросила она, отдергивая руку. – Пусть черт этот полосатый туда идет, со своей береткой! А то они только приказывать…