Народная Воля – 2017

– Есть, не предпринимать…

Ещё через две-три минуты, сжимая в руках пистолеты и понятливо переглядываясь, они поднялись по новеньким, свежевыкрашенным ступенькам крыльца.

«А Ванька-то наш – мужик хозяйственный», – машинально отметил про себя Назаров. – «Забор солидный, сразу видно, что хозяин мастерил-сооружал его сам. Ставенки резные, стволы яблонь и слив старательно побелены на двухметровую высоту. Две крепкие просторные теплицы. Аккуратные, старательно окученные картофельные грядки…. Не иначе, кобелина старый, по очередному разу задумал жениться. Вот, и завлекает местных половозрелых девах и нестарых симпатичных вдовиц, мол: – «Посмотрите, бабы и девки, какой я хозяйственный и справный мужик. А, ну-ка, шалавы грудастые и длинноногие, выстраивайтесь в очередь! Кастинг будем проводить, мать вашу. Сейчас тесты – разнообразные и заковыристые – будете у меня проходить…».

Входная дверь оказалась распахнутой настежь. В сенях, заставленных и завешанных всякой разностью, пахло влажной овчиной, огуречным рассолом, берёзовыми вениками и свежим летним сеном. А из глубины избы доносились звонкие гитарные переборы.

Подав – кивком головы – прапорщику условный знак, Назаров, стараясь шагать бесшумно, пересёк длинные сени и, плавно приоткрыв филёнчатую дверь, осторожно заглянул в комнату.

Увиденное оптимизма не прибавило. Ни на йоту.

Старенький обеденный стол, забардаченный до полной невозможности. Пол, усеянный «холмиками» вчерашней гречневой каши и светлыми разнокалиберными черепками разбитой тарелки. Табачный дым коромыслом. Устойчивый запах алкогольного перегара.

На хлипком стульчике, отодвинутом на пару метров от стола, восседал пьяный в хлам хозяин дома.

Капитан полиции был одет только в семейные чёрные трусы, а его глаза были безнадёжно мутны и откровенно бессмысленны.

Мечтательно усмехнувшись, Борченко взял несколько длинных красивых гитарных аккордов и – с душевным надрывом – затянул:

Песенка закончилась.

– Браво! – неторопливо убрав пистолет в наплечную кобуру, вяло похлопал в ладоши Назаров. – Оказывается, Ванька, ты являешься природным бардом. Так искренне спел, блин диетический. У меня даже слёзы навернулись на глазах. Бывает…

– Дзинь, бряк, дзинь, дзинь! – светёлка тут же наполнилась изысканной звуковой какофонией.

Это старенькая гитара, выскользнув из неверных хмельных пальцев, упала на пол и несколько раз – от души – перевернулась.

– А, высокородный граф Мерзляев пожаловали, – пьяно раскачиваясь на ненадёжном стуле, дурашливо заблажил Борченко. – Мы так польщены, смущены и тронуты. Как говорится, щенячий счастливый визг заглушал все другие, насквозь второстепенные звуки…. Ха-ха-ха! Держите меня семеро. Как бы от смеха не описаться…

– Молчать! – голодным тигром из заснеженной уссурийской тайги рявкнул прапорщик Ананьев. – Сука запьянцовская. На сибирский лесоповал, харя опухшая, захотел?

– Пшёлты, – последовал вялый ответ. – Сейчас на лесоповалах ручной труд практически не используется. Всё – от начала и до конца – делают автоматизированные современные комплексы финско-австрийского производства. Гниды речистые. Так вас и растак…

– Причём здесь – какой-то граф Мерзляев? – на всякий случай уточнил Назаров. – Кто это, собственно, такой?

– Ты чо, старлей, не смотрел гениального фильма – «О бедном гусаре замолвите слово»? Ни разу?

– Извини, Ваня, но не смотрел. Времени не было. Дела. Служба. Карьерная лестница.

– Мудак ты, полковник. Причём, законченный и безнадёжный…. А, вот, майор Хрусталёв, сто девяносто процентов из ста, смотрел. Причём, не один раз. Да и не два…

– Хрусталём? Он, что, и тебя завербовал?

– Пшёлты, тварь позорная! – Бойченко – неверной рукой – дотянулся до гранёного стакана, на две трети заполненного прозрачной жидкостью, поднёс стеклянную тару к губам и, сделав пару-тройку жадных глотков, мягко соскользнул со стула на деревянный пол.

– Смотри-ка ты, как грамотно упал, бродяга, – искренне восхитился прапорщик, у которого боевых заслуженных орденов было больше, чем у трёх-четырёх штабных генералов вместе взятых. – И башку не разбил, и стакан с водкой не выпустил из ладони. Причём, и ни капли – при этом – не разлил. Уважаю…

«Орденов у Сени Ананьева, конечно, много. Штук тридцать пять, наверное, если не больше. Имеются и насквозь экзотические – никарагуанские, вьетнамские, перуанские. Даже засушливой африканской Республики Чад…», – не понятно и к чему подумал Игорь Игоревич. – «А живёт он до сих пор – вместе с женой, тёщей и тремя пацанами разного возраста – в однокомнатной «хрущёвке», расположенной где-то в районе Бирюлёво. Хрень законченная и несправедливая, мать его. Идеальный кадр – для вербовки в хвалёную «Народную Волю»…. Ладно, это я так. К слову, извините, пришлось….».

– Что дальше? – спросил прапорщик.

– Уточни, пожалуйста.

– Ну, с этим пьяным ментом…. И с дальнейшим?

– Эх, Ананьев, Ананьев, – наставительно вздохнул глава «Департамента по борьбе с экстремизмом», – Учишь тебя, учишь. Всё впустую. Так в прапорах – до самой пенсии – и проходишь.

– Дык, товарищ полковник…

– Отставить!

– Есть, отставить!

– Господин – полковник.

– Дык, господин полковник…

– «Трёшку» получишь к Новому году. Я сказал.