Зона справедливости

любов, только с расширенной оперативкой… Непостижимо, но, ворочая, по слухам, непомерно огромными суммами, фонд до сих пор не смог наскрести деньжат на покупку второго компьютера…
* * *

Кирпичный двухэтажный особнячок старинной затейливой кладки, ныне частично арендованный инвестиционным фондом «Россиянин», тоже был овеян преданиями, причем куда более древними, нежели огромное серое здание, в котором обитал с недавних пор Алексей Колодников.

По легенде выстроен он был еще до революции неким купцом, устроившим в нем дом свиданий. Стены между отдельными кабинетами достигали чуть ли не крепостной толщины. Петарду взорви — ни одна зараза не услышит. Коридоры разбегались, раздваивались, виляли самым неожиданным образом — на случай облавы, как объяснили Алексею. Нагрянет полиция, а клиентов уже и след простыл. Поди-ка поищи их в таком лабиринте…

В пламенные годы гражданской войны особнячок пригодился и красным, и белым. Город то и дело переходил из рук в руки, и каждый раз в домике обосновывалась контрразведка. Да оно и понятно! Вести допросы в условиях полной звукоизоляции — это ж одно удовольствие… Следует добавить, что низкие окна первого этажа были забраны зеленоватым волнистым стеклом, сквозь которое черта с два что-нибудь разглядишь, но кто именно до этого додумался: красные, белые или же сам купец — сказать трудно. Впрочем, не исключено, что идея волнистых стекол возникла относительно недавно, ибо в последние годы особнячок был гостиницей МВД…

Отметившись в журнальчике у слоноподобного обрюзгшего охранника, Алексей поднялся по широкой дубовой лестнице на второй этаж и двинулся прямиком в совет директоров. Куколка-секретарша с испуганным личиком (Опять новая! Меняют каждую неделю!), услышав просьбу Алексея об аудиенции, всполошилась, кинулась в обитую кожимитом дверь — выяснять. Вернулась радостная, сказала: «Заходите…»

Колодников зашел. Директоров в просторном, хотя несколько темноватом кабинете было четверо — все при галстуках и в темных строгих костюмах. Трое стояли в непринужденных позах и с интересом слушали, что им рассказывает четвертый — холеный черноусый красавец, присевший бочком на край одного из столов, составленных буквой "Т".

Перенести усы на место бровей — вылитый Леонид Ильич Брежнев в молодости.

— И вот выхожу это я на вышку… — стыдливо посмеиваясь, излагал он плавным баритоном. — Как залез — сам не знаю, пьян был в умат… Тупо гляжу на кишлак и вдруг накрывает меня мысль: «А почему это афганцы не празднуют День Советской армии?..» Возмутился, блин, до глубины души. Разворачиваю пулемет — и начинаю садить по крышам. Причем не короткими очередями, а сплошняком, куда попало… Ну дурь же в башке, вон сколько вмазали — в честь праздника! И главное — ни шума внизу, ни тревоги — ничего… Пулемет у меня никто не отнимает… Причем так: пьяный-пьяный, а доперло в конце концов… «А что ж это, — думаю, — патроны не кончаются все и не кончаются?..» И что оказалось… Сообразили наши дурики пулеметные ленты склепать! Ничего себе