Мартовский ветер

– А может, все ж таки до рассвета побыл? Ночь, вон буря какая…

– То и хорошо, что ночь. Ночь – наша мать партизанская. А буря – нам с тобою и умирать в бурю. Люблю веселую погоду! Ну ты, партизанская справка, пошли!

Андрон поднялся. Почтительно и как-то по-бабьи поклонился:

– До свидания, Марина Даниловна…

Девушка не ответила.

– Топай, топай! – Михайло подтолкнул полицая. – Ишь какой вежливый стал, как пушки загремели! Всего, Маринка!.. – Хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой. Отвернулся, поправил шапку, шагнул в сени.

…Маринка стояла на крыльце. Буря рвала с нее распахнутый кожух, трепала волосы. Удалялись, таяли во мгле две фигуры – дебелая, жирная Андрона и высокая, стройная Михаила.

Вот и проводила… Как все просто… Может, и насовсем.

Девушка захлебывается, давится слезами – смерть, что ей смерть! Не раздумывая, ни минуты не колеблясь, умерла бы она, чтобы только денек, один-единственный денек побыть еще вдвоем!

Один день?

Грозное, неведомое сияние рождается в душе. Девушка поправляет кожушок, непослушными пальцами вытирает слезы. О, она теперь уже совсем не та! Она уже не Маринка, она – Марина! И уже не пугливым огоньком во всемирной буре дрожит, теплится ее жизнь! Не коптилкой. Куда там буре – и смерти не погасить!

– А может, и вправду… – думает вслух Марина. – Может, и не выдумал Михайло про того профессора, и все было, все будет, как он говорил…

Может, оно и вправду люди бессмертны…

Ветер, веселый мартовский ветер забивает дыхание. Ветер этот такой сильный, что кажется, еще чуть-чуть, еще мгновение, и подхватит, понесет ее высоко-высоко, и вся ее жизнь, какой бы она долгой ни была, будет одним неистово радостным полетом…