На пороге Галактики

— Но я сейчас имею в виду совсем не то. Я хотел спросить, были ли такие попытки на основе других биологических видов — например, так называемого «снежного человека» или дельфина… («Ой, да о чём это я? — вдруг спохватился Кламонтов. — Разве это самое важное? Я же не узнал главного — как понимать все эти пророчества, что нам реально угрожает, и что мы можем и должны делать перед лицом этих угроз…»)

— Почему тебя интересуют только точные факты, но совсем не интересуют духовные основы? Вот это и есть беда всей вашей науки. Вы стремитесь к установлению фактов, к овладению мощью, но совсем не стремитесь к духовности. Вы хотите овладеть большими знаниями, ничем не доказав своего права на обладание ими. Разве ты сам не видишь, что ваше земное человечество зашло в тупик? И разве вам ещё мало технически мощи, способной погубить вас же? Но вы по-прежнему жаждете только знаний и мощи, теперь уже — снова на путях чёрной магии, как и атланты. И от нас вы хотите получить только такие знания, овладев которыми, вы могли бы угрожать и нам. Неужели ты считаешь себя достаточно совершенным для того, чтобы мы доверили тебе такое знание?

— Мне трудно судить о степени моего личного совершенства или несовершенства, — начал Кламонтов, — но в чём я уверен — так это в том, что моё стремление к более полному знанию о Вселенной и человеке как её части продиктовано не поверхностным любопытством и тем более — не жаждой власти над кем-то. Правда, я не знаю, как мне доказать вам это — но моей целью, напротив, как раз и является достижение земным человечеством такого уровня духовности, на котором оно, и овладев новыми знаниями и мощью, не представляло бы собой угрозу для других цивилизаций Вселенной. Но тут перед нами, землянами, действительно встают серьёзные вопросы, которые я никак не могу обойти, и ответы на которые пока не получил и от вас… — пока Кламонтов говорил, возрастало какое-то напряжение, и всё большие духовные усилия могли потребоваться, чтобы подвести разговор к тому, о чём он собирался спросить. Однако уже и отступать было некуда, и продолжать затянувшееся предисловие более не имело смысла. — Итак, вы утверждаете: причина несовершенства биологической природы земного человека — в сознательном грехе одного лишь Адама. Другие земляне сами, лично в этом грехе не виновны, однако как следствие этого греха все они получили искажённый генетический код, на основе которого развивается организм, неспособный обойтись растительной пищей. И вот вы предлагаете нам всем попытаться изменить своими собственными духовными усилиями нашу генетически запрограммированную биологическую природу — всем, без различия народа, расы, условий проживания, возраста, состояния здоровья, и вообще каких бы то ни было индивидуальных особенностей организма — с тем, чтобы полностью обходиться без пищевых продуктов животного происхождения… Я не знаю, может быть, вы — настолько высшие существа по сравнению с нами, землянами, что вам трудно представить себе, так ли это просто для нас — да и мне, наверно, трудно представить, насколько существам чисто духовным знакомы проблемы существ телесных — но дело тут вовсе не в нашем нежелании стать совершеннее и духовно чище, а в том, что и насколько земной человек может реально изменить в себе таким образом! И что ещё непонятно: почему обязательно — только своими усилиями? Ведь, если это так серьёзно, как вы утверждаете — то неужели вы, более совершенные существа, со своей стороны ничем не поможете нам, несовершенным, в обретении нами вновь того, прежнего, чистого, генетического кода? Разве вам при ваших знаниях и мощи не легче помочь нам в этом — чем нам самим восходить от своего нынешнего несовершенства к той, прежней, утраченной нами генетической и духовной чистоте через какую-то психофизиологическую ломку… через состояния, сходные с голодом или болезнью? Не но искупление же греха Адама заставлять страдать тех, кто лично этого греха не совершал… И если всё это понимаю я, земной студент — то наверняка понимаете и вы, представители высшей цивилизации… Вот я и пpoшу вас ответить мне, землянину, долгие годы размышлявшему над проблемой совершенствования земного человека как телесной и духовной сущности: можно ли воспользоваться достижениями науки высших цивилизаций для обратного изменения генетического кода землян без причинения им лишних тягот и страданий? Если же нет, то объясните хотя бы — почему?

Кламонтов закончил, ожидая ответа. В комнате опять повисла напряжённая, будто туго натянутая тишина, в которой слышались лишь гулкие удары его сердца (и Кламонтов вдруг понял, что они же и были тем глухим ритмичным гулом в коридоре из его сновидения). И хотя он по-прежнему явственно ощущал чьё-то присутствие — но секунды текли, а ответа всё не было.

— Вы не слышите? — переспросил Кламонтов. — Почему вы не отвечаете?

Он напряжённо вслушивался в тишину, но никто не отвечал ему. И только в глубине сознания, как из непонятного далека, смутно звучало мгновениями что-то похожее на те обрывки слов и мыслей, что бывают слышны в дремоте перед сном. Сперва в какой-то момент ему показалось, что он услышал «вот видите», потом — что-то похожее на «низший» или «нечистый» (и странно — тут это был даже скорее смысл, чем звучание), потом — ещё несколько слов, из которых удалось разобрать лишь слово «белок»… То ли это вправду были обрывки его собственных подсознательных мыслей, прорвавшиеся в сознание — то ли кто-то тут же, в учебном корпусе, думал о своём — каком-то белке, недостаточно чистом препарате, эволюционно низшем организме — и эти его мысли неведомыми путями долетели до Кламонтова… (Но…как — здесь, в учебном корпусе? Разве в учебном корпуса был он сейчас?)

— Поверьте, я действительно готов принять от вас такую информацию! — уже почти в отчаянии воскликнул Кламонтов, невольно подняв взгляд к потолку, будто надеясь увидеть там того или тех, с кем вёл разговор. — Я действительно хочу блага земному человечеству!

Ответом ему снова было молчание. Даже за дверью вдруг стало пугающе тихо. (A, кажется, несколькими мгновениями ранее оттуда ещё доносились какие-то голоса или шум.) И лишь однажды в какой-то момент на фоне сгустившейся тишины мелькнуло что-то неотчётливое, похожее скорее даже на вздох или немой вопрос, чем на осмысленное слово.

— Ну, почему так? — словно что-то сорвалось внутри у Кламонтова. — Неужели вы считаете нас настолько несовершенными, что ниже вашего достоинства говорить с нами на уровне наших знаний? Ну, в каком таком зле упорствует земной человек, если такова его реальная биологическая природа и реальные условия его жизни? И неужели вам кажется справедливым, чтобы он изживал своё несовершенство в муках, как преступление? А от вас — получал одни упрёки в бездуховности и угрозы планетарных катаклизмов? Но, если земная цивилизация так серьёзно больна, как вы говорите — то неужели больной заслуживает лишь упрёков медперсонала… что он не может прооперировать себя сам? Особенно — если медперсонал говорит с ним на уровне знаний его далёких предков… Но правда — почему бы нам не обратиться к нашему нынешнему сознанию? Почему вместо этого вы строите всё на наших же древних мифах? Ну, пусть древние земляне вас в чём-то не поняли или оказались хуже, чем вы ожидали — сейчас-то мы уже не те! Сейчас у нас есть международные организации, в которых обсуждаются глобальные проблемы, есть телевидение, по которому можно обратиться ко всем землянам и объяснить им всё как есть… Так почему вместо этого — одни иносказания отдельным случайным контактёрам?..

И тут, спохватившись, Кламонтов остановился. От прилива крови к лицу ему даже стало жарко… Что он наделал! Разве так следовало вести разговор? И ведь сколько землян — образованных, высокодуховных — за всю жизнь ни разу не удостаивались контакта, а он удостоился — и… в единой вспышке выплеснул всё, что должен был выяснить тактично и постепенно! Будто забыл, что это — не обычный разговор с обычным землянином… Или контакт прервался раньше, и не по этой причине? (А это он, значит, договаривал в пустоту…) Но тогда — что и в какой момент прервало контакт?