Будни и праздники

— А он рвался увидеться с тобой, даже добился свидания!

Элен долгим добрым взглядом посмотрела на меня.

— Нет, не знаю, — вздохнула она.

— Вот как? — оторопел господин Кром. — Тогда как все это понять? — вопрос уже относился ко мне.

— Госпожа Элен, естественно, меня не помнит, — стал объяснять я. — Мы действительно ни разу не встречались. Но я дружил с коллегами госпожи Элен. Они с восторгом отзывались о ее лингвистических способностях. О, я до сих пор поддерживаю старые ученические связи. Ник постоянно мне пишет. С Робом, — я сделал паузу, — иногда вижусь. А Сюзи, на которой я чуть не женился, шлет мне поздравительные открытки…

Вижу — Элен уловила нужное имя, отбросила остальную шелуху. Она, похоже, обрадовалась нечаянной весточке и сказала:

— Что-то припоминаю… Возможно, и в самом деле я видела вас!

— Вынужден перед вами извиниться, — обратился я к господину Крому. — Этой встречи я не требовал. Просто сказал однажды господину Карлу, что знаю вашу супругу. Вот и все.

Господин Кром разочарованно прокашлялся.

— Ну что ж… надеюсь, вы остались довольны.

— Вполне, господин Кром.

— Только прошу об одном. Мы живем тихо, уединенно, никого не принимаем. Вы там встречайтесь, переписывайтесь, а нас уж оставьте в покое.

— Хорошо, господин Кром.

На этом свидание закончилось. Я боялся лишний раз взглянуть на Элен. И только прощаясь, имел возможность открыто прочитать в ее глазах благодарность.

Господин Кром любезно распорядился подвезти меня к месту службы на своем автомобиле, и я таким образом быстро достиг карловского кабинета.

Карл с нетерпением поджидал меня.

— Ну как? — сразу заинтересовался он. — Доволен встречей?

Я неопределенно пожал плечами.

— Знаю, — сказал Карл. — Разговора не получилось. Оно и понятно — в присутствии ревнивого, грозного супруга! Однако ловко ты выкрутился. Понаплел всяких друзей, прикинулся простачком… Большие артистические способности!

Я молчал, разглядывая сверкающие корешки многотомных сочинений. Карл, не дождавшись ответа, с чувством предложил:

— О друзьях своих ты еще расскажешь, притом подробно. А сейчас нужно прислушаться к советам господина Крома. Не следует врываться в мирную обитель и вносить переполох. Хочешь знать, чем закончилось твое любовное свидание? Изволь.

Карл опустил руку под стол. Что-то щелкнуло, и зазвучал натужный, с характерной сипотой голос господина Крома:

«…и тысяча самых искусных, самых сладких слов не поможет! Нет, я не могу забыть плотоядный блеск твоих бесстыжих глаз. Провалиться бы сквозь землю, только бы не знать позора!

— Не пойму, — послышался дрожащий голос Элен, — в чем я перед вами виновата? С этим молодым человеком, которого вы сами привели, у меня ничегошеньки не было! Ни встреч, ни свиданий, ну ничего, ничего!

— Откуси и выплюнь язык, извергающий ложь! — взвизгнул господин Кром. — И за какие грехи приходится терпеть страшное унижение!

— Очень вас прошу, оставьте подозрения. В конце концов пожалейте меня. Изо дня в день — одно и то же!

— Да, да, одно и то же. Но благородные действия мои всего лишь эхо твоих свершенных и несвершенных поступков…

— Нет, я не вынесу, уйду! До смерти надоело…

— Опять помышляешь не о том, чтобы смирить себя, а таишь в душе новую гадость. Уйти? Попробуй, посмотрим, что из этого выйдет.

— Не пугайте, господин Кром! Я вас не боюсь! И если задумаю уйти — меня никто не удержит.

— Хочу дать совет, — захихикал господин Кром. — Позови на помощь своего дружка! Вдвоем бежать сподручнее.

— И позвала бы, — с отчаянием ответила Элен. — Если бы знала, где искать…»

Карл торопливо выключил тайное устройство и с укоризной сказал:

— Видишь, Чек, что ты натворил. Этот случай, надеюсь, послужит тебе хорошим уроком. Теперь к делу. Закрывайся в своем кабинете — и за работу. Протокол! Я закрепил за тобой Ри, она проследит за перепечаткой. Написал страничку — передай. Так, конвейером, и пойдет. — Карл вдруг продекламировал: — А потом, знаешь сам, отдыхать по домам! — Он засмеялся, радуясь нечаянному экспромту.

Конвейер заработал. Я сочинял выступления, обогащая их примерами из литературной практики Карла Великого. Ри относила листки в тайпинг-офис и сразу же возвращалась.

— Ну, скоро еще?

За окном давно стемнело, и последнюю, двадцатую страницу, я отдал ей в десять минут одиннадцатого.

— Можете идти домой, — наконец сказала она, в последний раз окатив меня густым ароматом духов. — Протокол передам сама. Таково распоряжение.

Тем лучше! Кто-то заплакал бы, только не я!

Я торопливо сбежал по ступенькам вниз и почувствовал, как все во мне притупилось. Даже домой я не спешил.

Вдоль чугунной ограды парка проплыла знакомая шляпа. Давненько не было «хвоста»! А может быть, я просто не замечал?

Молодой неяркий месяц откровенно усмехался: «До какой жизни ты дошел, Человек! Разве это твое настоящее дело? Почему ты смирился, не протестуешь? А может быть, тебе нравится постыдное для человека звание холуя?»

Нет, не нравится звание холуя. Не нравится унижение. Да и многое другое не нравится. Я молчу не потому, что согласен, а потому, что не понимаю чего-то важного…

«Поймешь ли, — кривится месяц. — Вот погоди, загонит еще тебя Карл в стеклянную гробницу».

В какую-то секунду я ощутил себя на дне гигантской чернильницы… Мне захотелось что есть силы крикнуть: «Месяц, дружище, помоги! В этой темноте я задыхаюсь!..»

Месяц спрятался за верхушками деревьев, не желая со мной разговаривать. Что ж, он прав, с такими, как я, так и поступают…

Около моего дома опять мелькнула шляпа. Не слишком ли часто? Видимо, Карл, распорядился усилить наблюдение за Чеком. Но я, кажется, повода не давал…

Во дворе было хмуро, темно. Месяц скупо освещал лишь полоску земли перед крыльцом. В саду, как черные пантеры, настороженно лежали длинные тени. Дальше, в глубине сада, скопилась непроглядная темнота и по самую крышу затопила флигелек.

В дом пока не пойду, решил я. Наверняка, телефонным звонком меня караулит Карл. По дорожке направился в сад.

Домик, наконец, засветлел, смутные части его проступали все рельефней, и даже стал заметен матовый блеск черепицы. Темнота уползла под кусты, и я удивился: не так уж и темно, как виделось со стороны. Месяц, оказывается, сквозь ветви заглядывал и сюда, но не хотел светить ярко, приглядывался и прислушивался.

Я сразу заметил: дверь во флигелек была приоткрыта, металлическая ручка призывно блестела — не теряйся, входи! А что там делать — одному, в пустой комнате! И вдруг голос Роба:

— Сколько можно ждать. Не топчись же у входа!

Поверить ли? Роб! Он включил лампочку, и приглушенный свет, как искусный скульптор, вылепил прекрасный портрет. Скулы и нос, кажется, еще больше заострились, подчеркивая устремленность и силу духа беспокойного молодого человека.

Мы крепко пожали друг другу руки. Я предложил:

— Поужинаем?

— С удовольствием, — согласился Роб.

Бармен и на этот раз завернул два бутерброда. Один я придвинул Робу, другой, не мешкая, с аппетитом надкусил. Только сейчас я почувствовал зверский голод.

В мгновенье ока бутерброды исчезли.

— К сожалению, в долг больше не дают.

— Знаю, что в долг, — сказал Роб. Увидев мое удивление, он объяснил: — Ты ведь раздал все до копейки. В городе до сих пор говорят: по улицам ходил какой-то человек, голодным и обездоленным вручал деньги. Я сразу понял: на такой поступок способен только ты.

— А ты, Роб?

— И я способен. И многие мои друзья. Мы делимся чем можем. Но карманы наши пустые. Способность нечем реализовать. Да и разве всех голодных накормишь?

— И Карл рассуждает так же! Хорошо, говорит он, сегодня ты его накормил, но завтра он опять будет голодным!

— Карл рассуждает правильно: типичная позиция собственника. И внешне наши рассуждения похожи. Однако существо вопроса мы понимаем по-разному. Карлу наплевать на человека, на его боли, страдания. Кормить просто так? Это дохода не приносит. Зачем тратиться впустую. А мы, я и мои товарищи, хотим накормить всех до одного, сделать так, чтобы голодных не было вообще. Чувствуешь разницу?