БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ

– Чем? – спросила Дэгни, насмешливо сощурившись. Вайет взглянул ей прямо в глаза; в его ответе прозвучала глубокая торжественность, странно не сочетавшаяся со смеющимся голосом:

– Самой звонкой оплеухой в своей жизни, которую вполне заслужил.

– Ты имеешь в виду нашу первую встречу?

– Именно.

– Не надо, Эллис. Ты был прав.

– Да, во всем, кроме одного. Я ошибся в тебе. Дэгни, встретить исключение после стольких лет… А, да ну их всех к черту! Хочешь, я включу радио, и мы послушаем, что о вас говорят?

– Нет.

– Хорошо. Я тоже не желаю их слышать. Пусть сами глотают свои речи. Они сейчас пытаются примазаться к победившей стороне. А победители – это мы. – Он посмотрел на Реардэна: – Хэнк, чему ты улыбаешься?

– Мне всегда было очень любопытно, какой ты на самом деле.

– До сегодняшнего дня у меня не было возможности быть таким, какой я есть.

– Ты что, так и живешь здесь один, вдали от всего?

– Я лишь в нескольких шагах от всего, – ответил Вайет, указав на окно.

– А как же люди?

– В моем доме есть комнаты для гостей, предназначенные для тех, кто приезжает ко мне по делу. А что до людей другого рода, то чем больше миль отделяет их от меня, тем лучше. – Вайет наклонился вперед, чтобы вновь наполнить вином их бокалы. – Хэнк, почему бы тебе не переехать в Колорадо? К черту Нью-Йорк и Восточное побережье. Здесь столица Возрождения. Второго Возрождения – не картин, писанных масляными красками, и соборов, а нефтяных вышек, электростанций и двигателей из металла Реардэна. Был же каменный век, железный век, а это столетие будут называть веком металла Реардэна, потому что твой металл открыл перед человечеством безграничные возможности.

– Я собираюсь купить несколько квадратных миль земли в Пенсильвании, – сказал Реардэн. – Вокруг моих заводов. Конечно, было бы намного дешевле построить филиал здесь, как, собственно, я и хотел, но ты знаешь, почему я не могу этого сделать. Что ж, пусть они катятся ко всем чертям. Так или иначе, я положу их на обе лопатки. Я собираюсь расширить свои заводы, и если Дэгни сможет три раза в неделю перевозить мои грузы в Колорадо, то я потягаюсь с тобой насчет того, где быть столице Возрождения.

– Дайте мне год поработать на линии Джона Галта, – сказала Дэгни, – дайте мне время поставить «Таггарт трансконтинентал» на ноги, и три раза в неделю я буду перевозить твои грузы по линиям из металла Реардэна через весь континент, от океана к океану.

– Кто из великих сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю»? – спросил Эллис Вайет. – Так вот, уберите с моего пути все препятствия, и я сделаю то же самое.

Дэгни спрашивала себя, что ей так нравилось в смехе Эллиса Вайета. В их голосах, даже в ее собственном, звучали нотки, которых она никогда раньше не слышала. Когда они встали из-за стола, Дэгни с удивлением заметила, что комната освещена лишь свечами, стоявшими на столе, в то время как ей казалось, что столовая залита необыкновенно ярким светом.

Эллис Вайет поднял свой бокал, посмотрел на их лица и сказал:

– За мир, каким он видится нам сейчас.

Он залпом выпил содержимое бокала.

Дэгни увидела, как Вайет широко размахнулся, и услышала звон бокала, с неистовой силой разбитого о стену. Это не был обычный жест, когда в день праздника бокал разбивают на счастье, это был жест мятежного гнева, яростный жест, заменивший крик боли.

– Эллис, – прошептала она, – что с тобой?

Он обернулся и посмотрел на нее. Его взгляд столь же внезапно прояснился, а на лице вновь появилось выражение невозмутимого спокойствия. Но она испугалась, увидев, как он нежно улыбнулся.

– Извините, – сказал он. – Ничего. Будем надеяться, что мир достаточно долго останется таким, каким он видится сейчас.

Земля была залита лунным светом, когда Вайет провел их по наружной лестнице на второй этаж, к открытой террасе, куда выходили двери комнат для гостей. Он пожелал им спокойной ночи, повернулся и начал спускаться вниз. Лунный свет словно поглощал звуки – так же, как он впитал в себя все краски дня. Шаги Вайета удалялись, и, когда они затихли, вокруг воцарилась тишина, походившая на длившееся целую вечность одиночество, словно нигде вокруг не осталось ни души.

Дэгни не прошла мимо дверей своей комнаты. Реардэн стоял не двигаясь. Узкие угловатые перила террасы спускались вниз, отбрасывая тень, похожую на стальной узор нефтяных вышек, – скрещенные черные линии, отчетливо проступавшие на освещенной лунным светом скалистой поверхности. Несколько красных и белых огоньков дрожали в воздухе, словно капельки дождя, упавшие на концы стальных балок. Вдали виднелись три небольшие зеленые капельки, выстроившиеся в ряд вдоль железнодорожного полотна. За ними у самого горизонта висел паутинчатый прямоугольник моста.

Дэгни ощутила беззвучный ритм, напряжение, словно она все еще мчалась в поезде по линии Джона Галта. Медленно, отвечая на немой зов и сопротивляясь ему, она развернулась и посмотрела на Реардэна.

Увидев его лицо, она поняла, что знала уже давно: конец их путешествия будет именно таким. Он смотрел на нее совсем не так, как обычно смотрят на желанную женщину, – слегка приоткрыв рот, с безумным голодом в глазах. Напряжение придавало его лицу особую чистоту и четкость форм, отчего он казался очень молодым. Плотно сжатые губы подчеркивали линию рта. Лишь глаза словно затянуло поволокой, и их затуманенный пристальный взгляд напоминал о ненависти и боли.

Дэгни стояла, словно оцепенев. Она чувствовала, как что-то сдавило ей горло и живот, и не осознавала ничего, кроме этой конвульсии, лишившей ее способности дышать. Но она чувствовала: да, Хэнк, да, сейчас – это продолжение того же сражения, я не могу этого объяснить, но это именно так… это будет подтверждением того, что мы против них… доказательством нашей великой способности, за которую они нас так мучают, способности быть счастливыми… Сейчас, вот так, не говоря ни слова и ни о чем не спрашивая… потому что мы этого хотим.

Это было похоже на взрыв ненависти, на обжигающий удар плетью, опоясавшей ее тело: он обнял ее, привлек к себе, прижался к ней так, что она, откинув голову, отклонилась назад и почувствовала, как их губы слились в поцелуе.