Химеры просыпаются ночью

— Не вариант. Это если уж на Дикой территории, в вагончике каком-нибудь, все-таки там охрана зверье отстреливает на подходах, мы-то прошмыгнем. А в чистом поле все мутанты наши будут.

Наверное, Петр был прав на все сто. В конце концов, эти места он протоптал дольше меня, так что ему виднее, что и почем здесь. Только одного я понять не мог: если он знал, что у меня плохо с ногой (не мог не заметить, что хромаю), то мог бы и поспешить, не тянуть до последнего. Или… или у него в рукаве какой-нибудь план. Вполне возможно, что он видел меня и Танкиста там, в овраге. Тогда плохи мои дела. С таким мужиком, как Петр, мне не справиться. С другой стороны, если б хотел, давно прибил, и хитрить тут ни к чему. Или просто поиздеваться хочет?

Я украдкой посмотрел на Петра внимательнее. Но лицо его не выражало ничего. В конце концов, когда у человека есть некий план, это не обязательно должно проявляться внешне. Но что-то здесь не клеится, что-то точно не так… Но что?

— И далеко до твоей Дикой территории?

— Не особенно. Скоро будем, час хода с твоей ногой — и дома. Ха, дома!.. — он весело мотнул головой, будто удивляясь тому, что сам только что сказал.

«Странная оговорка, — мелькнуло у меня, — или это уже паранойя. Никому нельзя верить. Зачем он вернулся? Ведь был зол, как собака, а теперь вот взял и вернулся и даже деньги отдал. Уж их-то я точно не заслужил. Или все-таки заслужил? Вдвоем ходили, вдвоем у долговцев лежали, вдвоем зомби били… Но он ведь и не половину мне отдал. Так что, наверное, все по-честному. Или же все-таки что-то кроется за этой оговоркой? Какой на хрен «дома», когда очень даже может быть ночевка на этой самой Дикой территории? Черт его знает, не разберешь. Нет, а зачем же он все-таки вернулся? Не мог, не мог он не видеть, что стало с Танкистом. Не мог он сначала, как говорит, потерять меня из вида, а потом вдруг найти. Но он же сталкер, так что эти места ему знакомы. Может, и мог. Но тогда мог пойти по следу и наткнуться на труп Танкиста. А чтобы поверить в несчастный случай с ним, надо быть законченным кретином».

Но выбора не было, кроме как держать ухо востро и продолжать ковылять за Петром. Тот же уверенно шел вперед, держа в руке детектор и огибая одному ему ведомые препятствия. То ли и вправду некоторые места следовало обходить, то ли он таким образом давал понять, что самому мне не пройти. Во всяком случае, когда я шел один, то не петлял столь странным образом. В конце концов, мне это начинало порядком действовать на нервы, и, когда мы совершили очередной крюк, я напрямую спросил, зачем понадобилось обходить вот эту горку.

— Радиация, — только и ответил Петр.

— Ага, — молвил я, против такого аргумента трудно было что-то возразить.

Может, видя мою недоверчивость, мой провожатый пояснил:

— Холмик-то непростой, сто пудов. Поди, захоронение какое, вот и фонит. И вообще, лучше холмики обходить стороной. Не известно, что за холмик. И технику заброшенную — тоже лучше обходить.

Оставалось только смириться и, преодолевая то тянущую, то режущую боль в ноге, совершать новые и новые шаги. Потом я как-то особенно неудачно наступил — и рухнул. Пришлось сделать незапланированный привал. Заодно глотнули из фляги Петра, а я еще и сменил повязку.

Отдохнув с полчаса, продолжили путь. Тем временем, день стал заметно клониться к вечеру. А казалось, что совсем недавно началось утро…

— Успеем до темна до Кордона?

— Не знаю, — Петр посмотрел на небо, — через Территорию короче, но на ней можем завязнуть в бандюках. Тогда придется ночевать там.

Потом на пути стала встречаться брошенная техника, все чаще и чаще. Верный признак того, что приближались к людским строениям. Да и Петр замедлил и без того небыстрый темп. Наконец, велел пригнуться и осторожно передвигаться перебежками от дерева к дереву. Из-за посадок впереди выросли темные крыши каких-то технических строений. Петр дал знак спрятаться, а сам высунулся из-за дерева и долго просматривал в бинокль крыши и окружающую местность. Наконец, махнул рукой: вперед.

Мы осторожно прошмыгнули за кусты, Петр снова прильнул к биноклю. Потом толкнул меня локтем:

— На, сам посмотри…

Крыша здания напротив приблизилась на расстояние вытянутой руки. Сначала я не заметил ничего подозрительного, потом показалось, будто в оконном проеме мелькнула тень.

— В окне? — прошептал я.

— Да, автоматчик…

В самом деле, теперь вполне отчетливо вырисовывался силуэт неподвижного человека.

— А может, снайпер?

— Не, снайперам тут делать нечего, не та тема, тут автоматчиков ставят. Где-то должен быть еще один. А где — никак не увижу.

— Ну а сам бы где засел на втором месте?

— Да есть тут несколько мест. Только если и правда они там, то плохи наши дела: все простреливается наперекрест. И мышь не проскочит, не то, что два человека.

— А вдруг не бандиты?

— А кто ж их знает. Тут постоянно грызля идет, то наемники, то братки рулят. Утром одни, а вечером другие. Хрен их разберет.

— А наемники что?

— Да тоже пристрелить могут, примут за бандюковских лазутчиков — и делу конец. Но пока хотя бы второго не увидим, с места не двинемся.

И Петр возобновил наблюдения в бинокль. Я сидел, прислонившись к дереву, делать было нечего. Заодно нога отдыхала. Заходящее солнце окрасило листву оранжевым, было тихо. Низкие слоистые облака подернулись лиловым. Совсем, как в мирное время, когда никто не скрывается от пуль, не всматривается напряженно в детектор, боясь нахвататься радиации…

Петр опустился на живот и медленно начал отползать. Видимо, чтобы просмотреть местность с других точек. С четверть часа он не появлялся, потом бесшумно раздвинулась трава.

— Есть, — произнес Петр шепотом, полным ликования.

— Где?

— А вон, отсюда не видно, за тем деревом башня водонапорная. Ну, я, в принципе, так и подозревал, а смотрю: и правда он там засел, гаденыш.

— Теперь проскочим?

— Не факт, не факт. Но все же шансов дюже больше. Если я все посты срисовал, то попытку можно считать успешной.

— А что, могут быть еще? — я хотел уточнить наши шансы: как-никак, рисковать предстояло собственной головой.

— Все может быть… Да не ссы, прорвемся.

Я не был столь уверенным, во рту моментально пересохло, в животе неприятно ослабло.

— Когда скажу, нагнись и дуй без оглядки вон к тем двойным кустам, видишь?

Я кивнул.

— И лежи там, жди меня. Голову не высовывай и постарайся дышать в одежду. Автоматчики, скорее всего, с оптикой, могут пар от дыхания засечь.

Стало по-настоящему страшно. Все внутри напряглось, я был готов сорваться с места, но все же едва не пропустил сигнал Петра.

— Давай же, мать твою, — он сильно толкнул меня в спину.

И я побежал, забыв пригнуться. Боялся только одного: выстрела с той стороны. На больную ногу в тот момент просто не обращал внимания. Указанные кусты впереди качались, но, казалось, нисколько не приближались, хотя бежал я довольно быстро, а до них было не более ста метров. Не добежав совсем немного, уткнулся в траву и остаток пути проделал ползком. И замер. Нет, ничего, тихо. Проскочил.

И совсем забыл наказ Петра дышать в одежду. Впрочем, я лежал лицом вниз, так что пар изо рта выходил в землю. Саднило вспотевшее лицо, исцарапанное вчера.

Через некоторое время услышал сзади шорох, это приближался Петр.

— Так, пока пролетели. Теперь как скажу — вон к тому вагончику и прям внутрь прыгай. Видишь?

Одинокий покосившийся прицеп с вырванной дверью и зачем-то заколоченными окнами приютился на косогоре. Я заметил, что это неплохая позиция для часового.

— Не, слишком оторвано от остальных, они так не делают.

На этот раз сигнал я не пропустил. И что есть мочи рванул к прицепу. Каким же неповоротливым и огромным было мое тело, а вокруг так мало кустов и деревьев. И нога отказывалась передвигаться; уже когда начал вскарабкиваться в дверной проем, втаскивал ее за собой обеими руками. Невыносимо жгло ступню. Стало понятно: третьей перебежке не бывать. Но я из последних сил ввалился внутрь и замер на полу.