ЖД-рассказы

– Нет, служить все-тки надо,- сказал Некипелов, ковыряя в зубах.

– Точно,- вставил свои пять копеек Каримов.- А то есть которые не служат. А за них другие служи. Кто за них будет служить? Крестьяне пойдут? И так уже армия не умеет ничего…

– Точно, точно.

– А то,- с горечью продолжал Каримов,- есть такие, за которых родители всё. Куда он такой годится, если всё родители? Развели тут, понимаешь. Я был в Швейцарии, все служат.

– А вы, Семен Семеныч, служили?- вальяжно спросил Некипелов у Крохина.

– Я Борис Андреевич,- угрюмо сказал Крохин.

– Значит, не служили?- истолковал его ответ Некипелов.- По здоровью чего или как?- и он подмигнул Крупскому.

– У меня была военная кафедра.

– А… Ну, эт не служба. Эт игрушки,- припечатал Некипелов.- Я так думаю: если ты мущщина – служи. Мущщина должен. Пусть не два, пусть полтора, теперь вот сделали полтора. Хотя лично я два служил и не зажужжал,- он хохотнул и опять подмигнул Крупскому.- Ну когда еще себя проверить-то? Мущщина должен себя испытать, иначе как ты будешь потом… в разных ситуациях?

– Есть которые не служат,- с затаенной злобой повторял Каримов. Видно, кто-то крепко подсидел его в трансгазе либо отбил бабу, кто-нибудь богатый, с престижными родителями.- Есть которые – всё за них другие делай, а они лежи. Я повидал…

– Ну, а вы, Семен Семеныч, по какой же части?- не отставал Некипелов.

– А вы, товарищ Кипятков?- спросу Крохин.

– Эк вы меня!- хохотнул Слава.- Ущучил, ущучил… Пальца в рот не клади, да? Ну, еще по маленькой. Я, Семен Семеныч, строитель. «Москву-сити» строим, слыхал?

– Слыхал.

– Ну а то!- воскликнул Некипелов и стал рассказывать, какой фантастической высоты и надежности будет «Москва-сити». Сам он был прораб и потому немедленно начал сыпать техническими характеристиками цемента, кранов и искусственной скалы, на которой все стояло. Часто упоминались немецкие балки. Основную часть будущего Вавилона возводили турки, и Некипелов одобрил их трудолюбие, хотя, заметил он, чурка есть чурка. Правильно?

– Они и в Штатах особняком,- печально сказал Крупский.- Кучкуются там.

– А ты, Саня, Шварценеггера видал?- спросил Некипелов.

– Абсолютно,- кивнул Саня. Почему-то все русские – даже после краткого пребывания в Штатах – вместо «да» отвечали «абсолютно», хотя у американцев Крохин такого не замечал.- Видал вот так, запросто. У меня фото с ним в книге,- он полез в дипломат и выложил глянцевый том, на задней обложке которого обнимал за плечи Шварца и Сталлоне.

– Он чё, нормальный парень?- поинтересовался Некипелов.

– Абсолютно,- сказал Крупский.- Вот как мы с вами, абсолютно. Очень много помогает детям у себя в штате. Его абсолютно любят.

– Есть такие, что помогают,- с той же горькой обидой сказал Каримов.- Наворуют, а потом помогают. Они все помогают, а ты спроси, откуда у него? Благотворители. Они обманывают всех, а говорят, что помогают. Я вот этого доктора знаю, забыл фамилию, который милосердие или что еще. Так он солнцевских лечит, я точно знаю.

Крохин отлично знал человека, о котором шла речь, и знал, что ни к каким солнцевским он отношения не имеет, просто имел несчастье один раз сфотографироваться с их паханом Карасем, когда тот пожертвовал на детскую больницу в Новопеределкине; но теперь, конечно, врачу было не отмыться. Каримов еще минут пять поругал жертвователей, сказал, что всё показуха одна, и пожаловался, что в больнице к нему недавно не было никакого внимания. После этого он долго рассказывал про свой желудок с пониженной кислотностью. Будь в купе хоть одна женщина, он, конечно, постеснялся бы таких анатомических подробностей, но теперь стесняться было нечего, и некоторое время все азартно обсуждали, что делать при поносе. Некипелов рассказал три анекдота в тему, Каримов визгливо смеялся, обнажая длинные зубы, и даже Крупский застенчиво улыбался, лаская всех коровьими глазами.

– А тебе пить-то можно, Саня?- спохватился Некипелов.

– Абсолютно,- кивнул Саня.- Если знать норму, то абсолютно.

– А скока у тебя норма, у такого большого?

– Двести грамм можно абсолютно.

– Вообще,- сказал Каримов,- что ты не женатый, я это, спортсмен, одобряю. Ты это правильно. Ничего хорошего.

– Ну,- подмигнул всем сразу Некипелов,- кое-что хорошее есть…

– Ничего хорошего,- убежденно повторил Каримов.- Они все могут вертеть как угодно, но они непонимающие.

Каримов, видимо, не привык пить, а может, давно не пил из-за своих поносов, и потому сейчас его не на шутку разобрало. Он начал делиться своей философией жизни, а сводилась она к тому, что все постоянно стремятся всех наколоть, обмануть и подставить. Уж на что он все время держал ухо востро, но лично его, Каримова, женщины всегда старались облапошить, предлагая свой сомнительный товар за его деньги и удобства. Если бы в купе была женщина, он постеснялся бы, конечно, этой оголтелой исповеди неудачника, которая в некотором смысле была еще зловоннее, чем разговоры о поносе; от нее тянуло давней неухоженностью и тупой тоской. Некипелов слушал, вставляя сочувственные замечания, но в одном вопросе согласиться с командировочным не мог. Конечно, соглашался он, бабы, безусловно, все как одна думают только об этом и еще хотят денег, и деньгами с ними можно делать что угодно, но если баба понимает в этом деле (тут он подмигивал и цокал), то можно и деньги, и жилплощадь, и что угодно. Большинство баб, конечно, не понимает, но некоторые понимает, и вот у него была одна в Сочи, которая доводила его до белого каления. Ты представляешь, говорил он Крупскому, она скрипела зубами! Зубами скрипела! Крохин узнал бы еще много интересного, но тут из соседнего купе к ним вломился пьяный дембель, жаждавший общения. Он выходил курить и ошибся дверью, и вот вломился к ним, а когда увидел, что у них есть еще,- не пожелал уходить. Он стал рассказывать про свои пограничные геройства. По его рассказам выходило, что китайцы совершают провокации ежедневно, и многих он взял лично, а с некоторыми пришлось драться врукопашную. Все это он норовил изобразить.

– Они знаешь что?- доверительно спрашивал он у Некипелова, живо смекнув, кто тут душа общества.- Они всю нашу Сибирь… уже практически всю! Они обнаглели, это самое, как я не знаю! У нас на заставе был Иванов во время учений, министр. Руку жал. Он говорил, что направление стратегистическое! Стра-те-ги-сти…