Синий олень. Трилогия (СИ)

Качнув головой, Сергей неопределенно хмыкнул:

– Да, конечно, но ведь вы не можете переместить почву из Дагестана под Киев?

– Почему же? Для наших целей вполне возможно переправить несколько сотен тонн грунта из совхоза в ЦВНТ. Разумеется, нам необходимы ваши анализы образцов почвы.

Сергей побледнел.

– Вы хотите переместить из Дагестана под Киев грунт с bacteria sapiens? Но если такую биомассу вы выведете из зоны безопасности, это может привести к непредсказуемым последствиям – не только для перемещенных бактерий, но и для оставшихся.

– Район Киева по уровню своей радиационной безопасности не уступает совхозу, – возразил Черкизов, – а помещения, в которых находятся источники излучения – электронные микроскопы и рентгеновские дифрактометры, – имеют дополнительную внешнюю защиту, я специально на этом настаивал.

– Эти приборы‑то как раз неопасны – максимальная частота мягкого излучения, используемого при их работе, много меньше порога, гибельного для bacteria sapiens. За последние десять лет мы имели возможность убедиться, что излучение порядка десятых долей ангстрема и выше они переносят безболезненно. Нет, дело в случайностях, которые нельзя предвидеть.

– Дозиметрический контроль будет проводиться пять раз в сутки, все случайности будут исключены. Вы сами сможете в этом убедиться, приехав к нам в Киев.

Сергей вылетел в Киев сразу же после майских праздников, и в отсутствие брата Муромцев‑старший по утрам добросовестно доставлял племянницу в новую школу на служебной машине. Каждый день без четверти восемь Таня выходила из подъезда, около которого уже стояла темно‑синяя «Волга» и заученным тоном пай‑девочки приветствовала курившего рядом с машиной водителя:

– Здравствуйте, Михаил Егорович.

Кивнув, водитель ждал, пока она заберется на переднее сидение, потом щелчком отправлял сигарету в урну и, усевшись с ней рядом, спрашивал:

– Ну, как дела?

– Все нормально.

– В новой школе еще не накуролесила?

После того, как она отрицательно мотала головой, шофер умолкал, потому что не знал, о чем еще с ней говорить. Каждый день повторялось одно и то же, и Таня отлично понимала, что Михаилу Егоровичу глубоко безразличны ее школьные дела, но он считает, что с «ребенком начальства» нужно заигрывать. Однажды на нее что‑то нашло, и она спокойно ответила:

– Накуролесила – сто рублей у математички из сумки украла.

Водитель или был глуховат, или вообще думал о своем и не слушал, потому что он никак не отреагировал, лишь промычал что‑то невнятное. Петр Эрнестович, обычно выходивший из дому на пару минут позже племянницы, как раз в этот момент открыл заднюю дверцу и бодро произнес:

– Приветствую, Михаил Егорович. Что ты там рассказываешь, Танюша?

– Ничего, я стихи вслух повторяю, – безмятежно проговорила Таня, – нам наизусть по литературе задали.

– Наизусть? Н‑да, сейчас в школе много задают, в наше время жить было легче, – он уселся на заднее сидение, пристроил рядом с собой массивный портфель с бумагами и вытащил папку с документами – в машине Петр Эрнестович всегда работал, поэтому никогда не садился рядом с водителем, где, по его словам, негде было развернуться. – А кто автор, чьи стихи?

– Не помню, Пушкин, кажется. Или нет, Маяковский. Стихи у него такие есть – о советском паспорте. Прямо за душу берет!

Покачав головой, ее дядя открыл папку и начал читать, делая пометки. Еще месяца три назад он, наверное, сказал бы что‑нибудь шутливое, но с того дня, когда случайно проявились необычные способности племянницы, ему становилось неуютно в ее присутствии. На углу девочка вышла из машины, и Петр Эрнестович, проводив глазами шагавшую вдоль Суворовского проспекта тоненькую фигурку с болтавшейся на боку сумкой, с невольным облегчением вздохнул, подумав:

«Нет, нельзя так напрягаться, я даже говорю с ней каким‑то неестественным тоном. В конце концов, у Людмилы ЭТО появляется только в минуту сильного волнения или всплеска эмоций. У Танюши, наверное, тоже. Злата считает, что даже Сережа с Натальей не должны ничего знать. Что ж, она, возможно, права – это осложнит отношения девочки с родителями. Люди не выносят, когда за ними подсматривают – пусть даже самые близкие. А ведь тут не то, что подсматривать – тут словно все внутренности вывалены наружу. Злата относится к этому спокойно, но я…»

Сергей вернулся через неделю – усталый и посмуглевший под украинским солнцем. Ночью он овладел женой с такой торопливой горячностью, что потом, остыв, ощутил неловкость и начал извиняться:

– Прости за грубость, но я никогда так не скучал без тебя. Неделя, а казалось, что год прошел.

– Что ты, Сережа, все хорошо, – протянув руку, Наталья ласково погладила его по щеке. Ласково и… безразлично. Взгляд ее, устремленный в потолок, казался застывшим.

– Недели через две мне, скорей всего, опять придется лететь, – осторожно сказал он, виноватым тоном. – Если честно, то надо бы пораньше, но неловко – Петька каждое утро тратит лишний час, чтобы отвезти Таньку. Школа закончится, тогда поеду.

– И куда же на сей раз – опять в Киев? Интересно, что это вдруг тебя так туда потянуло? Или, может, это кто, а не что?

Наталья изо всех сил старалась, что бы в голосе ее муж услышал досаду по поводу его предстоящего отъезда и скрытую ревность. Ничего этого она абсолютно не чувствовала, но сыграть ей удалось хорошо, и польщенный Сергей, засмеявшись, шутливо взъерошил волосы жены, а потом легонько куснул зубами мочку ее маленького уха.

– На этот раз можешь не ревновать, я отправляюсь в резиденцию Рустэма Гаджиева и задержусь там, возможно, дней на десять. Потом вернусь и буду полностью в твоем распоряжении.

– В совхоз? – она искренне удивилась, потом вспомнила: – Ах, да, я и забыла – у вас же там какая‑то база. Что ж, повидаешь Халиду, я беспокоюсь, как она.

– Халиду? – удивился Сергей. – Разве она сейчас не в Москве? Ей в декрет ведь только в июне.

– Она решила перед декретом взять очередной отпуск. Позавчера они все улетели – она мне позвонила. Знаешь, я была в шоке, когда она мне сказала, что у них билеты на самолет – даже накричала на нее немного.

– Ну, это ты зря.

– Нет, ты представь, мне просто стало обидно! Мы ведь сто раз все это обсуждали, и я, как медик, убедила ее, что рожать лучше в Москве – у нее все это время было стрессовое состояние, врачи опять предполагают многоплодную беременность, да мало ли какое осложнение! Она согласилась, договорились, что я к родам приеду помочь, мне пришлось специально обговорить с нашим главврачом, что я месяц отработаю в две смены, потом возьму отгулы. Месяц я почти не выхожу из поликлиники, дома не бываю, Таньку вообще не вижу, и вдруг мне звонят и сообщают, что моя помощь ей особо не нужна, она решила рожать в своем совхозе. Некрасиво, тебе не кажется?

– Ладно, ничего страшного – ты возьмешь свои отгулы, и мы съездим в Сочи. Лучше скажи, как Халида себя чувствует?

– Очень подавлена, я поэтому даже не стала ее по‑настоящему упрекать. Иногда я думаю, что зря мы от нее все скрыли. Знаешь, она объяснила, что так внезапно сорвалась с места, потому что вдруг решила, – голос Натальи сорвался, и она всхлипнула, – она решила… Она надеется увидеть Юру. Ты ведь знаешь, у него это было идеей фикс – каждый год непременно приезжать на могилу Лизы в день, когда… В годовщину.

Из груди Сергея вырвался горестный вздох:

– Боже мой, бедная девочка! Не знаю, возможно, нам и вправду не стоило скрывать – нужно было подготовить ее, как‑нибудь осторожно сообщить. Но ее мать так настаивала, так требовала молчать, что мы просто не имели права идти ей наперекор. Понятно – Фируза боится за дочь и будущего внука.

Наталья снова всхлипнула и сердито потрясла головой.