Реванш России. Преодожение

Смирнов патологически ненавидел всю эту свору бездарных номенклатурных выводков, которые за счет положения родителей занимали в Министерстве теплые места, получали персональные надбавки, премии и повышения. Из 3215 сотрудников их министерства только около 300 человек работали в поте лица, как говорится, не за деньги, а во имя дела. В основном это были приезжие, те, кого министерство подбирало на периферии и переводило в Центр. Конечно, в первую очередь брали энергичных, умных и инициативных людей, которыми подпитывали гниющие плесенью лени тунеядствующее потомство деградирующей номенклатуры Москвы и страны.

В конце 1988 года он ушел из министерства и на голом месте вдвоем с приятелем создал небольшую фирму "Прогресс" Лтд. Начали заниматься разработкой проектов для машиностроительных предприятий. На совместные накопления около 8 тысяч рублей они арендовали у поликлиники возле "Красных ворот" две комнаты, наняли секретаршу и главного бухгалтера, начали раскручивать дело. Работали по 16 часов в сутки без выходных. Уже через полгода у них на счету было 86 тысяч рублей чистой прибыли, через год эта сумма возросла до 210 тысяч рублей. Это было время, когда уже повсеместно стали создаваться трудности со снабжением, поэтому особо не обзаводились ни мебелью, ни оргтехникой.

В начале 1990 года они уже создали корпорацию "Реконструкция и технологии" и переключились на работу с предприятиями военно-промышленного комплекса. Смирнов ужаснулся тому положению, в которое Горбачев загнал оборонку, в одночасье лишив ее финансирования. Так действовать мог только враг, ибо даже дураку знакомо понятие кессонной болезни и отчего она происходит.

Всем понятно было, что многие предприятия оборонки нужно переводить на гражданскую продукцию. И любой, даже тупоумный человек, провел бы конверсию в ряд этапов. Скажем, завод на 100% загружен производством боевых машин пехоты или танков, которые производил, допустим, 5 тысяч единиц в год. Что сделал бы даже посредственный руководитель, которому нужно только 1000 единиц вместо 5000. Он установил бы предприятию госзаказ с ежегодным уменьшением производства этих машин, растянув этот процесс на четыре — пять лет. Скажем, в 1986 году госзаказ — 80% продукции, в 1987 — 65%, в 1988 — 50%, в 1989 — 35%, в 1990 году — 20%. Оставшуюся же свободную нишу предприятие постепенно заполняет производством гражданской продукции, для чего ищет партнеров, а государство дает кредит, скажем, на пять лет на приобретение необходимого оборудования или реконструкцию действующего.

А этот Герострат взял и сразу снял финансирование многих предприятий. Заводам, обладавшим одними из лучших специалистов в мире, было нечем даже платить зарплату. И началось по всей стране уродство. Предприятия, выпускавшие уникальное вооружение и технику, стали делать кастрюли, детские коляски, велосипеды, настольные лампы, электроплиты и прочую чепуху, которой, только за продукцию одного завода ВПК, можно было бы завалить страну. Но Смирнова пугало даже не это, а то, что к высшей власти пробрался враг, сознательно разрушающий страну, не зря ведь ему присвоили звание "лучший немец" и дали Нобелевскую премию, присуждение которой уже давно опутано идеологическими и политическими тенетами мировой закулисной игры.

Трагичным же для России Смирнов считал и другое. Не разрушительные удары врагов погубят Россию, а выродившееся племя властной элиты, номенклатурных инфузорий, которые за должность, за доллары продадут не только страну, но и мать родную. Из тысяч людей разных сфер — от цековских работников до сотрудников КГБ, которые имели возможность приближаться к Герострату, не нашлось ни одного, кто придушил бы эту трагическую ошибку природы. Именно в этом видел Смирнов карающий перст судьбы России. За 75 лет оболванивания народа из его сознания умело вымывали историческую правду об истории страны, любовь к Родине и прививали преданность КПСС и генсекам, превращали в зомбированное стадо Иванов, не помнящих родства...

Общая обстановка в стране настолько тяготила Смирнова, что иногда подспудно возникало желание все бросить и бежать из этого российского дурдома на Украину. Но и там обстановка была не лучше. Такой же зомбированный на рабскую покорность народ, как и в России. Украинские националисты из западных районов Украины, или "западенци" — как их еще называли в крупных промышленных центрах, составляли всего около 15% населения республики, но, используя деньги Запада и Ватикана, сумели навязать идею "самостийной" Украины всему народу. Народец, состоящий из помеси поляков, венгров, русских, украинцев, румын и прочих наций, говорящий на какой-то тарабарщине из украинских, польских, румынских, русских и прочих слов, начал агрессивно вести подрывную работу еще в 1987 — 1988 годах.

Смирнов вспомнил свою последнюю, командировку в Киев в сентябре 1990 года, когда католические националисты проводили в столице Украины митинги, выплачивая рекрутам из киевской молодежи по 500 рублей за участие в митинге. А у него в Москве секретарша за месяц работы получала 600 рублей, очень приличные по тем временам деньги. На площади рядом с Крещатиком толпились юнцы с плакатами: "Москали зъилы (т.е. съели) наше сало!", "Долой москалей!" и т.д. Кругом, коверкая язык, звучала не украинская, а малопонятная речь, которую Смирнов, отлично знавший украинский язык, ведь в школе с 1 по 8 классы все в обязательном порядке учили украинский язык, с трудом понимал.

Юрий Иванович в день отъезда, прощаясь с Сергеем Петренко, директором киевской фирмы "Луч", спросил его:

— Что же вы смотрите молча на всю эту вакханалию? Ну, отделите вы Украину, а дальше — что? Утоните в дерьме? Вы ведь не Россия, нет у вас нефти, газа, золота, платины, алмазов, никеля, кобальта, меди, лесов... Продукцию выпускаете такую же посредственную, как и Россия. Но Россия с колен поднимется за счет своих сырьевых богатств, а вы за счет чего можете подняться? Вот когда совсем упадете, придут с юга турки, что тогда? Вспомните опять Россию?

Петренко тогда обиделся.

— Ты что, Юра, меня считаешь таким, как эти придурки? Мы ничего сделать не можем, ты же видишь, кто у нас у власти — партийный идеологический холуй Кравчук, а партийные идеологи — это всегда были самые последние проститутки, что у вас, что у нас, что в других республиках. Кравчук же сам западенец, родом из Западной Украины.

Смирнов обнял Петренко и сказал:

— Извини, Серега, не хотел тебя обидеть, но такая злость берет, когда видишь, что вся западная сволочь осуществляет свою подрывную работу при помощи партноменклатуры.

Смирнов тогда вернулся из Киева от Петренко с тяжелым сердцем, но окунулся с головой в работу, которая постепенно стерла из памяти тот горький осадок. Но вот прошло полтора года, и они живут теперь в разных государствах...

Когда все гости Смирнова после совещания вышли, он позвонил секретарше и попросил найти юриста, чтобы срочно зашел. Через пять минут Игорь Крабов, юрист корпорации, зашел к директору,

— Садись, Игорь, — пригласил его Смирнов. — У нас появились осложнения с префектурой. Как ты знаешь, это помещение мы получили через райисполком, аренда оформлена на пять лет. Отвалили мы тогда этим рвачам из райисполкома прилично, но теперь к власти дорвались голодные волки и требу ют новую мзду. Просят взятку в 500 тысяч! Мы просто не можем дать такую сумму. Это понимают и эти подонки. Просто сумма названа несуразная. У них цель — нас выжить. Будь добр, поторопи своего приятеля Кравцова, он нам обещал по мочь.

—  Хорошо, Юрий Иванович, — ответил юрист, — я знаю, что какие-то варианты там уже прорабатывались. На следующей неделе я буду в комитете и узнаю.

Игорь Крабов был опытным юристом и в свое время работал в КГБ СССР. В 1989 году попал под сокращение и стал работать вольным стрелком, как говорится. Многие организации в силу небольших объемов работы не имели возможности держать штатного юриста, его просто не смогли бы загрузить объемом работы, поэтому заключали с юристами трудовые договоры, и те работали либо один день в неделю, либо подключались к работе по мере необходимости. На таких условиях работал и Крабов у Смирнова. Как-то Юрий Иванович поделился с ним сложностями в аренде помещения и попросил помочь, если есть такая возможность. Вскоре Крабов познакомил его со своим приятелем из ПГУ КГБ — Кравцовым. Они сразу понравились друг другу, и Кравцов пообещал помочь.