Оборванные струны

Шериф возвращается к своему автомобилю, составляет протокол, затем отправляется в горы забрать труп Бобби — наверняка желая, чтобы пирата убил кто-то из его ребят-полицейских, а не свой брат-бандит.

Как Лев ни отворачивается, он невольно замечает злые взгляды, которыми одаривают его полицейские перед тем, как уйти.

— Твоё прошение о присоединении к племени отвергнуто, — сообщает ему мама Уила. В её голосе звучит боль — частично по отношению к Леву, частично по отношению к её сыну, которого она больше никогда не увидит. — Мне очень жаль, Лев.

Лев принимает это известие со стоическим кивком. Другого решения он и не ожидал. Он догадывался о нём по тем взглядам, которыми его обжигал каждый встречный после их возвращения из похода. Те, кто был с ним знаком, смотрят на него как на ходячий надгробный камень, как будто имя Уила выбито на его сиеновом лице. Те же, кто с ним незнаком, смотрят на него как на представителя мира, забравшего у них Чоуилау. Музыка Уила — душа его — покинула резервацию, и этой потери ничем не возместить. Рана будет кровоточить ещё очень долгое время. И не на кого возложить за это вину. Кроме Лева. Даже если бы ему дали право на поселение, резервация недолго оставалась бы его убежищем.

Пивани отвозит Лева к северному входу в резервацию — колоссальным бронзовым воротам, обрамлённым башнями из зелёного стекла. Лев пригибается, чтобы разглядеть колокола на башнях и подвешенную над воротами бронзовую же скульптуру, изображающую вставшего на дыбы мустанга в натуральную величину. Уил рассказывал ему, что скульптуру поддерживают тонкие и прочные, почти невидимые нити, а также прозрачная стеклянная перекладина. Когда ветры с гор дуют через долину, детишки собираются у ворот в надежде увидеть, как конь освобождается от пут и улетает вдаль.

— Куда же мне идти? — растерянно спрашивает Лев.

— Это уж тебе решать.

Пивани наклоняется через мальчика, достаёт из бардачка свой кошелёк и вручает Леву солидную пачку купюр.

— Слишком много, — выдавливает из себя Лев, но Пивани качает головой.

— Ты окажешь мне честь, если примешь этот подарок. И окажешь честь ему, — говорит Пивани. — Ребята рассказали мне, как ты предложил себя пиратам ещё до Уила. Не твоя вина, что они выбрали его, а не тебя.

Лев послушно засовывает деньги в карман, пожимает Пивани руку и выходит из машины.

— Надеюсь, твой дух-хранитель приведёт тебя в безопасную гавань. В то место, которое ты сможешь назвать своим домом, — желает ему на прощание Пивани.

Лев закрывает дверь, и через мгновение пикап скрывается за поворотом, подняв облачко пыли. Только теперь Лев вспоминает, что духа-хранителя у него нет. Он так и не завершил своего духовного искания. Нет никого, кто мог бы ему помочь, указал бы дорогу в тумане будущего.

Охранник кивает ему. Мальчик выходит через калитку и направляется к автобусной остановке в сотне футов впереди. Перед глазами Лева простирается пустошь, покрытая зарослями полыни; она уходит к самому горизонту. В душе у мальчика такая же полынная горечь и такая же пустота.

Он пересчитывает деньги, которыми снабдил его Пивани. Их хватит на то, чтобы уехать очень далеко, и всё же недостаточно далеко — потому что никакие деньги в мире не уведут Лева прочь от всего пережитого с того самого дня, когда десятину отослали по назначению.

Уил исцелил его своей музыкой, познакомил с образом мышления своего народа и спас от пиратов, отдав им взамен свою жизнь.

А всё, что Лев был в состоянии дать Уилу — это аплодисменты.

Из расписания Лев узнаёт, что следующий автобус придёт через полчаса. Мальчик не заморачивается выбором пункта назначения. Он знает: куда бы он ни поехал, дорога будет пролегать во мраке. Ему больше нечего терять. Пустоту в душе сменяет пламя. Отныне он будет стремиться только к одному — к расплате.

Он смотрит на свои ладони, вспоминает, как аплодировал Уилу, и его цель вырисовывается перед ним во всей простоте, ясности и грозном величии. Она даст выход его гневу...

…и разорвёт мир в клочья.

10 • Уил

Уил, словно его дух-хранитель ворон, перелетел через стену резервации, но совсем не так, как он себе это представлял. Глубоко в душе он всё ещё ждёт, что Совет племени, а может, даже и весь Союз племён каким-то образом спасут его. Но никто не приходит на помощь.

Пираты привезли его не на живодёрню, а в частную больницу. В этой фешенебельной клинике со стеклянными стенами, мягко сияющими светильниками и большими красочными фресками он не видит ни одного пациента. Штаб работников огромен, с Уилом обращаются как с рок-звездой; к его услугам любая, самая изысканная еда, но ему не хочется есть. Он может слушать любую музыку, может выбирать самые новейшие фильмы, игры, книги, смотреть телевизор — но ничего этого ему не надо. Он смотрит только на дверь.

На третий день в его комнату входят трое: невролог, хирург и какая-то сурового вида дама со светлыми волосами. Они вежливо просят его поиграть им. Несмотря на сердечную боль, Уил играет безупречно. Гости в восхищении. Он всё ещё надеется, что его игра найдёт ключ к их сердцам и откроет ему путь на свободу. Он всё ещё надеется, что вот сейчас раздастся стук в дверь и кто-то из его племени войдёт в комнату с доброй вестью. Но никто не приходит.

На четвёртый день, на рассвете, его закрепляют на койке ремнями. Медсестра делает инъекцию, и в голове у Уила всё затуманивается. Его вкатывают в операционную: яркие лампы, белые стены, попискивающие мониторы, всё стерильно и холодно. Совсем не так, как в хирургическом корпусе дома, в резервации.

Он чувствует тупое отчаяние. Ему предстоит разъём. И он встретит свой конец в одиночестве.

Одно из лиц кажется ему знакомым. Хотя на женщине операционная роба и её волосы забраны под шапочку, маски на её лице, в отличие от других, нет. Похоже, они считают, что для него видеть её лицо гораздо важнее соблюдения правил асептики. Уил не удивлён, увидев её здесь. Он когда-то играл для этой женщины. Она так никогда и не назвала ему своего имени, но он слышал, как другие звали её Робертой.

— Ты помнишь меня, Чоуилау? — спрашивает она с едва заметным британским акцентом. — Мы встречались вчера.

Она произносит его имя без запинки. Это и доставляет ему крохотное удовольствие и одновременно тревожит.

— Почему вы это делаете? — спрашивает он. — Почему со мной?

— Мы искали подходящего Человека Удачи очень, очень долгое время. Ты станешь частью невероятного эксперимента. Этот эксперимент изменит будущее.

— Вы расскажете моим родителям, что со мной случилось? Пожалуйста!

— Извини, Уил. Никто не должен знать об этом.

Это потрясает его больше, чем мысль о смерти. Его родители, Пивани, Уна, всё племя будут скорбеть об его отсутствии, но они так и не узнают о постигшей его судьбе.

Женщина берёт его руки в свои.

— Я хочу, чтобы ты знал: твой талант не будет потерян. Эти руки и набор нейронов, в которых содержится весь твой музыкальный дар, не будут разъединены. Они останутся нетронутыми. Потому что я тоже высоко ценю то, что составляет саму суть твоей личности.

Это совсем не то, чего желает Уил, но он пытается утешить себя мыслью, что его музыкальный талант переживёт его разъём.

— Моя гитара, — ухитряется он проговорить сквозь стиснутые зубы, стараясь не обращать внимания на то, что он больше не чувствует пальцев на ногах.

— Она в сохранности, — уверяет его Роберта. — Она у меня.

— Отошлите её домой.

Она сначала медлит, потом кивает.

Разъём Уила идёт полным ходом — гораздо быстрее, чем обычно проходят подобные операции. На него уже накатывает волна мрака — слишком скоро! Он больше не может слышать Роберту. Он больше не может видеть её.

Затем, посреди всей этой пустоты он вдруг ощущает чьё-то знакомое присутствие.

— Дедушка? — пытается сказать Уил. Он не может больше слышать собственный голос.