Восстание мизантропов

«Отельцы уверяют, что вчера его нашел наш казачок в беседке в саду, висящего на ремне вниз головой и ногами и медленно повертывавшегося, как паук на паутинке».

«Сегодня вечером я прилег соснуть и проснулся от страшного грохота в комнате. Моим глазам представилось следующее незабвенное зрелище: — вбок летел маленький жирандоль из угла, сокрушая все на своем пути; засим тяжелые драпри, разметав свои края, начали биться, будто бы в них попала муха, с сен-бернара величиной, и в скорости низверглись вниз вместе с багетом, кольцами и всей арматурой. Очевидно, что вся эта туча не могла себе отказать в удовольствии упасть прямо на мой письменный стол, который, видимо, исключительно от ужаса, тоже перевернулся, лампа упала, потухла и засим все немедленно смолкло. Когда я вскочил и зажег люстру, то увидал, что на развалинах моего благополучия, сидит совершенно спокойно Магнелиан и ест мой шоколад, выпавший из стола. Должен сказать, что у меня в этот миг явилось сильное желание очистить ему всю остальную верхнюю челюсть, но он, не говоря ни слова о происшедшем, сразу заговорил о своем и через пять минут я с восторгом и изумлением слушал этого странного человека, этого восторженного пророка новой жизни и нового человечества. Он указал мне между прочим: „Мир создан из световых монад — вот вы увидите, как их откроют лет через пять: это открытие зальет нас счастьем, — свет основа мира. Покуда же мы бьемся среди энергетических представлений, мы не выползем из нашего ада. Масса должна быть повержена“. Признаться, я даже и не понял. Но в душе — полная вера и готовность слушать его и идти за ним, куда он захочет и позовет».

«Приходил полицейский комиссар и справлялся о Магнелиане. Он говорил, что сыскное бюро получает от того чуть ли не ежедневно длинные прошения с просьбой оградить его от отравления… В чем дело — неизвестно. Кто его отравляет, тоже никто не знает. Полицейский говорил о каком-то восточном яде. Но, возможно, что это недалеко от истины».

«Магнус появился вчера днем без меня. Дело будто бы было так: он прошел в столовую, вынул из буфета полкило масла и кушая оное, направился в гости к одному из самых веселых своих описателей. Но войти в комнату не решился, ибо, — как говорит тот, — в комнате на столе лежала яичная скорлупа…. Тогда он направился к соседу, вдруг оттуда выскочил с диким криком и побежал по коридору, останавливаясь у стены, чтобы облегчить свою душу: — проще говоря, его рвало самым ужасным образом. Вслед затем он куда то сунулся (под ковер, говорят они) и исчез. Обсуждение происшествия привело к решению, что кроме чужого масла он поглотил и еще что-нибудь, руководясь своим принципом, что все, несодержащее яйца — съедобно. По мнению отельцев он выкушал две баночки гуталина, каковой и произвел описанный эффект. Ужас какая чепуха, — мне его жалко и я ничего не понимаю».

«Вчера ночью он пришел ко мне, неведомо как пробравшись через запертую дверь (правда, теперь замок дверной очень плохо запирается, а отпереть его можно чем угодно вплоть до микроскопа). Он сказал, что будет теперь жить, здесь, т. к. он должен скрываться. Нашел место, по правде сказать! Мы говорили до свету».

«Отельцам он очень надоел и они решили его направить к Галату. Его посадили в вагон с сановными турками, все было очень хорошо, но через шесть часов он оказался вновь в отеле, по словам нашего швейцара, убежав из вагона через отдушник…. Он говорит, что с этими азиатами, вооруженными с головы до ног, он не мог ехать, хотя эти маслиноглазые дипломаты вряд ли имели какое оружие, кроме своих ужасных носов».

«Боже мой, он скончался вчера в шесть часов вечера! Меня позвали в гостиную, я прибежал и увидел его лежащего на ковре около дивана. Масса народа окружала его с самыми недоуменными лицами. Он лежал спокойно, без сознания. Я побежал звонить по телефону за доктором, возился с этим с полчаса и, когда вернулся, он был уже мертв. Я был вне себя, — ясно, что он отравлен. Покуда я бегал за доктором, полицией — тело убрали».

«Неделя прошла с его смерти. Но я до сих пор подумать об этом кошмаре не могу. И какое гнусное попустительство со стороны правительства».

«Сегодня вечером один из отельцев говорит мне: „Завтра едет в Каир наша миссия и с ней доктор философии Ф. Магнелиан“… — „Помилуйте, сказал я, да ведь он умер!“ Тот старательно затушил об пепельницу папиросу и сказал: „Это ничего не значит…. что вы, такому человеку!“ — засмеялся и ушел. Очень буду рад, если, так сказать, слухи о его смерти окажутся преувеличенными, но ничего не понимаю».

«Миссия каирская уехала и с ней Магнус».

«Опять приходил полицейский комиссар и смеху для всем афишировал письмо Магнуса. Я списал оттуда следующее: „вскрытые мною принципы природы и человечества могут и должны казаться обычному уму божественными, я этому не удивляюсь и не пробую спорить с этим. Далее несовершенство мыслящего аппарата переносит содеянное на содеявшего и собственная моя личность становится в глазах этих людей, делающихся моими врагами, — божественной. Это обстоятельство толкает их на безумное обожание моего Я, на преклонение, которого не знал ни Наполеон, ни Александр — и оно же увеличивает до крайности число моих врагов. Эти враги постоянно подмешивают в мое кушанье под видом яиц, белковых или желтково-летициновых глицератов токсические смеси мускаринового типа. Тщательный анализ показал мне их, я принял меры, изобрел статочные противоядия и ныне могу поглощать мускариновые лактикаты ежедневно по 10 грамм без всякого вреда для себя. Но они открыли это и в настоящее время переходят к новым ядам. И я несомненно буду отравлен“…. Хохот был ужасный. Каламбурам нет числа. По-истине это на грани здравого смысла — но разве войны и казни не на той же грани?!»

«Утром я нашел у себя под подушкой тетрадь сочинений Магнуса. Если бы я мог рассказать, что это такое, — смешно и говорить о величии Бонапарта перед этим дивным умом…. Сейчас ко мне прибежал один из наших отельцев и с хохотом уверял, что он видел Магнуса, сидевшего в позе мартышки на желобе кегельбана, у нас в подвале. Я сорвался и побежал туда. Но пока я блуждал по этому подземелью, Магнус исчез».

«Прислуга, к которой я обратился, уверяет меня, что Магнус тут и исправно съедает свой обед. „Где же он живет?“ — спросил я. Горничная взглянула на меня с презрением и ответила уклончиво: „Вам, небось, лучше знать“. Так я ничего и не добился».

«Утром в саду я обнаружил на столе Магнусову шляпу и чернильницу. Сердце мое задрожало, я бросился его искать и нашел распластавшимся и прилипшим к стене искусственного грота. Когда я нашел его, он сделал мне знак молчания, вскочил и через миг — я нигде уже не мог найти его».

«Послезавтра я должен уехать. Грустно будет покинуть Софию, не повидавшись еще с Магнусом».

«После обеда ужасный фарсоподобный скандал. Уборная второго этажа оказалась запертой в течении двух часов. Около собралось человек десять, — мой сосед, пугавший Филя Магнуса яичной скорлупой, пришел махнул рукой и объявил, что там скрывается Магнус. Раздался хохот, но кое-кто уже сердился не на шутку. Вдруг, там что-то довольно громко щелкнуло, блеснуло и немедленно кругом погасло электричество, а затем с грохотом вылетели на нас стекла из окна над дверью уборной. Все с проклятиями начали чиркать спичками, дернули дверь — она была отперта. Я повернулся, пошел и у себя в комнате нашел…. Магнуса. В это время вошел ко мне мой сосед и попыхивая трубкой, сказал Магнусу: „Да вы ученый мужчина, — вы сожгли нам пробки на половину здания“. Магнус нахмурился и продолжал говорить со мной. Тот сказал еще что то, а Магнус ответил: „Если бы это было так, как вы говорите, — а ведь это вы говорите — то я бы знал это, но даже, если бы я знал, то и тогда мне не хотелось бы об этом говорить“. Тот фыркнул и ушел. — Мы проговорили до света. Завтра утром я еду. Мы еще увидимся с ним».

XII