Рукопись Бэрсара. Сборник (СИ)

— Я научусь, — сказала себе Элура. — Я уже дважды сумела услышать вас: когда мы спешились, и у серых камней.

Ночевали без огня. Дошли до воды еще задолго до темноты, и Ортан велел останавливаться на ночлег.

Странный родник: круглая яма с водой, а из нее вытекает ручей, кружит с десяток шагов — и исчезает. И ни одной тропинки к воде…

И трава под ногами, как неживая — серая, колкая, с неприятным блеском, а вот Фоил ест ее с наслаждением. Странно, подумала вдруг Элура, мы все как — то сразу привыкли к тому, что Фоил — один из нас. Не животное, не верховой рунг, а равный нам добродушный ребячливый спутник.

Ночь накрыла равнину. Непривычное небо, и созвездия плоско лежат на нем. Птица раскинула крылья слишком близко к земле, а Колесо видно уже целиком. И Дева взошла: льет из чаши огненную струю, широкую, тусклую полосу почти через все небо.

— Галактика, — повторила она про себя священное слов. Как странны в этой ночи слова священного Языка! Галактика. Звезды. Планеты, луны. А Мун уже проходит первую четверть. Послезавтра родится Феба. А потом наступит черед Офены. Через восемь дней начнется Трехлуние — двадцать дней, когда в небе все три луны…

Ночь теплая, но холодок прошел по спине и тронул волосы, словно ветер. Что — то должно случиться. Что — то страшное, страшнее, чем все, что было.

Илейна не шевельнулась, когда она встала, и Элура привычно накрыла ее плащом. Совсем ни к чему, ведь здесь тепло, но так уж она привыкла…

Все сразу иначе, когда стоишь. Просторная даль, посеребренная лунным светом, горьковатый запах травы — и тишина. Нехорошая, грозная тишина, даже ручей не шепчет — или он и прежде молчал? Не знаю. Не по себе.

И в стороне от нас две черные тени. Фоил лежит на траве, а Ортан сидит и смотрит в даль, глядящую на него.

Она подошла и молча присела рядом. Фоил поднял голову, посмотрел Ортан не шевельнулся.

— Не думай об этом, Ортан, — сказала она. — Не мучай себя напрасно.

— Да, я знаю, как это больно. Когда ты вне своего мира, и душа разорвана пополам: ты здесь, а все, что тебе нужно, где — то. Но это ведь мой мир погиб, Ортан! Твой мир жив, а это значит, что у тебя есть надежда…

Теперь он смотрит в глаза, и взгляд его тягостен мне и приятен…

— Иногда мне снится, — тихо сказала она, — что все, кого я любила, живы, и я счастлива в этих снах. Но даже во сне я знаю, что это не так, и ужасно боюсь проснуться. Боюсь — но все равно просыпаюсь. И, знаешь, я радуюсь, что все уже случилось, что мне не придется заново переживать эту боль. _Э_т_о_ уже случилось, Ортан. Ты _э_т_о_ уже пережил.

Теперь он взял ее руку в свои, и теплый поток уверенной силы…

— Отец так мечтал добраться до моря! Он дважды ходил за пределы Мира — на Западную гряду, но в дневнике он все время писал о море. Какое оно, Ортан?

— Разное, — ответил он наконец. — Синее или зеленое, а иногда черное. И всегда опасное.

— Это ничего, — сказала она; мягкий и нежный был у нее голос, и глаза полузакрыты. — В мире все опасно. А что за морем?

— Другая земля. Она больше и холоднее, чем наша; там много чувствующих и мало разумных.

— Чему ты улыбаешься, Ортан?

— Мы можем не дожить до утра, леди Элура. Но знаешь, мне тоже вдруг захотелось взглянуть, что за морем.

— Онои! — чуть слышно сказал кто — то, и холодок, рябивший поверхность души, вдруг грянул ударом страха. Она вскочила на ноги. Нигде ничего не видно, но звук… Странный, ни с чем не связанный звук, словно бы далеко, но все ближе, ближе, по земле волокут что — то очень большое.

— Онои, — прошептала она, словно в этом слове было спасение, и Ортан быстро взглянул на нее. Он уже тоже был на ногах — неуловимое глазом движение — и с тревогой ловил наползающий гул. Но теперь он взглянул на Элуру, и в глазах его больше нет тревоги. Он спокойно кивнул — и все сделалось как — то сразу.

Фоил оказался возле Илейны, осторожно ткнул ее мордой в лицо, она вскрикнула, села, вскочила. Фоил повернулся, предлагая садиться.

— Садись! — пронзительно закричала Элура. — Илейна! Быстро!

Норт уже рядом с Илейной. Он почти закинул ее на круп.

— Норт! — кричала Элура. — Сумки! Быстро на Фоила!

Он выполнил все, не рассуждая, и замер, наполовину вытащив меч. А она уже знала, что надо делать — сама или не сама? Или просто потому, что нельзя иначе?

— Норт! Беги за Фоилом! Живо!

— Элура!

— Мрак тебя забери! Ты что, угробить нас хочешь? Живо!

Норт пожал плечами — и вот уже черная тень неспешно плывет во мраке, унося с собою Илейну, и Норт почти догоняет их.

— Леди Элура!

— Нет!

— Бежать придется всю ночь, — мягко сказал ей Ортан.

— Я умею бегать.

И опять он взял ее руку и сжал в своих — бережно, словно бабочку или цветок, а вдали, в серебристом сиянии Мун уже двигалась слитная, громкая, черная масса.

— Налты! — спокойно сказал ей Ортан. — Их нельзя одолеть — они сильные и не чувствуют боли — но они глупые.

И опять быстрее, чем можно понять, быстрее, чем видит взгляд, Ортан уже далеко. Он мчится навстречу черному, несущему смерть. И сквозь страх тревожное восхищение: он летит. Он мог бы мчаться с Фоилом наравне…

А черное уже распалось на сгустки. Она прижала к губам кулак, потому что это были деревья. Невысокие кряжистые деревья, вперевалку бредущие по степи.

Ортан остановился. Нет, он танцует. Странный танец: прыжки, повороты, отскоки. Он танцует и отступает в танце… нет! белое. Белые яростные бичи хлещут вокруг него. Тяжелые молнии рушатся на него, а он уклоняется, уворачивается, уходит; игра со смертью, и надо бояться, но мне не страшно: он это делает радостно и легко, но он уже оторвался, и вот он мчится ко мне. Мне за ним не поспеть, но он замедляет бег, и она побежала рядом, не отставая.

Она бежала размеренно, экономно, храня дыхание и глядя только под ноги. Слава Небу, что Штурманы обучают дочерей наравне с сыновьями! Слава Небу, что долгий бег входит в воинскую подготовку…

— Налты ходят не очень быстро, — сказал ей Ортан, и голос его был спокоен и свеж, будто он сидит на траве. — Немного быстрее, чем человек. Надо только не подпускать их близко.

А наши? подумала Элура. Если чудища повернут за ними?

— Они слепые, — ответил Ортан вслух, и это было совсем не странно, а словно бы так и надо, — и у них нет нюха. Они чувствуют разум? Не знаю. Нет слова. Я дал им себя почувствовать. Они будут идти за мной.

Сколько? подумала она. До каких пор?

— До конца, — спокойно ответил Ортан. — Но им придется остановиться. Ночью они не могут долго идти.

А потом? Как мы от них отделаемся? Как найдем друг друга?

— Не думай об этом, — ответил Ортан. — Если мы продержимся, у нас будет завтрашний день.

Мы бежим. Бежим размеренно и экономно, и Ортан приноравливает свой бег ко мне. А за спиною все тот же тяжелый скрежет, словно что — то огромное волокут по земле. Сколько еще бежать? На сколько мне хватит сил? Такие тяжелые слабые ноги, и дыханье горячим песком царапает грудь. Грохот ближе — кажется или нет? Я не могу обернуться. Мне надо глядеть только под ноги, иначе я упаду. Ближе. Да, ближе! Надо скорей, но я не могу. Страх? Я не могу бояться, нельзя бояться, иначе конец…

— Берегись! — крикнул Ортан — или подумал? — но в глазах качается туман, я не отпрыгнула, я споткнулась, и оно пронеслось над соей головой. Белое. Толстенный белый канат. Он упал на землю, свернулся и подползает ко мне. Я не могу! Надо бежать, но я не могу, я гляжу… Сильные руки оторвали меня от земли, и степь рванулась назад, воздух вскрикнул и ударил в лицо; мы летим, Ортан несет меня на руках, отпусти, — говорю я, — я еще могу, но он молчит, он держит меня на руках; запрокинутое в серебряный свет лицо, и тяжелый, размеренный стук его сердца за потертой кожей куртки.

Когда мы достаточно оторвались, я ее отпустил, и она побежала рядом. Она ничего не сказала мне. Она просто коснулась земли и побежала, и спокойное, жаркое облако ее мыслей окружает и исключает меня.