Чертоги Казад-Дума (СИ)

В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов.

♦♦♦♦♦

В крови кипело волнение. В душе разгорался пожар любопытства. А Лихолесье впереди манило к себе, заливаясь утробными голосами еле слышимых шепотков древних духов. Талрис, отправив своего шайра на север, склонился над мечом, что много сотен лет назад ковала Ниар. Магия Саурона темными витками опутывала лезвие и впивалась в мягкую землю острыми клыками. Хитрец Майа решил помочь Гэндальфу, оградив тем самым себя от нападок защитников Средиземья. Попытка, надо признать, неплохая. Хмыкнув, Миас обхватил рукой рукоять своего меча. Чары Властелина Колец коснулись кожи неприятным холодком, начав ядом разливаться по крови. Талрис, морща нос, вытащил клинок из земли.

Олорин должен был прийти к Дол Гулдуру в ближайшую пару часов. Времени с лихвой хватало как на подготовку к маленькому сражению, так и на небольшой отдых. Глубоко вздохнув, чародей схватился обеими руками за оружие и прикрыл глаза. Старый друг, оставляя оружие сына Моргота прямо посреди гномьего тракта, явно надеялся столкнуть Серого Странника с тройкой гор Пелори. Жаль, что Майрон по обыкновению своему недооценивал своих противников. Любую оплошность оппонентов Миас привыкли обращать в свое преимущество. Оставляя меч у Дол Гулдура, Талрис не надеялся что-либо выгадать: хотелось просто донести до бывшего союзника послание, предупреждающее об опасности намечающихся действий. Саурон по глупости все же решил вмешаться в планы наследников Ангбанда. И допустил ошибку.

Сосредотачиваясь на чарах друга, Талрис начал нашептывать себе под нос длинные слова валарина. Магия разливалась по тракту, впитывалась в поросшую мхом и лишаем дорогу Мен-и-Наугрим, пропитывая все вокруг древней силой Амана. Темные ленты волшебства Саурона под давлением легких и светлых заклинаний таяли в пустоте, крошились и меркли в свете магии Талриса. Таинственное гудение заполнило сущее, воцаряясь над злой природой Лихолесья. Валарин струился ручьем в тишине, изменяя и преображая мир…

Докончив заклинание, Талрис открыл глаза и улыбнулся. Переступил с ноги на ногу, привыкая к странному, непривычному облику Майрона. Эфемерная сущность Темного Владыки казалась слабой и недолговечной, но и к ней можно было приноровиться. Подняв свободную руку, Талрис оглядел свою ладонь. Полупрозрачная, она черными облачками складывалась в колышущийся силуэт пятипалой конечности. Хохотнув, сын Мелькора ехидно улыбнулся. Чужой облик – всего лишь средство защиты. Но чаще прочего – инструмент для манипуляций. Гэндальф, отправляясь к старой крепости по наущению своего друга Радагаста, ожидал встретиться лицом к лицу с Властелином Колец. Не хотелось разочаровывать Майа. Если встреча с Сауроном так много значила для Олорина, нужно было ее устроить. Пусть Серому Страннику и придется иметь дело далеко не с равным по силе колдуном, в облике оппонента он увидит все же своего старого врага. И, напугавшись, расскажет о возвращении Саурона друзьям в Имладрисе. И все Средиземье вновь обратит свой взор к Мордору, быть может, даже без страха обращая лик к беснующемуся пламени Роковой Горы.

Талрис подкинул меч в руке, отточенным движением вытянул клинок перед собой. Шепнул что-то и с улыбкой на устах стал наблюдать, как яркая сталь Ангбанда, горящая и днем и ночью светом земных недр, начинает темнеть, изменяться в форме, покрываться многолетним налетом пепла. Славное оружие, погружаясь в светлую магию Миас, постепенно преображалось в моргульский клинок. Чары впитывались в металл, искажали его природу, ломали естество.

Убедившись в том, что все к встрече с Олорином готово, Талрис присел на землю. Огляделся, и с удивлением нашел старый гномий тракт красивым. Заброшенная дорога хоть и поросла мхом, тем не менее, оставалась широкой и достаточно освещенной. Расступавшиеся вдоль тропы деревья сквозь свои зеленые руки пропускали дневной свет, и упрямые лучики золотым дождем ниспадали к мрачной твердыне Лихолесья. Получающие от солнца нежные касания, дикие цветы буйным ковром накрывали ветвящуюся сеть толстых кривых корней, а кое-где можно было даже заприметить широкие шляпки вполне съедобных грибов. Улыбнувшись краешками губ, Талрис упер свой взгляд в сереющую даль Мен-и-Наугрим.

Странным все же казался мир. Такой тихий, привычный и жестокий порой, он, однако, оставался любимым и желанным. И даже темное с виду Лихолесье знающему взгляду приоткрывало свои красоты, по сути, девственно чистые и не омраченные злом.

♦♦♦♦♦

Странным все же казался мир. Такой тихий, привычный и жестокий порой, он, однако, оставался любимым и желанным. И даже темное с виду Лихолесье знающему взгляду приоткрывало свои красоты, по сути, девственно чистые и не омраченные злом. Траин, сложив руки на груди, довольно улыбнулся, наслаждаясь прохладным ветерком. Хмурящееся с утра небо не проглядывалось сквозь плотную занавесь древесных крон, но тепло воздуха ясно говорило, что наступивший день выдался солнечным.

Гном обратил свой взгляд к Анаэль. Эльфийка стояла в стороне, любовно поглаживая своего варга. Огромный волк, свирепый с виду, податливо подставлял под руки новой хозяйки свою уродливую клыкастую морду. В умных глазах зверя читалось неприкрытое удовольствие, и на какой-то странный миг старый Король даже забыл, что смотрит, по сути, не на щенка, но на кровожадного хищника. Странное зрелище заворожило Траина и несколько минут он остолбенело любовался златовласой эльфийкой, что нежно чесала за ушами у гигантского волка.

— Мои люди испытывают нестерпимый страх перед нею, — голос Азога прозвучал за спиной. Король-под-Горой, поморщившись, обернулся к бледному орку. Последний стоял рядом, хмурый, озлобленный, будто бы чего-то опасающийся. Так теперь не похожий на врага, гундабадский завоеватель косо пялил свои серые рыбьи глаза на Анаэль. Траин, с отвращением поморщив нос, вопросительно воззрился на давнего врага.

— Не удивительно, орк. Перед такими существами не грех и армии обратиться в бег. Как кажется мне, тут и Темный Властелин бы забился в самый дальний уголок Средиземья. Вызов бросить Миас все равно, что бросить вызов Валар. Проще подчиниться, чем воевать.

— Она мне не хозяин, гном, — Азог говорил на корявом вестроне. Бледный гундабадец старался произносить слова медленно и четко, и его упрямые попытки совладать с людской речью Траина позабавили. — Мой хозяин спит, выжидая своего часа. И вряд ли бы он бежал от этой странной бессмертной. Сдается мне, знаком он был с нею и ее друзьями. И, как кажется, другом был им.

— С великим сомнением я могу представить Саурона чьим-то другом, — зло прошипел Траин, не слишком желая продолжать странную беседу. Азог, судя по всему тоже недовольный вынужденным диалогом, оскалил кривые острые зубы.

— Как и я, гном. Властелин Колец не подчинялся никому, — завоевавший Морию орк резко качнул головой. — И, однако, девица эта внушает опаску. И ей подчиняемся мы, орки, не приемлющие чьей-то власти долго. Неужели считаешь, что такие, как она, просто взяли и появились в этом мире? Не верю.

Траин опустил взгляд к земле. Чуть поодаль сидела небольшая группа уруков, что-то бурно обсуждающая на своем корявом и грубом языке. Справа от них из стороны в сторону ходил хромой волчонок, которого сердобольный подгорный житель зачем-то решил подкормить день тому назад. Косо поглядывающий на гнома, молодой варг рычал и сверкал желтыми глазами, то ли желая опекуна своего разорвать, то ли попросить вновь о помощи. Траин, прищурившись, задумался.

Азог вряд ли бы обратился к своему заклятому врагу без причины. Весь путь, что армия проделала от Мглистых Гор до Лихолесья, гундабадский завоеватель молчал, предпочитая наблюдение действиям. И вот теперь, когда вся честная орчья компания ждала дальнейших приказов, властвующий над Казад-Думом урук вдруг решил поболтать. Траин, прикусив нижнюю губу, вновь посмотрел на Анаэль. Вспомнил ее рассказы о сестре. Представил себе Ниар. Нахмурившись, обернулся к Азогу. Чувствуя горечь, решил, что практически продает душу. Сглотнув же, успокоил себя мыслями о Торине. Жизнь сына стоила всех страданий и невзгод, которые еще только предстояло пережить.