Дары Кандары.Сборник(СИ)

– Хорошо, дитя мое, продолжай.

– Времени очень мало. К рассвету осадные башни…

– Танки, – автоматически поправил генерал.

– Да, танки должны быть на приграничной полосе. Почти все их солдаты попадут в рай, но мы

сможем уйти, сохранив остальную армию. Дальше…

Генерал закурил. Он вдыхал дым, смотрел на фигуру у карты и улыбался – себе и своей детской вере

в доброго боженьку. Аэродромы бошей в голове у девчонки с улицы. А паспорта, наверное, еще нет.

Бедняжка сошла с ума, рехнулась, чокнулась. Вообразила себя… и имя… сразу можно было понять.

Орлеанская дева в плащике от Гарнье. Начиталась газет, сумасшедшие очень догадливы. Надо сказать

Дюнуа, пусть звонит в городскую больницу. И тихо, тихо, без шума.

– Обожди тут, дитя мое, я вызову для тебя карету из штаба.

Девушка посмотрела на генерала в упор. Взгляд – спокойный и ясный.

– Ты уверен, что нужно отвезти меня в штаб? Ты приказываешь?

У генерала екнуло сердце. Неприятно лгать ради блага. Словно ребенка обманывать. Или она

понимает?

– Да, дитя мое. Там тебя выслушают и помогут спасти Францию. Разве могу я, я один решить судьбу

государства?

Девушка отвернулась к карте.

Генерал вышел к двери, шепнул пару слов Дюнуа и вернулся. Девушка взяла со стола карандаш и

чертила что-то на карте, комментируя стрелки и линии наступления. Генерал наблюдал и поддакивал,

поражаясь порой изощренности женского бреда. Союз с Советским Союзом, с этим рябым кровопийцей?!

Высадка с моря? Нормандия… Скрип колес – и машина под окнами. Генерал извинился и вышел.

Он вернулся с двумя мужчинами в одинаковых светлых костюмах.

– Вот, собственно, дитя мое, это конвой из штаба, тебя проводят.

Девушка спокойно пошла к дверям. Неспешно, с достоинством протянула руки «сопровождающим».

Улыбнулась.

– Я вернула перчатку, Карл.

Дверь захлопнулась Генерал посмотрел вниз… Вот машина тронулась, рассекая лучами фар темный

дождь. Вот опустился шлагбаум. Дюнуа и де Ре навытяжку замерли по обе стороны караулки – будто только

что проводили президентский кортеж. Генерал де Голль сдвинул отсыревшие створки окна, задернул

шторы, плеснул коньяку в кофейную чашечку и склонился над картой, изучая сплетение стрелок и линий.

Кое-что из того, что запомнилось, пригодилось после, в сорок четвертом.

Сказка о добре и зле

«…Верный конь споткнулся в беге, черный парус над волной,

Но зеленые побеги оплетают шар земной…»

Е. Ачилова

Часы на ратушной башне пробили семь. Добрые горожане завершали дневные труды. Розовощекие

булочники и потные мясники закрывали резными ставнями окна съестных лавчонок. Ювелир закруглял

разговор с неуступчивой дамой: пятьдесят, всего пятьдесят полновесных монет – и эти чудные серьги ваши.

Лениво ругаясь, стража отвязывала незадачливого воришку от рыночного столба – теперь все хозяйки

города знают бедолагу в лицо. Кокетливо подняв личики в одинаковых белых чепцах, выходили на улицы

продавщицы сластей и фиалок. Мальчишки-фонарщики ручейками стекались на Старую площадь – после

заката солнца труппа Мастера Августа давала «Действо о трех пастушках», и надлежало в срок протереть

стекла и заправить громоздкие скрипучие лампы. Фармацевт Вольного Города, Мастер Ханс, вышел на

порог своей аптеки подышать воздухом перед ужином.

Он стоял, подставляя щеки мягчайшему вечеру сентября, невысокий и грузный. В своем суконном

кафтанчике поверх вышитой серой робы и смешном колпаке с подвеской он походил на дядюшку Гензеля,

доброго гнома, который складывает подарки в детские сундучки долгой ночью солнцеворота. И дородные

горожанки, и почтенные бюргеры, и беспечные девушки в ярких платьях, и насмешники-бурши, и даже

чванливые советники-магистраты в парчовых мантиях – все улыбались аптекарю, приветливо кивали,

здоровались, а кое-кто не стеснялся и кланяться в пояс.

Заслуги Мастера Ханса в искоренении душеглотки, детских сыпей – красной и гнойной, жгучего

живота и прочих опасных болезней были неоспоримы. А когда по его совету магистрат закрыл все ворота,

порт, под страхом изгнания обязал жителей пить кипяченую воду и есть лишь горячую пищу, охранив тем

самым от заморской заразы, благодарные горожане были готовы носить аптекаря на руках.

Еще тогда поговаривали: «Вот бы нам бургомистра, такого, как господин Фармацевт – и мудрец и

простец, и не важничает от почестей». Но Мастер Ханс отказался от красной шляпы, отговариваясь

важными опытами с новейшими препаратами. Впрочем, и этим летом, когда бургомистр впал в

неожиданное помрачение рассудка, аптекарь не захотел принимать бразды власти, предложив магистратам

взамен избрать велеречивого купца Розенштока. И был прав. Тем паче, что не ошибался почти никогда.

Между тем вечер был необыкновенно хорош. Закатное солнце играло на вычурных флюгерах и

красной черепице, отражалось от чисто вымытых окон, подмигивало красоткам и слепило глаза младенцам.

…Судя по шуму с кухни, Адольф опять не прожарил гренки для супа. Верная Марта, гремя посудой,

честила парнишку на чем свет стоит; значит, ужин отдалялся на полчаса или больше. Мастер Ханс решил

прогуляться для аппетита. За дверьми он взял тросточку, сменил колпак на респектабельный шторц,

проверил карманы и вышел. С переулка Цирюльников он свернул на Стекольный подъем, задержался

немного перед крохотным кабачком «У Гертруды», подумывая, порадовать ли хозяйку своим визитом. Но

пива ему не хотелось, а восторги вдовы были липкими, как пастилки. Ладно… Мастер Ханс стукнул

тросточкой и отправился дальше – на бульваре Победы так славно пахнет палой листвой и осенними

астрами. А что это была за победа, почитай, уже и не помнят...

Из подворотни наперебой выскочила стайка разноголосой, радостной малышни. «Дяденька Гензель!

Господин Фармацевт! Огоньки! Огоньки покажите!» Иногда, ради забавы, Мастер Ханс зажигал для детей

бенгальские свечи или пускал ракеты с крыши, но сегодня у него в кармане была только горстка лакричных

леденцов. Конфетами он оделил пострелят не слишком щедро – сладкое вредно, но каждому малышу

досталось по хрусткому золотистому шарику. «А огоньки в другой раз». Мастер Ханс покачал головой и

продолжил прогулку, усмехаясь себе в усы. Ему нравилось наблюдать за детишками – как из щенячьей

припухлой мордочки с возрастом прорезается лицо человека. Сразу видно – Фриц получится трусоватым, а

Генрих смышленым, Каролина будет пленять сердца, а чернявая Трудхен хорошо, если выйдет замуж… Но

еще забавнее виделось, сколь мизерными штрихами порой создается характер. Посмеешься над

неуклюжестью крохотной танцовщицы – и девочка станет дурнушкой. Похвалишь юного воина, Изгонятеля

Злой Собаки, глядь – из парнишки получится славный солдат…

«Здравствуйте! Здравствуйте, Мастер Ханс! Как я счастлив вас видеть!» – навстречу, смешно

подпрыгивая, спешил часовщик Хольц. «Смотрите, смотрите, как я хожу!» – он и вправду выглядел

молодцом. Год назад, почти сразу после женитьбы, бедолагу хватил удар. Опасались, что часовщик так и не

встанет. Но прошло не более пяти месяцев с того дня, как хозяйка Хольц начала пользовать муженька

Семицветным Бальзамом Мастера Фармацевта, – и вот почтенный мужчина скачет, будто кузнечик.

…За разговорами о погоде, благоглупостях магистрата и ценах на масло Мастер Ханс не заметил, как

пробило восемь. Раскланивались уже в сумерках. Аптекарь решил было срезать путь через Старую площадь,

но заслышав визгливые дудки комедиантов, свернул обратно. Пасторальная песенка лезла в уши: «Где мой

милый пастушок, вместе выйдем на лужок, он подует в свой рожок, ляжем в тень на бережок…» Какая

мерзость! Впрочем, фарсы о глупых купцах, трусливых солдатах и хитроумных бюргерах были еще